- Конечно… Вот не навернется ли у вас работа, так дайте нам… Теперь времени-то свободного много…
- Ну, ведь у вас и прежде было немного работы, - заметила Груня.
- Да работы-то не было, но зато, бывало, то сами ходим в гости, то к нам кто-нибудь придет… Отлично мы при братце жили, - вздохнула Вера Александровна и отерла слезу.
- Да, отлично жили, все гости да гости, а теперь никто вот и не заглянет, когда объедать да обпивать нельзя, - с желчной иронией ввернула Ольга Александровна и сердито дернула иглу, так что у нее оборвалась нитка.
- Это все урок… Бог это посылает, - заметила смиренно меньшая сестра.
- Ну, уж кто там ни посылает, а людишек вдоль и поперек узнали, - еще раз сердито пробормотала старшая сестра и снова рванула нитку. - Не дай бог вам никогда горе узнать, - обратилась она к Груне.
- Чужая душа потемки, - прошептала Груня. - Жаловаться не стоит, никто не поможет…
- Уж конечно!
- Нет, сестрица, это грех говорить, - заметила младшая сестра. - Вот и нам помогла же Стефания Владиславовна.
- Много ли таких-то! - рассердилась Ольга и передернула свою работу.
За этими словами полился со стороны Веры Александровны поток благословений Стефании, а Ольга Александровна опять прорвалась бранью на мужа и свекровь Груни, за что получила замечание от сестры. Еще два, три визита были сделаны Грунею родственницам мужа; она дала им какую-то работу и мало-помалу сошлась довольно близко с младшею из сестер, хотя и не открывала ей своей внутренней жизни - подобные признания и жалобы были не в характере Груни. Черная полоса, разделявшая этих людей, с каждым днем все более и более бледнела и становилась незаметною… Но желанной встречи с Высоцкою все не было.
Наступил день рождения Ольги Александровны. Груня тревожно ожидала этого дня, точно готовилось для нее какое-то необычайное событие. Наступил и он… В маленькой квартире двух сестер собралось небольшое общество: двое, трое из старых знакомых да семья Высоцкой. Все были довольно весели, - и Груня, услыхала смех гостей уже при входе в квартиру родственниц. Ее встретили радушно и отрекомендовала знакомым. Начались разговоры; Груня вмешивалась в них, делала свои замечания и очень зорко наблюдала за каждым словом, за каждым движением Высоцкой, точно это было какое-то особенное существо. Высоцкая была, по обыкновению, проста, весела, спокойна, но она не обращала ни малейшего внимания на Груню. Раза два Груня прямо обратилась к ней с какими-то вопросами и получила односложные ответы. Ее немного удивила и задела за живое такая, по-видимому, ничем не заслуженная холодность, близкая к невнимательности. После завтрака Высоцкая уехала, очень вежливо, но холодно поклонившись Груне и даже не протянув ей руки. В душе молодой женщины закипело чувство негодования. Она была оскорблена, что перед нею, перед честною н чистою, держит так высоко голову это падшее создание. Но в то же время молодая женщина не могла не сознаться, что в этом падшем создании много привлекательной грации, беспечной веселости и подкупающего прямодушия, хотя все эти обаятельные качества сразу исчезали, как только это падшее создание обращалось лицом к Груне, и заменялись выражением спокойной, бесстрастной холодности.
- Скажите, пожалуйста, Высоцкая, кажется, нелюбит меня? - спросила Груня Веру Александровну, уловив удобную минуту, когда они остались вдвоем.
- Нет, милочка, ангелочек, она всех любит, она добрая, - сентиментальничала по старой привычке младшая Обноскова.
- Зачем вы говорите неправду? - пристально посмотрела Груня на ее смущенное лицо с моргающими глазками. - Она не любит меня?
- Да… то есть, душечка, она не вас не любит… она вашего мужа не любит, - конфузясь, объясняла Вера Александровна.
- Но чем же я виновата, что мой муж дурен? - спросила Груня, нахмурив брови.
- Ну, полноте, милочка! Ах, какие вы, право, строптивые! - увивалась Вера Александровна, желая ускользнуть от ответа.
- Нет, однако… Она, верно, говорила вам что-нибудь по этому поводу, - настаивала Груня.
- Ах, да ведь это сплетни будут, если передавать… - мялась младшая Обноскова.
- Какие же это сплетни? Мне очень нужно знать, как она смотрела на меня, чтобы не напрашиваться напрасно на встречи…
- Вы не сердитесь на нее, она добрая…
- Но что же она говорила? Что я виновата в том, что мой муж дурен? Что я его в руках держать не умею? - насмешливо спрашивала Груня.
- Нет… Она… Ах, да вы рассердитесь!.. Она говорит, что с дурным мужем может жить только дурная жена, - совсем растерялась слабодушная Вера Александровна и еще более заморгала глазами.
- У нее совсем извращенные понятия! - холодно произнесла Груня, вставая с места.
- Вот вы и рассердились!.. По глазам вашим вижу, что рассердились, - слезливо шептала младшая Обноскова, целуя Груню.
- Нисколько! Эта женщина, несмотря на свое доброе сердце, просто жалка, - холодно ответила Груня.
Это свидание с Высоцкой и разговор с Верой Обносковой могли отбить навсегда в молодой женщине охоту продолжать начатое знакомство, и Груня действительно решилась не напрашиваться на встречи с Высоцкой и готова была при случайном свидании с нею поднять также гордо и высоко свою молоденькую, почти детскую головку.
"Передо мной ей нечем гордиться, - думала Груня: - я чище и честнее ее… Я не жила с посторонним мужчиной и не убегу от законного мужа…"
XVI
Внутренний разлад
Чем заметнее поправлялся Алексей Алексеевич, тем более охладевала Марья Ивановна к своей невестке, видя, что беда миновала их семью, и не имея сил продолжать мирную жизнь. Груня не могла не заметить этой перемены, так как переход от ухаживанья к нападениям был довольно резок и не походил на случайные семейные недоразумения, которых было немало и во время болезни Алексея Алексеевича. Случаев для придирок к невестке находилось всегда довольно: то свекровь сердилась, что невестка неизвестно куда отлучается иногда из дома, то она злилась на ее холодность, то просто упрекала ее за вялость и нерадивость характера. В один прекрасный день эти мелкие нападения перешли в серьезную сцену и не остались бесплодными. Началось, по обыкновению, с пустяков: Алексею Алексеевичу попался в руки разорванный платок, и он заметил жене, что надо поаккуратнее смотреть за бельем. Этого было вполне достаточно для Марьи Ивановны, чтобы начать бурную сцену, как только ее сын ушел в должность.
- Вы и за мужем-то ходить не умеете! - проговорила она, обращаясь к Груне. - Вам до него и дела нет. Он трудится, он работает, а вы живете себе барыней и ни на что внимания не обращаете. Болен ли он, здоров ли, вам все равно, в вас и перемены никакой не заметишь. Точно рыба, прости господи, какая! Вам бы вот статуем быть, комнаты украшать собою!
Груня с безмолвным удивлением выслушала эти неожиданные комплименты.
- Дивлюсь я, право, на вас, - продолжала свое пиленье свекровь. - Ни ссорами, ни ласками ничего из вас не поделаешь… Я-то, дура, думала: ну, вот, у нее муж при смерти лежит, авось, она одумается, авось, к семье привяжется, так нет! куда! То же самое вижу, что и прежде… И куда вы это из дому стали бегать? Каких таких знакомых нашли?
- Кажется, я не обязана отдавать вам отчет, куда я хожу, - вспыхнув, заметила Груня.
- А кому же и отдавать отчет, как не мне? - воскликнула Марья Ивановна. - Кажется, мне Леня-то сыном приходится, недаром меня матерью называли, мне его честь дороже всего…
- Что же это вы, подозреваете меня в чем-нибудь? - с невольным отвращением спросила невестка.
- Кто вас знает? Вы рядитесь, за вами ухаживают, вам комплименты разные говорят, а голова-то у вас молодая да ветреная, так ведь и бог знает, что вам на ум взбредет.
- Да кто же это за мной ухаживает здесь? - пожала плечами Груня.
- Мало ли кто! Да вот хоть бы Петра Петровича, например, взять, - прошипела Марья Ивановна и зорко посмотрела злыми глазами на невестку. - Разве вы думаете, что никто не замечает, как он за вами увивается да что-то нашептывает вам?.. И с чего вы с ним при мне по-французски говорите? Верно по-русски-то нельзя этого говорить?.. Стыдно замужней женщине позволять чужому мужчине ухаживать за собою, а ведь он вам чужой, хоть вы его и называете родственником. Этакой-то родни не оберешься!
- Так вы убеждены, что я его люблю? - усмехнулась горькой улыбкой Груня.
- Ну, матушка, если бы я убеждена-то в этом была, так я не так бы с вами заговорила! - угрожающим тоном произнесла свекровь. - А я только предупреждаю вас, говорю, что вам не след разговаривать с подобными подлипалами.
- Как же это я не стану с ним говорить, если он бывает у нас в доме? Скажите лучше Алексею, чтобы он не принимал его.
- Вот-с как! Ради вас гостей не принимать, знакомств не заводить. Ну, это уж непорядок! Нет-с, каждая женщина сама себя должна соблюдать. Муж приводи кого хочет, а она себя соблюдай. Так и отцы наши жили и нам так жить велели.
Груня усмехнулась, хотя ей давило грудь от волнения и негодования.
- С чего это вы, матушка, смеетесь-то? Уж не надо мной ли? - воскликнула Марья Ивановна.
- Над вами, - с презрением ответила невестка и пошла в свою комнату.
Это было ее единственное убежище, ее единственная защита в этом доме.
- Да ты это что выдумала? А? Что ты задумала? - кричала ей вслед свекровь, выходя из себя от необузданной ярости. - Уж не завела ли и впрямь какие-нибудь шашни на стороне? Да я тебя тогда со свету сживу!.. А, смеется! надо мной смеется!.. Да так прямо и говорит, что надо мной. Да ты где этой храбрости набралась? Погоди, погоди, я тебе, голубушка, крылья-то пообшибу!