- Пожалуйста не беспокойтесь, - ответил граф, - мне совершенно все равно, где стоять.
- Помилуйте, граф, - рассыпался Обносков, - тут постоянно будут сновать мимо вас и тревожить вас посетители.
- А я вот в уголок проберусь, - ответил граф и пробрался в уголок, скромно извиняясь перед теми лицами, мимо которых он пробирался и которых, по его мнению, а не в действительности, он потревожил.
Обносков сбил всех с ног, посылая гонца за гонцом торопить запоздавших попов, и снова возвратился к графу. Он, кажется, начинал мозолить глаза значительному гостю; это дало повод тому подумать, что Обносков напрашивается на разговор, и снисходительный аристократ счел своим долгом исполнить желание не отходившего от него ближнего.
- Вы, кажется, распорядитель похорон? - спросил граф, чтобы как-нибудь начать беседу.
- Да… У дядюшки не было других ближних родственников мужчин, кроме меня, - ответил Обносков, делая умилительно-почтительное лицо.
- А! так это вы, значит, ездили, как я слышал, оканчивать ученье в Берлин?
- В Гейдельберг, - поправил Обносков.
- Да, да, виноват, в Гейдельберг. Мне так и говорил мой покойный друг… Рано он у нас свернулся, - вздохнул граф. - Прекрасная была душа!
Обносков потупил глаза и тоже вздохнул, услышав эти теплые слова.
- Скажите, граф, - начал он нерешительно через минуту, - вероятно, общество "Водяных сообщений в России" выдаст какое-нибудь вспомоществование родственницам дяди?..
- Непременно, - утвердительно отвечал граф. - Я думал, что вы уже получили деньги на похороны, ему назначена тысяча рублей… Конечно, это небольшая сумма, но что прикажете делать: больше мы не могли выдать… Времена, времена плохие! - приподнял граф плечи.
- Кажется, в компании обыкновенно выдается годовое жалованье, - несмелым тоном заметил Обносков.
- Да, но это не идет в счет похоронных денег. Я уже озаботился, чтобы единовременное пособие было выдано жене покойного.
- Вы, вероятно, введены в ошибку: он не был женат, граф, - быстро перебил Обносков, и его лицо зарумянилось от волненья.
- Ну да, ну да, - повертел граф рукою в воздухе. - Не был венчан… Но это все равно. У них были дети.
- Помилуйте, это совсем не все равно, - уже совершенно серьезно проговорил Обносков.
- Ну, конечно, конечно, не все равно, - ответил граф совершенно спокойно, но у него слегка покоробило лицо, так что посторонний наблюдатель мог бы заметить под маскою этого наружного спокойствия следы подавленной досады. - Но я хотел сказать, - продолжал он, - что покойный мой друг жил столько лет с этой женщиной в гражданском браке…
- У нас, граф, не существует подобных браков, - холодно заметил Обносков.
- Э, боже мой, вы гоняетесь за словами! - нетерпеливо произнес граф, едва не топнув ногою.
- Не за словами, а за идеями, за идеями! Гражданский брак выдумали нигилисты, а это была просто незаконная связь…
- Ну, связь, прекрасно! Вам нравится это слово, возьмите его. Но эта связь продолжалась столько лет и была так серьезна, что ее нельзя считать простым развратом, и та женщина, с которой жил мой покойный друг, имеет право на нашу помощь.
- В этих делах, граф, давность по нашим законам ничего не поправляет, - настойчиво стоял на своем Обносков. - И никто не имеет права отдать этой женщине деньги, следующие наследникам моего дяди, никто!
- Я! - резко проговорил граф Стругов, уже метавший глазами молнии на Обноскова. - То есть наша компания, - вдруг спохватился граф, увидав, что Обносковым подмечено его раздражение, и принял снова свое холодно-спокойное выражение.
- Разве вы, граф, и ваша компания стоите вне общих государственных законов? - едко спросил Обносков.
- Нет-с, как можно! Мы подчиняемся им, как и все другие, - уже насмешливо ответил граф.
- Так как же вы отдадите наши деньги ей?
- Не ваши, а свои. Мы их и за окно можем бросить, - уже совсем весело усмехался граф и смотрел на Обноскова как-то сверху вниз, точно перед ним находилась какая-то маленькая, едва заметная букашка.
- Да ведь эти деньги нам следуют по закону! - волновался Обносков.
- По какому? - бросил на него насмешливый взгляд собеседник. - Где это вы нашли закон, что компания обязана выдавать годовое жалованье родным ее умерших агентов?
На лбу Обноскова проступил холодный пот; это не ускользнуло от внимания графа; он сохранял спокойствие и смеялся в душе.
- Я, граф, принужден вам сказать, что, по моему мнению, вы просто желаете потакать разврату. Вы хотите покровительствовать тому, что преследуется нашими законами. Я готов все это считать шуткой, так как самое ваше положение в свете не оправдывает такого образа действий. Если бредни какого-нибудь безродного отрицателя брака и законных прав на наследство могут быть только смешны, то ваше поощрение, ваше признание прав любовницы и незаконнорожденных детей на наследство просто опасны.
Граф молчал, точно Обносков шипел где-то очень далёко внизу и его слова не могли долетать до той вершины, где стоял его гордый противник.
- Я, граф, должен вам заметить, - прошептал Обносков, задыхаясь от злобы, - что я буду требовать законным порядком.
- Вы? - спросил граф, взглянув сверху вниз прищуренными глазами, и вдруг начал усердно креститься.
Это взбесило Обноскова. Он готов был растерзать противника за эту злую выходку и даже не заметил, что в комнате уже началась служба.
- Я понимаю, что вы стоите так высоко, что я в сравнении с вами… - шипел он, забывая всех и все, кроме шести тысяч пособия.
- Вот вы меня в нигилизме заподозрили, а сами, как кажется, совсем не уважаете святости наших церковных обрядов, - отеческим шепотом заметил граф и добродушнейшим образом с упреком покачал головою.
Обносков опомнился и стал еще зеленее, а граф продолжал усердно молиться.
Отпевание кончилось. Родные стали прощаться с покойником; раздались дикие крики трех родственниц и утешения гостей. Стефания Высоцкая, закутанная в черную тальму, спускавшуюся почти до полу, стояла неподвижно в углу. Она была бледна, как мертвец. Сын стоял около нее и, кажется, боялся, что она упадет в обморок. Наконец, гроб понесли. Граф Григорий Стругов, его брат и его друзья были в числе несущих. Высоцкая пошла за гробом в отдалении. Она едва переступала.
- Неужели вы до кладбища думаете идти пешком? - спросил ее кто-то по-французски.
Она вздрогнула, как бы пробуждаясь от тяжелого сна, и обернулась. Перед ней стоял граф Стругов.
- Ах, это вы, граф, - приветливо улыбнулась она грустною улыбкою. - Кажется, не дойду.
- Так садитесь в мою карету. Сыро сегодня. Я тоже еду с Мишелем, - пригласил граф Высоцкую и указал на своего сына Мишеля, учившегося в гимназии вместе с молодым Высоцким.
Товарищи уже разговаривали между собою. Высоцкая согласилась на предложение. Все четверо стали садиться в карету графа.
- Гляди, гляди! Развратница-то, развратница-то, наша! - высунулись из своей кареты сестры покойника, дергая за рукав задумчиво сидевшего против них племянника. - С графом села, в его карету села! Хоть бы братца-то, нашего голубчика, похоронить дала, да уж тогда и шла бы на все четыре стороны…
- А-а! - протяжно проговорил Обносков, что-то соображая. - Так вот он отчего ей покровительствует!
- И сына-то, сына-то не стыдится. При нем вешается на шею новому любовнику… Да и он-то хорош! Среди белого дня с публичной женщиной едет, грязью себя марает!
- Э, к ним ничего не пристает! - озлобленно прошептал Обносков и отвернулся в другую сторону.
X
Очень обыкновенная семейная жить
Только через месяц после свадьбы, то есть после смерти и похорон Евграфа Александровича, молодой Обносков переехал от Кряжова и устроился своим домом. До сих пор его жена не чувствовала никакой перемены в своем положении. Только теперь она стала сознавать, что для нее началась новая жизнь. Мать Обноскова поселилась со своим сыном и рассталась как со своею квартирою на Выборгской стороне, так и со своими жильцами. С первых же дней после переезда на новую квартиру она принялась за хозяйство, за мелкие домашние распоряжения, за перебранку с прислугою и выказала явное намерение не выпускать из своих рук бразды домашнего правления.
- Вы уж, цветочек мой, Агриппина Аркадьевна, не заботьтесь о хозяйстве, - говорила она однажды за утренним чаем невестке. - Вам это дело новое. Хлопот с ним много. Возня с людишками только здоровье ваше испортит. Ведь у нас в Петербурге народ мошенник, выжига, у-у какой продувной!..
- Да я, Марья Ивановна, уже занималась хозяйством у отца, - заметила Груня. - Это совсем не так трудно…
- Из больших средств, не спорю, не трудно, не трудно… У вашего папеньки большие средства были, - заговорила частою дробью Марья Ивановна. - Вот у него и хозяйство совсем другое было, а здесь не то, совсем не то. Ваш папенька богач, а у моего сына средства-то маленькие, надо экономничать, по одежке протягивать ножки…
- Да, маменька права, - заметил Алексей Алексеевич. - Тебе незачем попусту хлопотать и возиться с прислугой и обедами.
- Да я и не настаиваю особенно на этом, но просто мне не хотелось бы без дела сидеть, - промолвила Груня.
- Ну, ангелочек мой, дома дела найдется, - утешала Марья Ивановна. - Без дела не останетесь…
- Делайте, как вам угодно, - ответила Груня и стала пить чай.
Все помолчали.
- Вот вы, кажется, и обиделись, - вдруг упрекнула Марья Ивановна.
- Чем же? Я и не думала обижаться, - изумилась Груня.