Доктор похлопал даму по ручке:
- Ничего, ничего, мы понимаем…
- Анна Федоровна, - вмешался адвокат, - я рассказал господину Сурмину о вашей осведомленности в вопросах дактилоскопии, и он разрешил пропустить вас на место преступления. Разумеется, я буду вас сопровождать. С нами будет также доктор.
- Большое спасибо, - буркнула я, заворачиваясь в шаль, которая все норовила съехать с плеч.
Шествие возглавила мадам. За ней плелась я. За мной пара - доктор со своим чемоданчиком. За доктором шел адвокат. Замыкал колонну следователь. Открылась дверь, ведущая в коридор. Из коридора мы проследовали в комнату с роялем, через нее - в другую, заставленную горшками и кадками с пальмами. Маман безошибочно находила нужные двери, поэтому наше путешествие не было долгим. Вход в комнату с мертвецом охранял здоровенный мужик в мундире. Наверное, жандарм, или городовой - или кто там у них… Не увидев из-за процессии следователя, мужик бросился заслонять собой дверь. Мы расступились, чтобы следователь мог пройти вперед и отогнать его, а затем вошли - адвокат, доктор и я. Маман осталась с жандармом стеречь дверь.
Сурмин повернулся ко мне:
- И что же вы хотите тут найти?
Надо же! У него и голос именно такой, от которого у каждой нормальной бабы начинается сердцебиение. Я заставила себя переключиться на осмотр места преступления. Мне вообще было трудно сосредоточиться, отвлекала мысль, что все это не взаправду, вот открою глаза - и окажусь в своем теле и в своем времени - на прежнем месте… В девятьсот девятый год вернула шаль, на конец которой я наступила и чуть не хлопнулась под ноги следователю. Со злорадством подумав, как бы кудахтала маман, я сдернула с себя шаль и забросила ее на ширму. Еще бы юбку укоротить… Ограничилась тем, что приподняла ее левой рукой. Правая была занята - под локоток меня поддерживал адвокат. Похоже, со следователем он не просто знаком, а в приятельских отношениях - вон как переглядываются!
- Арсений Венедиктович! Не удивляйтесь, пожалуйста, моим вопросам и дайте слово, что будете честно отвечать на них.
На следователя пришлось посмотреть. В его взгляде читалось раздражение человека, которого отрывают от дела. Понятно, сделал одолжение другу и тем самым прибавил себе хлопот… Выходит, и тогда существовал блат. Не может быть, чтобы следственные мероприятия проходили без протокола, не по форме - хотя откуда я знаю, как было принято проводить следствие сто лет назад? Может, просто писали бумажку и подозреваемого, если он имелся, с этой бумажкой отправляли в суд. А там… Я отогнала от себя видение Анны в образе каторжанки - успею еще насмотреться! - и принялась за дело. Сначала я потребовала принести мне бумагу и ручку - на случай, если мне придется что-то записать - и опять удивление на лицах. А что такого-то? Какого лешего? Первым отреагировал доктор:
- Ручка? Хм… Перо, надо думать… Анна Федоровна, вы же в своей комнате. В вашем бюро и бумага и перо найдутся, полагаю…
Знать бы, где это самое бюро… Это знал адвокат. Он подошел к предмету, который при первом знакомстве с комнатой я приняла за комод. Были убраны подсвечник, яблоко, веер и прочая дребедень, крышку подняли, под ней обнаружился миниатюрный письменный стол с чернильным прибором, массивным пресс-папье и стопкой бумаги. Так, шариковых ручек у них тоже нет… Я потребовала карандаш, так как при беглом осмотре стола, карандашей не нашлось. Где у Анны карандаши, снова знал адвокат. Что-то много он обо мне, то есть об Анне, знает… Антон отодвинул секцию ширмы, и я увидела мольберт со стоящим на нем этюдом - какой-то слащавый пейзажик. Шкафчик за мольбертом был битком набит рисовальными принадлежностями. Я выбрала хорошо отточенный карандаш, а заодно прихватила небольшой, с твердой обложкой, альбомчик для эскизов - подкладывать под бумагу.
Труп они уже куда-то дели.
- Куда вы его? - я махнула карандашом в сторону кровати.
Адвокат со следователем снова переглянулись. Антон отошел к одному из окон, а доктор занял позицию в кресле и начал со значением покашливать. В руках седобородого доктора я заметила малюсенький блокнотик и миниатюрный карандашик: правильно, как же еще фиксировать речи сумасшедшего пациента (я же интереснейший случай!) - диктофонов-то у них тоже нет! Я повертела в руках карандаш, сообразив, что моя писанина вызовет у них очередную волну недоумения, и решила ничего не записывать, чтобы не усугублять впечатления о себе - читать с их ятями и ерами легко, а вот писать… Только в крайнем случае!
- В покойницкую, куда же еще, - следователь не пытался скрыть нетерпения. Ну и наплевать мне на его заботы - у меня своих по горло.
- Покойницкая… Морг что ли? Вскрытие там делают? Заключение бы почитать… Может, его сначала напоили, а потом укокошили…
Я не стала дожидаться, когда Сурмин придумает, что ответить, и поднялась по ступенькам к кровати. Когда я с этих ступенек летела, мне казалось, что лестница начиналась где-то под потолком, а всего-то три ступени! Да еще и ковром крытые - идешь по ним совершенно бесшумно. Постель не убирали, и бурые пятна на простыне обозначили место, где умер мой, то есть Анькин, жених.
- Господин Сурмин, взгляните, пожалуйста, - я подождала, пока следователь поднимется к кровати. - Видите, сколько крови? Такое здоровенное пятно!
Я вспомнила сведения из старого учебника по судебной медицине: если заткнуть рану обычным вафельным полотенцем, оно может впитать четыре стакана крови, а лужа крови такого объема должна быть диаметром примерно сорок сантиметров - если кровотечение не останавливать. Кровавое пятно на кровати было уж точно не меньше. Все это я изложила Сурмину, спросив:
- А о чем нам говорит такое обширное пятно крови?
- О чем же?
- Да о том, что мужчина в момент убийства не мог сопротивляться - либо пьян, либо под действием какого-либо наркотика. Поэтому его легко удержали в одном положении, и кровь не размазалась по постели. И убивали его в кровати, иначе где-то на полу обязательно обнаружились бы капли крови. К сожалению, при скудном освещении я плохо рассмотрела труп, возможно, еще имеются порезы на ладонях, пальцах, если он вдруг очнулся и пытался остановить убийцу или убийц… А судя по тому, как расположена рукоятка кинжала, то есть, под каким углом вошел в тело нож, убийца стоял сбоку возле лежащей жертвы. А как такое возможно, если бы этот ваш Иван Спиридонович был не пьян?
- Ну, во-первых, Стремнов, скорее, ваш, чем мой…
- Стремнов? - удивилась я и тут же сообразила, что это фамилия убитого. Конечно, я должна была бы ее знать, собираясь за него замуж. Доктор опять закхекал в своем кресле - напоминает, что ко мне надо относиться, как к сумасшедшей. Если подумать, это дает мне некоторые преимущества: тут помню, тут не помню, как говорят у нас… Разговаривая, мы прохаживались по комнате - не торчать же все время возле окровавленной постели. Эх, какого-нибудь бы нашего следака сюда, пусть завалященького - быстренько пальчики бы сняли, волосики нашли… Пальчики, волосы… Окурки со слюной… Как это все Сурмину объяснить? Я повернулась к следователю:
- А во-вторых?
- А во-вторых, почему вы решили, что убийца мог быть не один?
- А потому, что трудно одному человеку такое сделать, а тем более - одной женщине. Вы же меня подозреваете? Меня, так ведь? А вы видели, что нож Стремнову всадили в грудь по самую рукоять? Я что, по вашему, чем-то тяжелым по ножу била, чтобы его поглубже загнать? Ваш судебный медик наверняка определит, как был нанесен удар. Возможно, и синяки найдет - кто-то же беднягу держал, пока он умирал, а с той стороны, где рана, несподручно держать на голове жертвы подушку - или чем там его накрыли, дожидаясь, когда он испустит дух… Когда я труп обнаружила, кровь еще не свернулась, и я перепачкалась. А нашла я его, когда еще было темно, перед рассветом. Значит, убили его поздно ночью. Если никто не выходил из дома, то убийца все еще здесь. Вы уже опросили всех, кто был в квартире на момент убийства?
- Да, конечно.
- И кто это?
- А вы разве не знаете, кто живет в этой квартире?
- Не знаю! Я не знаю, кто живет здесь, как расположены комнаты. Я даже не знаю, куда ведет эта дверь!
И я стала рассматривать очередную дверь, гадая, как я не увидела ее раньше, - в уголке за ширмой. Я и не заметила, как Сурмин подвел меня к этой двери.
- А почему вы не делаете записей? Все запомнили? - вкрадчиво произнес следователь, и я порадовалась собственной предусмотрительности, представив, как бы удивился Сурмин, обнаружив мою оригинальную орфографию, - еще одно очко в пользу докторской версии о моем сумасшествии! Может, и стоило что-нибудь написать? Пусть бы почитали… Ладно, посмотрю, как будут развиваться события…
- Не было ничего такого, что стоило бы записать, - ответила я и замолчала, потому что думала, как бы раздобыть план этой квартиры - мне с моим географическим кретинизмом не справиться без карты с их многочисленными дверями. Вероятно, придется с блокнотом и карандашом обойти все комнаты - да еще и не по одному разу, учитывая несметное количество дверей. Пока я прикидывала, как бы осуществить съемку местности, в комнате возникло какое-то движение: жандарм протопал прямиком к Сурмину и зажужжал что-то ему на ухо, доктор покинул кресло и присоединился к стоявшему у окна адвокату. Тут до меня дошло, что все то время, пока мы со следователем осматривали кровать и прогуливались в поисках улик, Шпиндель безмолвствовал и наблюдал за нами, не сходя с места. Уж не ревность ли это?