Наутро там нашли три трупа:
Вдова, раз(censored) до пупа,
Лука Мудищев без яиц
И сваха, распластавшись ниц.
Белоснежное перо в руке, светящееся словно само собою в проникающем через окно лунном свете, вздрогнуло и замерло будто в смущении над этими порождёнными шалостью строками. Хотя стоило отдать должное, бессонному сочинителю этаких хохмочек пришлось отвлечься от этой вдруг пришедшей на ум забавы совсем по другому поводу.
В окне мелькнула тень, и выдранное не иначе как из крыла ангела великолепное перо чуть моргнуло в руке. В изящный стрельчатый проём протискивалось с пыхтением пятно мрака, и вскоре совсем влилось в комнату, изрядно заполнив её неким специфическим зловонием.
– Всё в хлопотах, аки пчела, – чуть насмешливо протянула в сторону гостя хозяйка безвременья и легонько поморщилась. – Вонищу-то убери…
Темнота беззвучно ударилась о шлифованный камень пола, и с колебаниями обратилось в свою первоначальную ипостась. Тело здоровенного летучего мыша с хорошо заметной принадлежностью к, так сказать, сильному полу – и увенчивалось всё это харей весьма, надо признать, отвратной обезьяны с торчащими в стороны остренькими и беспокойно шевелящимися ушами.
Что ж, по сравнению с изящной златовлаской в белоснежной хламиде и мерцающим обручем на челе, гость и в самом деле смотрелся образчиком непотребства – но он тем нимало не смущался. Брезгливо принюхался, поморщился, отчего его чёрная харя стала совсем уж безобразной, и легонько дунул вбок.
В самом деле, курной запах тотчас улетучился наружу вместе с изрядно накопившейся по углам звёздной пылью.
А прибывший, ещё только что столь стремительный и даже великолепный в полёте, нелепо оцарапал пол когтями. Неуклюже переваливаясь и волоча крылья, он кое-как доковылял до стула напротив хозяйки и вскоре замер на его спинке, сидя там сгорбившись, словно пресловутый нахохлившийся воробышек на проводе. Некоторое время он там и обретался, пристально и с виду безразлично рассматривая безмятежное в своей светящейся красоте лицо хозяйки замка, и лишь потом воздух сотряс его хриплый, больше похожий на карканье голос.
– Ну и, что мне теперь с тобой делать?
Изящная, тоненькая (и к слову, ничуть не ощипанная) бровка хозяйки чуть воспарила вверх от такой дерзости. Но и того хватило, чтобы прибывшего так хватило гневным взглядом о стену, что в другое время и другой жертве стоило бы посочувствовать.
– Эй, без членовредительства… – беззлобно проворчал размазанный по каменной кладке летун.
В пару движений он вправил себе вывернутые и сломанные конечности, нахлобучил обратно на узкие плечи свёрнутую набекрень харю и с причитаниями взобрался на прежний насест.
– А ты за словами следи, – не поднимаясь из кресла и старательно скрыв усмешку, златоволосая проворно заглянула под низ. – И никакого членовредительства, кстати, никто на твой драгоценный орган не покушался… итак, в чём дело?
Вместо ответа гость, очевидно, для поправки здоровья утянул из настольного канделябра одну из незажжённых, больше для антуражу определённых туда свечей – и схрумкал её с завидным аппетитом. Рожа его тут же приняла задумчивое выражение, а верхняя лапка дрогнула и вытянула из зубастенькой пасти длинный, пожёванный и разлохмаченный фитиль. И лишь завязав на опустевшем гнезде подсвечника кокетливый бантик, обладатель столь несомненно мерзкой внешности смущённо отозвался.
– Внизу пропажа, Мария. Двое – она и он.
Неуверенно качнувшееся перо вдруг обратилось в меч весьма зловещего вида. И таким гневным, резким алмазным светом блеснул он, что сидевший напротив непроизвольно заслонил глаза кончиком крыла.
– И ты что же, безымянный, всерьёз считаешь, что то моих рук дело? – в голосе хозяйки слышался не просто холод, а просто-таки нестерпимый мороз межзвёздной пустоты.
Однако, гость нимало не смутился, но потребовал прямого ответа – да или нет? И рухнувшая обратно в своё кресло красавица лишь некоторое время рассматривала того с непонятным выражением медленно меняющих свой цвет глаз. Наконец, она спохватилась, обратила клинок снова в с виду куда более мирное перо и отозвалась.
– Нет, я тут ни при чём – даю слово. Но точно твои демоны ничего не напортачили? – ухватилась она за первое пришедшее на ум объяснение.
Воцарившаяся тишина, глубокая, которая бывает только здесь, долго не продержалась – отвратный крылатый бибизян выплюнул длинную тираду. Если опустить никак не относящиеся к делу и не предназначенные для иных ушей слова, то вкратце смысл её свёлся бы к следующему: у тьмы свои способы проворачивать делишки, однако никогда она не попадала впросак. И единственным случаем, когда по большому счёту пытались нарушить великое Равновесие, была как раз попытка презренного Света.
– Я ничуть о том не жалею, – отозвалась задумавшаяся хозяйка безвременья, и лишь разлившийся по её щекам лёгонький румянец свидетельствовал о её чувствах по поводу былого.
– Ладно, – на диво покладисто отозвался гость, примеряясь взглядом ко второй свече. Сожрал её, паразит, точно так же, как и первую, и снова повязал бантик. – Тогда приношу свои извинения, что подумал о тебе дурное. Но проделано то всё было, стоит отметить, настолько изящно, что я едва и обнаружил.
Чтобы пресечь дальнейшие поползновения в сторону обретавшегося на столе семисвечия, хозяйка взглядом повелела оставшимся там сиротинушкам загореться. Света в комнате от того не прибавилось – но стоило признать, что и не убавилось. Просто лишь, что-то вокруг изменилось, и всё.
– Значит, не свет и тьма, а кто-то из детей Радуги? – лениво поинтересовался гость, безмятежно щурясь на огоньки.
Без возражений проглотившая имечко Мария, хозяйка опасливо стрельнула в собеседника взглядом, в котором безо всякого труда читалась если не тревога, то любопытство точно. Уж если некую интригу затеял могучий хозяин алого огня или зеленовласая и остроухая повелительница всего-что-растёт, то будьте спокойны – без катаклизмов и вселенских пожаров тут не обойдётся. Да и придумавший жёлтое золото и всякие кузнечные дела бородатый титан тоже может непоняток доставить, равно как и другие… меланхолично она проследила, как гость утянул из подсвечника очередную, на этот раз пылающую свечу. Он повертел её в когтистых лапках, обратил в уже раскуренную сигару и с наслаждением затянулся.
– Всё ж, стоит признать, этот дым куда приятнее смоловьего чада, – смущённо отметил тёмный, и левой ноздрёй вежливо пыхнул в сторонку изящное колечко ароматного дыма. Медленно проплывая по комнате, оно постепенно превратилось в мягко светящееся пурпурным сердечко – но судя по тому, что внимания на то никто не обратил ровным счётом никакого, подобные закидоны тут давно уже были не в диковину.
– Что ж, мне это тоже не очень нравится, – наконец отозвалась хозяйка и решительно встала.
Она шагнула из-за заваленного письменными принадлежностями стола, и обратилась в блистающую хищной красотой воительницу в тончайшего плетения серебристой кольчуге. Повертев в пальцах озарившееся радужными сполохами перо, владелица всё же не стала раньше времени обращать его в оружие и тем самым доводить дело до абсурда, и пока воткнула себе в причёску над ухом – этаким кокетливым украшением.
Стоило признать, что и спрыгнувший на пол собеседник её уже в полёте тоже претерпел некоторые изменения. Теперь в ставшей чуть теснее и темнее комнате распрямился чёрный… нет, скорее сумрачный рыцарь в словно покрытой изморозью воронёной броне и с наводящим дрожь клинком на бедре. С лязгом приподнялось забрало, руки привычно сдёрнули с головы шлем и пока определили висеть на рукояти. А обнаружившийся под бронёй иссиня-черноволосый атлет, красавец по всем статьям и с горящим во взоре мятежным огоньком, неожиданно тепло посмотрел на женщину и подал ей закованную в сталь ладонь.
– Вместе?
– Да, – его спутница мягко улыбнулась и бесстрашно позволила своей изящной ладошке утонуть в латной рукавице. – Опять вместе, как в былые времена…
Давно растаяли в косо падающем из окна луче двое бессмертных. С лёгким треском погасли, словно почуяв их отсутствие, свечи. И лишь только луна одиноко и печально лила сюда свой холодный свет.
Но она, как обычно, молчала.
* * *
Среди того, что с весьма большой натяжкой можно было бы назвать здешней ночью, Лёха проснулся от того, что его мягко-но-неуклонно куда-то перекладывали. Да какое там проснулся – едва-едва продрал так и норовивший опять закрыться правый глаз – но и того оказалось достаточно, чтобы возникшая над головой драконья башка тихо шикнула в сторону парня.
– Спи-спи, мне тут отлучиться надо, братья помощи просят. Я быстро…
Ну, что ж тут не понимать – дела тоже делать надо. Тем более, что неприятности имеют препаскуднейшее обыкновение произрастать в самое неподх… в следующий раз Лёха проснулся от того, что в ноздри с просто-таки восхитительной настойчивостью лез аромат кофе. Причём, не быстрорастворимой бурды из жестяной банки – а как бы не настоящей Арабики. Парень потянулся с таким наслаждением, что в теле вовсе не легонько хрустнуло – причём, не в одном месте – и поднялся.
Право, он о том не пожалел. Вам когда-нибудь доводилось пить кофе из зёрен, вдумчиво и любовно прокалённых на драконьем дыхании? Кофе, медленно доведенный до кипения на полыхающем первородным огнём взгляде исполина? То-то же…
– Пим, ты просто прелесть, – весело засмеялась Одарка, придумавшая и при помощи дракона организовавшая этот более достойный звания лукуллова пира завтрак.
На морду того выплыла смущённая и всё же какая-то довольная улыбка. С интересом принюхавшись, Пим и себе быстренько организовал чашку более приемлемых для его габаритов размеров – и прихлёбывал из этой бочки с нескрываемым и даже чуточку преувеличенным удовольствием.