- Что ж до платы, то я даром ничего не делаю. Возьму плату, но не сейчас… И не деньгами возьму. Когда срок придёт, вызову тебя и объявлю, что мне потребно. То и сделаешь. А ныне ступай.
Проводив её, повалилась я на циновку. Даже есть не было сил. Ни на что уже сил не было. Может, помирать пора? И так уж лишнее зажила…
Впрочем, успеется. Сперва постояльца проведать надо. Как его раны? Заживают-то быстро, но наставник Гирхан учил, что тут расслабляться нельзя. Кажется, будто затянулась рана, а под коростой она гноиться может.
С трудом дотащилась я до его комнаты, откинула циновку, вошла. Факел горит, Алан с Гармаем напротив друг друга сидят, да нараспев тянут что-то. Ладно тянут, да только слова совсем мне незнакомые.
- Что, с богом своим разговариваете? - ухмыльнулась я.
- Разговариваем, тётушка, - кивнул Алан. - Хочешь попробовать?
Вскипело у меня всё внутри. Гость-то он гость, но такое сказать… в чужом доме… в моём доме… Вот и вырвалось из меня некстати:
- Последний раз я с богами две с половиной дюжины лет назад болтала.
Наговорилась по самую… - я едва удержала готовое выплеснуться бранное слово. - Просить их - это всё равно что солнышко мешком ловить. А кто сего не понимает, у того мозги перекошены. Не смей мне боле этого предлагать, понял?
И, конечно, поймал он меня на слове.
- Выходит, тётушка, ты и вашим местным богам не молишься?.
- А твоё какое дело?
- Никакое. Я просто спросил… что, нельзя было?
Мне вдруг стало всё равно. Полторы дюжины лет от всех таиться - это ж как нарыв в душе. Зреет, зреет - и прорвёт.
- Да, - сказала я. - Не молюсь я. Не верю в богов. Ни на вот столечко… И что теперь, к наместнику побежишь? Сам же первый на кол и сядешь, за бога своего чужеземного.
Тут он улыбнулся - и нехорошо мне сделалось от этой улыбки. Нет, никакого коварства в ней не было, обычная улыбка доброго человека. Только вот где-то я уже её видела. Когда-то давно… Дюжину лет назад? Две дюжины? Или чудится мне?
Внимательно я оглядела его лицо, будто впервые заметила. Сейчас он, конечно, мало походил на себя несколькими днями раньше - избитого, окровавленного, более смахивающего на расклёванный птицами труп, чем на человека. Был он отмыт, синяки его превратились в "желтяки" и уже не пугали своим видом, сломанное ребро, похоже, начало срастаться. Невероятно быстро, немыслимо. Травы у меня, конечно, сильные, но и с травами ему бы почти луну пластом лежать…
Высокий, худой, светлая кожа, от загара лишь слегка золотистая… И волосы прямые, тоже цвета спелой пшеницы. Ну ясное дело, северянин. Если, конечно, не врёт про свою дальнюю-дальнюю землю… И глаза - два серых озерца, какие бывают в пустыне, только там они солёные до горечи. Нос, губы, скулы - всё какое-то непривычное, а в то же время - как будто и знакомое. Откуда ж он взялся на мою голову?
- Не волнуйся, тётушка Саумари, никому я не скажу, и Гармай, понятное дело, никому не скажет. Это ж таким гнусным грехом было бы…
Я и сама понимала, что не скажет. Не тот человек, не станет старуху на смерть выдавать. Тут ведь хоть и нет закона - испокон все в богов верят, - а только такую опасную безумицу и без закона камнями закидают. Чтоб богам приятно было…
- А как же так получилось, тётушка, что ты от богов своих отказалась?
А почему бы и не поведать ему? Конечно, мне и в дурном сне бы не пришло в голову рассказать кому-нибудь из нашего города, пускай даже людям преданным. Но тут… совсем чужой человек… и даже не то что чужой, тут иначе сказать надо.
Нездешний он… Иной… Совсем иной.
И уже начиная говорить, поймала я взгляд Гармая - жадный, напряжённый и словно на что-то надеющийся…
Что-то изменилось в доме. Я почувствовала это не ушами, не глазами, а, наверное, кожей спины. То ли дуновение какое-то странное, то ли скрип, то ли шорох…
Странно. Дверь входная на засов заложена, время-то позднее. Конечно, никто ко мне не полезет, какой дурак с ведьмой ссориться вздумает? Но привычка…
Я прервала рассказ на полуслове. Предостерегающе подняла палец - молчите все!
Прислушалась, как учил меня наставник. Сперва сосредоточиться только на самых ближних звуках - собственном дыхании, звоне в ушах, жужжании мух… Потом протянуть внимание к звукам подальше, а затем и к самым дальним.
В доме определённо кто-то был. Кто-то шёл сюда, во внутренние комнаты, лёгкими быстрыми шагами. Вор? Справлюсь ли я с вором? Силы уже не те, да и вымоталась до предела…
Колыхнулась повешенная в дверном проёме тростниковая циновка, взметнулось рыжее пламя настенного факела - и на пороге явились двое.
Невысокие, на вид щуплые, в недорогих синих плащах из меннарского сукна. Один постарше, серебряные пряди проскальзывают в густых чёрных волосах, другой, горбоносый, на пару дюжин тянет, длинные волосы прихвачены бордовой лентой, а пальцы на руках шевелятся, извиваются, точно дождевые черви. У обоих тонкие, из кедра сработанные посохи. А глаза… Никак не удавалось поймать их взгляд. Вроде и не отворачивались, а вот что угодно на лицах их видать, а глаза - ну никак не разберу.
И веяло от обоих опасностью.
- Здоровья вам, - начала я первой. - Люди вы, как я погляжу, добрые… вот и ответьте, добрые люди, что ищете в чужом доме, куда вас, сдаётся мне, никто не звал?
- Здоровья и тебе, госпожа Саумари, - неторопливо ответил старший. Голос его был тусклым, потёртым, как мелкая монета, прошедшая великую дюжину рук. Такой голос не вспомнишь и день спустя.
- Что скажете хорошего, гости ночные? Или беда какая вас ко мне привела?
- Ну, - едва заметно усмехнулся старший, - для того мы и навестили тебя, чтоб поговорить обо всём обстоятельно. А уж сколь хорошим тебе наш разговор покажется, о том судить не могу. Ты ведь ведьма, госпожа Саумари, не так ли?
- Я ремесла своего не таю, - мне было совершено непонятно, кто они такие и как с ними держаться. Ни на кого не похожи. Ни стражники наместника, ни жрецы, ни разбойники… Да и как они вошли в запертый дом?
- Значит, ведьма, - кивнул мой незваный собеседник. - Лечишь, гадаешь, зелья составляешь, с духами говоришь, проклятья творишь… И давно ли так?
- Вот одного я понять не могу, - протянула я голосом "голодной крысы", - в кого вас, таких любопытных, превратить? В мокриц, в пауков, в лягушек?
И промазала.
- Ни в кого ты нас не превратишь, любезная, - ухмыльнулся старший. - Сноровки не хватит. Впрочем, попробуй, мешать не стану.
Ну и что мне было делать? К духу Ингрийе взывать, мною же и сочинённому?
Изображать, будто порчу навожу? Так если в лягушку не побоялись, что им моя порча?
Было у меня, конечно, средство - только далеко оно, в подвале под камнем схоронено. А эти не выпустят. Ишь как стали, дверь загородили. Что невысокие они да худые, только подтверждало мои опасения. Самые лучшие бойцы - они же и самые незаметные.
Да если бы и домчалась я до подвала, если бы и вернулась сюда с непустыми руками… Если бы и выгнала обоих… уже через дюжинную долю вломились бы ко мне стражники… Средство-то моё - на самый крайний случай. А тут поди разбери, сколь он крайний. Странные люди, и веет от них недобрым. Самое главное - как в дом вошли?
- Не получается? - усмехнулся старший. - И не трудись боле, не получится.
Заклятье на дом наложено, крепкое заклятье. Скована твоя сила моим словом, и не отомкну, пока не сочту нужным.
Ну, это уже что-то. Никак, волхвы?
- Так вот, госпожа Саумари, - продолжил он, - мы тебе не враги. Наоборот, тебе самой польза от нас будет. Ведомо ли тебе, ведьме, - в голосе его прозвучала смешинка, - что есть такое общество, "Синяя цепь"?
Мне и удивление изображать не пришлось. Что ещё за цепь такая?
- Не знаю, о чём ты говоришь, добрый человек, - развела я руками. - Сделай милость, поясни.
Ужасно хотелось присесть на пол, ноги у меня ослабли, но садиться ни в коем случае не следовало. Сесть - значит, показать им, что я покорилась, что я ниже их. Да ещё в своём доме…
- Странно, что не знаешь, - хмыкнул обладатель синего плаща. - Неужто совсем с собратьями не водишься? Ну да лучше позже, чем никогда. Знай, женщина, что в Высоком Доме ведьмы да колдуны, маги, волхвы и чародеи не просто так, не сами по себе живут, а входят в тайное сообщество. И с достатков своих платят установленную долю. Невеликая доля, дюжинная часть.
- И на что ж идут денежки? - я пыталась говорить как можно небрежнее, но в горле пересохло. Если правду говорит этот синий, - а не видно по нему, чтобы врал, - значит, полторы дюжины лет занималась я своим ведьминым делом, и никто из этой цепи обо мне не пронюхал. А я ведь от людей не таилась, толпами ко мне ходили, и местные, и издалёка. Выходит, что же? Не пронюхали обо мне? Слабенькое у них, выходит, общество? Не верится. Или давно уж ведома я им, но не напоминали они о себе? Отчего же?
- На помощь собратьям нашим, в болезнях и бедствиях пребывающих, - тут же ответил посланец. - Доля некая храмам идёт, дабы не ссорили нас жрецы с государевыми богами. Равно как и в казну платится, для спокойствия и мира.
- А ты, госпожа Саумари, - подал голос младший, - уж сколько лет волшбой пробавляешься, а ни докко не заплатила в общество. Нехорошо. Не только ж о себе надо заботиться, но и о пользе общественной…
- Действительно, непорядок, - подтвердил старший. - Мы тут подсчитали, прикинули, сколько людей к тебе ходит, от чего лечишь, каких духов заклинаешь, и вышло…
- Остановись малость, - прервала я его. Не следовало мне покорно выслушивать, надлежало норов показать. - Сперва поясни, "мы" - это кто? Вы оба уже незнамо сколько торчите в моём доме, а так и не удосужились открыть свои имена.