- Я и не ждала, что ты примешь все за истину, сказала Анна. - Я просто хочу, чтобы ты понял, что все это я говорю из предосторожности, ведь неизвестно, что находится в том кувшине. Понимаешь, я ведь не спорю. Действительно, все эти сказки про джиннов очень древние, и может, там все придумано. Сама идея джиннов может быть лишь средством выражения страха перед чем-нибудь еще болезнью или взрывом, например. Я не знаю. Лично я верю во влияние волшебства, а если ты не веришь, то прислушайся к моим словам хотя бы из чувства уважения. Люди стали неосторожны за последние две тысячи лет, они уже ни во что не верят. А ведь до сих пор арабы, живущие в пустыне. Сахара, называют смерчи по-особенному.
- Ну-ка, просвети меня.
- Они называют их джиннами или духами, как тебе больше нравится. Они верят в то, что смерчи - это злые духи, танцующие в виде ветра.
Я кивнул:
- Ладно, уговорила. Хоть это мне представляется полнейшей тарабарщиной, но раз ты относишься ко всему так серьезно, будь по-твоему. Буду, как могу, осторожен, а то и меня унесет смерч.
Анна расположилась в старом виндзорском кресле и положила коробку с бумагами на колени.
- Раз уж мы с тобой все обсудили, - сказала она, давай посмотрим все эти бумаги и выудим для себя все, что есть полезного.
- О кей! Я тогда займусь дневниками, что лежат на столе. Ты хоть приблизительно представляешь, когда этот кувшин был ввезен в Соединенные Штаты? Это бы мне помогло найти то, что нужно.
Она оторвалась от записей по древнеегипетской керамике и ответила:
- Думаю, что сорок восьмой или сорок девятый год. Ведь, когда ты был маленьким, эта амфора была здесь. Вот и прикинь, когда ты ее увидел в первый раз.
Я поднял кипу серых листов, скрепленных скоросшивателем.
- Мне только тридцать три года, - сказал я ей. - Не ожидал увидеть мемуары Элизабет Джейн Портман.
Дневник рассказывал о событиях 1954 года. Я наскоро пробежал глазами текст, но в основном записи касались объединенных вещей и не представляли ни малейшего интереса: "Собаки для прогулок; был на обеде у Билли… сегодня отличная погода… ходил на пляж… английский чайник…"
"Вряд ли этот дневник поможет нам", - подумал я.
Я отодвинул подшивка на другой конец стола, чтобы приступить к следующей, и увидел, что на столе, позади первой подшивки, лежала старая курительная пенковая трубка Макса Грейвса с обкусанным концом и остатками табака на дне. Я взял ее, повертел в руках, и тут меня словно холодной водой окатило. Лицо, которое было выгравировано на трубке, ужасная усмехающаяся рожа старого араба, которая приводила меня в детстве в восторг, была начисто стерта, как бы срезана, осталась лишь ровная поверхность. Еще несколько секунд я приходил в себя, затем позвал:
- Анна!
- Что? - Она целиком погрузилась в изучение очередного списка редкостей, привезенных из Порт-Саида.
- Анна, посмотри это, - я протянул ей трубку.
- Ну и что особенного?
- На ней спереди была гравировка - ухмыляющееся арабское лицо. Оно сейчас стерто.
Анна внимательно разглядывала трубку.
- Скорее всего это сделал Макс Грейвс. Помнишь, что нам говорила Маджори о его отношении к портретам?
- Анна, - я старался говорить спокойно, - он очень любил эту трубку. Он бы никогда этого нес сделал. А случайно отколоть гравировку невозможно.
Анна оторвалась от чтения.
- Меня удивляет…
- Что тебя удивляет?
- Но Гарри, у нас важное дело, а мы отвлекаемся на разные мелочи, хотя кто знает, может, все это и связано и кувшин, и портреты на стенах, и трубка…
Я положил трубку обратно.
- Что-то мне не верится. Скорее, тут не связь, а какая-то фобия. Нечто подобное было с одним художником. Как там его? Гойя, испанец. Его часто пугало, что рисунки превратятся в реальность. Наверное, и Макс тоже боялся того же самого.
Анна пожала плечами.
- Маджори утверждала, что он был нормален. Но тем не менее он совершил суицид, не так ли?
Я поднял со стола ворох бумаг.
- Даже более того, изрезал себе лицо. Прямо как на трубке. Как фотографии в газетах, что валяются здесь на полу. И портреты, которые висели на первом этаже. Что бы ты ни говорила, Макс не хочет, чтобы в доме было хоты одно лицо, даже его собственное.
- Попробуй найти более ранние дневники, - вернула Анна меня к действительности. - Может, чего обнаружишь.
Я разворошил беспорядочно лежащие листы и увидел под ними несколько тетрадей в коленкоровой обложке. Я принялся их тщательно осматривать, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы пролить какой-нибудь свет на то, что произошло с Максом Грейвсом, и помогло бы разгадать тайну кувшина. Анна просматривала сертификаты экспортных и судовых перевозок.
Поначалу мне казалось, что дневники содержат описание обычных каждодневных событий, типа "ездил в Провинутаун на обед к Дж., день прошел спокойно". Но когда я уже дошел до середины тетради за 1959 год, то наткнулся на необычно длинную запись. Она занимала две страницы, некоторые места были перечеркнуты и переписаны заново. Создавалось впечатление, что человек вдруг решил поделиться всеми своими душевными тревогами и надеждами, местами было написано ровно и выразительно, местами путано и неопределенно. Мне даже показалось, что запись сделана двумя разными людьми.
Я прочел в дневнике:
"Не в первый раз меня посещают такие мысли. Я часто спрашиваю себя - а не лучше ли выбросить все это из головы? Я думаю, это какой-то голос свыше, предупреждение, вызов мне, но с другой стороны, чтобы понять все, необходимо иметь точные сведения. Старый П. был абсолютно прав, когда говорил, что· мне трудно будет удержаться, и в последнее время я вынужден признать, что мое любопытство берет верх над страхом, я все равно открою и посмотрю, что там внутри, позабыв обо всех их предупреждениях. Я не совсем понимаю, как подобные вещи могут действовать на разум по прошествии стольких веков, и ловлю себя на мысли, что думаю об этом все чаще и чаще, и полагаю, что мне стоит вскрыть опечатанный сосуд и избавиться от гнета неопределенности.
Я уже не могу спокойно смотреть на эту вещь, меня колотит и трясет по ночам. Не знаю, как я все объясню это моей Маджори, она ведь видит в ней лишь украшение, и больше ничего. Да и стоит ли ей рассказывать? Все выглядит так нелепо… Может, я просто старею?"
Я передал дневник Анне и, после того как она прочла, спросил:
- Ну, что скажешь?
- Эта запись, безусловно, касается кувшина, - сказала она. - Макс знал, что это за вещь, и это беспокоило его. Запись старая, но кувшин был приобретен еще раньше, и Макс определенно знал о волшебных свойствах сосуда, еще когда покупал его.
- Откуда ты знаешь?
Она ткнула лакированным ногтем в отдельные места.
- Старый П., возможно, означает "старый перс". А теперь взглянете вот, сюда - "несмотря на все их предостережения". Он, наверное, имеет в виду людей, у которых покупал амфору.
- Да, - поколебавшись, сказал я. - Вынужден с тобой согласиться.
- Кстати, ты припомни вот что, - с этими словами она вновь вынула из записной книжки фотокопию. - Ведь здесь говорится о сосуде, куда был заточен самый сильный джинн, и содержится предупреждение Али-Бабы о том, что никто не должен от кувшин. Maкcа Грейвса предупреждали о том же самом!.
Я положил дневник на место. А на улице уже сгущались сумерки, темень затягивала бледные лужайки Зимнего Порта, а море вдали постепенно исчезало.
В половине первого окончательно стемнеет, а у меня не было ни малейшего желания экспериментировать с кувшином джинна в ночное время. Не то чтобы я боялся или еще что-то, но все же я предпочитаю встречаться с волшебниками в более приятной обстановке - при дневном свете, во всяком случае.
- Ну что, пора взглянуть и на сам сосуд - все же предложил я. - Если мы здесь еще, что-нибудь и найдем, вряд ли узнаем больше, чем знаем сейчас. Макс Грейвс, судя по всему, знал о кувшине не больше нашего.
Анна, похоже, восприняла мое предложение с неохотой.
Мне показалось, что она на самом деле верит во всю эту мишуру об арабских колдунах, но по какой-то причине я не испытывал своего обычного желания посмеяться над ней. Бывает время, когда смех сильнее действует на нервы, чем скрежет зубов.
- Познакомимся с джинном? - шутливо предложил я и взял ключ от готической башни.
Анна кивнула в знак согласия:
- О кей, думаю, ты прав. Иди первым, Я не знаю дороги.
Я открыл дверь кабинета.
- Дороги она не знает, ха! Придумала причину, чтобы спрятаться за спиной, - сказал я. - Да любому ясно, что ты испугалась!
Она наклонила голову.
- Если хочешь знать правду, - сказала она, - то да.
Я включил свет в коридоре.
- Подумаешь, какой-то кувшин, - сказал я. - Кусок глины. Никогда не поверю, чтобы что-то могло сидеть в нем две тысячи лет и после этого еще умудриться причинить вред! Макс был больным человеком, без сомнения. Навязчивые иллюзии. Похоже на сказку о людях, которые были преданы смерти за то, что пытались вскрыть саркофаг короля Гута. По-моему, все это чушь собачья. Я верю в духовные связи между живыми людьми, но никогда не поверю в то, что дух Али-Бабы мог принудить человека совершить самоубийство! Подумай, ведь это же просто смешно!