Итак, начинать следовало с чулок. Довольно плотные, светло-серые, они оказались на удивление короткими и едва закрыли коленки. Практики закреплять чулки подвязками из ленточек у меня не было - современные чулки заканчиваются эластичным краем и никаких дополнительных приспособлений не требуют. Понимая, что рискую через два шага обнаружить чулки съехавшими к пяткам, принимаю решение обойтись без чулок. Повздыхала, вспомнив наши колготки. Доведется ли еще когда-нибудь их увидеть? Каждый новый предмет одежды давался мне с великим трудом. Все застежки (и это не "молнии", а множество особо мелких крючков, нашитых через 2–3 миллиметра) находились сзади. Самое простое было - нацепить панталоны и нижнюю юбку. Корсет, сорочка и неопознанные объекты составили компанию чулкам и остались висеть или лежать.
Пришлось повозиться с блузкой - от стоячего воротника до низа садист-портной нашил, наверное, сотню малюсеньких пуговок. Такие же пуговицы имелись на рукавах - от запястья до локтя их было штук по двадцать. С левым рукавом я еще кое-как справилась, а на правом застегнула всего три пуговицы. С юбкой проблем не было, не считая множества крючков, но пояс оканчивался пряжкой такой конструкции, что я так и не поняла, как же он застегивается. Пояс отправился к чулкам. Туфельки миленькие - на небольшом фигурном каблучке, аккуратненькие, из тонкой кожи. В них было удобно даже и на босу ногу. Теперь следовало причесаться. На полочке у зеркала я нашла внушительных размеров расческу - наверное, из черепахи, и щетку с серебряной рукояткой. Серебряной, серебряной, даже не сомневайтесь - до революции в богатых семействах мельхиор считался дешевой подделкой, а я, похоже, попала в небедный дом.
То и дело ойкая и шипя, я кое-как расчесала доставшуюся мне гриву - совершенно черные, похоже, крашеные волосы. Век блондинок еще не наступил… Оглядев себя в зеркало, я нашла, что Анна выглядит весьма достойно. Правда это разглядывание стоило мне больших усилий: каждый человек, бросая взгляд в зеркало, ожидает увидеть себя - родного и знакомого до последнего волоска, а не какую-то неведомую личность, которая таращится на него во все глаза. Повздыхав, я решила, что пора отправляться на поиски кабинета.
Дверь, через которую я заходила в ванную, оказалась запертой. Подергав ручку, я совсем было собралась стучать и кричать, чтобы меня выпустили, но, присмотревшись повнимательней к стене, обнаружила еще пару дверей, замаскированных деревянными панелями. Через какую выходить? Какая разница - я же не знаю, где их чертов кабинет!
Открыв дверь слева, я оказалась в малюсеньком коридорчике, из которого попала в приятное помещение с камином, креслами и небольшим бильярдным столом. Из комнаты вели еще две двери. Я снова предпочла открыть левую и оказалась в столовой. Вокруг большого овального стола, накрытого белой скатертью и уставленного посудой, суетились три девицы, две из которых были мне знакомы - горничная Даша и толстая Полина, облаченная теперь в такую же, как у меня, юбку. Полную талию украшал пояс, а блузка была не белая, а кремовая, с застежкой на спине. Никогда не понимала, зачем близнецов одевают одинаково. А зачем одинаково одеваться таким здоровым девицам, к тому же вовсе не двойняшкам, - вообще загадка. Но если наша с Полиной одежда отличалась лишь цветом, то выходит, я напялила блузку задом наперед! Мне еще в ванной показалось, что с ней что-то не так - руки не поднять, а ворот тесноват, но я объяснила эти неудобства особенностями кроя. Надо ли говорить, что все пуговицы на Полине были застегнуты? Чулки на барышне, кстати, тоже имелись.
Мое появление вызвало у девиц шок. Они устроили нечто вроде броуновского движения вокруг стола, отчаянно гремя тарелками и вилками.
- Дарья, - сказала я как можно тверже. - Проводите меня к маман.
Даша во все глаза смотрела на меня, вцепившись в край стола.
- Я должна повторять дважды? - я старалась воспроизвести интонацию маман, и, кажется, у меня получилось приказывать. - Показывайте дорогу.
Пришлось обойти стол, чтобы оказаться у дальней стены. Этот дом, похоже, состоит из одних дверей - в столовой их не меньше четырех. К нужной двери шли мимо окон - огромных и вверху закругленных. Мало того, что я - не я, что из родного двадцать первого столетия каким-то дьявольским способом я перенеслась в 1909 год, так, оказывается, я еще и в городе на Неве! Вид, который открывался из этих шикарных окон, ни с чем не спутаешь: в серой перспективе прорисовывались четкие силуэты грифонов Банковского мостика. Ну, Питер, так Питер. Могла, наверное, с таким же успехом оказаться и в бедуинском шатре, и на костре инквизиции - знать бы, КАК это перемещение происходит. Выяснение этого вопроса также пришлось отложить на потом. Я постаралась выкинуть из головы образ моего несчастного бездыханного тела там, в провинциальном сибирском городке, в квартире, где я устроила генеральную уборку. Мысль о том, что кто-то разгуливает, нацепив на себя мое тело, как пижаму, была неприятна. О том, где сейчас сущность Анны (душа, дух - назовите, как хотите), думать не хотелось. Носить чужое тело - тоже хорошего мало. А куда деваться?
Горничная открыла нужную дверь и посторонилась, пропуская меня вперед. Вот это да! Высоченные книжные шкафы по всему периметру комнаты, бронзовые ручки на дверцах с мелкой расстекловкой. Маман восседает за необъятным письменным столом. При моем появлении двое мужчин встали с кожаного дивана. Один лет шестидесяти, седовласый, с ухоженной внушительной бородой, разделенной надвое. Другой - молодой, темноволосый и довольно симпатичный. Не успела я открыть рот, чтобы поздороваться, маман, сменившая одежду - теперь она была в голубом, только лицо оставалось вишневым, - налетела на меня, как коршун, и со словами "Прошу прощения, господа, мы сейчас вернемся…" прямо-таки вытолкала меня за дверь.
- Ты почему не причесана? Как ты одета?! - маман была в ужасе. А что я сделала-то?
Призвали Дарью и отдали меня ей в руки. Девица быстро стянула с меня блузку, надела снова, застегнула на ней все пуговицы и в два счета соорудила у меня на голове прическу, как у маман - узел на макушке, валик вокруг головы с напуском на лоб. Отсутствие под блузкой сорочки и корсета маман приказала замаскировать шалью, которую сняла с себя. Когда шаль - большую, белую, шелковую, с длинными кистями - набросили на меня, она закрыла не только блузку и то, что виднелось под ней (хотя там не было ничего, достойного созерцания), но и туфли. Слава Богу, они не заметили, что на мне нет чулок!
Дверь опять открылась, и я снова оказалась в кабинете.
4. Я становлюсь сумасшедшей.
- Извините, господа! - маман заняла прежнее место за столом, поднявшиеся с дивана мужчины опять опустились на кожаные подушки, а мне достался стул посреди кабинета. Все трое беззастенчиво разглядывали меня: мадам - с неприкрытым неодобрением, бородатый - с интересом, а молодой брюнет - с явным сожалением.
- Антон Владимирович, прошу вас, начните вы, - маман повернулась к брюнету, вздохнула и приложила к глазам платочек…
Тоже мне, горе изображает. А у самой - ни слезинки, и рука твердая, прямо Железный Феликс, а не женщина.
- Мария Петровна (вот, значит, как маман зовут!), погодите расстраиваться! Все может быть иначе - мы же с Анной Федоровной еще не говорили, и следователь разрешил прежде нам с ней побеседовать, а уж потом он присоединится… Анна Федоровна, скажите, когда Иван Спиридонович к вам пришел?
Надо полагать, Иван Спиридонович - это и есть убиенный жених. И что мне прикажете отвечать? Брюнет Антон деликатно кашлянул - предлагает не тянуть с ответом.
- А вы кто? Почему я должна вам отвечать?
Мария Петровна со значением посмотрела на бородатого.
- Я адвокат вашей семьи, Антон Владимирович Шпиндель, - брюнет привстал с дивана и произвел представительский кивок, посмотрев на меня с удвоенным сожалением. - Если в деле не возникнет других подозреваемых, мне предстоит защищать вас на суде. Так когда вы впустили своего жениха?
- Никого я не впускала! Я просто решила взглянуть на кровать, а там он лежит, под одеялом. Я одеяло потянула, чтобы посмотреть, что с ним, а он весь в крови, и нож из груди торчит. Тут на меня кот напал… сверху прыгнул… Я испугалась, шлепнулась на труп, закричала, хотела с него слезть, но запуталась в своей рубашке и упала с кровати, а потом прибежали эти женщины - Мария Петровна, Даша и, как ее, Полина…
- Аня, - вмешалась маман, - какие несуразности ты говоришь… Эти женщины… Это о матери и о сестре! И как на тебя Маркиз мог напасть? Этот кот только тебя и признает, только тебе позволяет себя гладить, ест только из твоих рук! А Ивана Спиридоновича только ты сама и могла впустить, уж Антон Владимирович со следователем всех опросили - никто дверь ему не открывал.
- Маман, люди могут врать. Я еще не знаю, кому выгодно было убивать, как вы говорите, моего жениха и подставлять в качестве убийцы меня. Но что я убийца - это полнейшая чушь! Как я этими хилыми ручками могла вогнать в грудную клетку мужчины нож по самую рукоять? Антон, а вы видели этот нож? Дактилоскопию уже провели?
Маман даже подпрыгнула:
- Антон Владимирович! Владимирович! Как можно… по имени… - платочек опять был приложен к глазам.
- Ничего, ничего, я даже рад… но позвольте, Анна Федоровна, а про дактилоскопию-то вам откуда известно?