В комнате можно было расслышать малейший шум. Тишина была полная. Опустив на грудь голову, сидела на постели стройная, еще прекрасная женщина с неподвижным, полным скорби лицом. Около нее стоял с поникшей головой задумавшийся юноша, и перед ними лежало холодное, успокоившееся навсегда человеческое существо. Сквозь белые опущенные шторы пробивался беловатый блеск яркого дня и играл по стенам комнаты какими-то бесформенными, смутными и неуловимыми пятнами света и тени. Минуты шли за минутами, и маятник столовых часов, словно сознавая, что он остался единственным живым существом в этой комнате, стучал громче обыкновенного, отчетливо и громко выбивая свое тик-так.
- Не надо ли чего братцу? - смутила это затишье своим ехидно-вкрадчивым вопросом Ольга Александровна, просунув в двери свое желтоватое, золотушное лицо и делая томные, чарующие глазки.
- Ему… ему больше ничего не надо! - воскликнула, поднимаясь с места, Стефания Высоцкая и зарыдала.
Слезы уже давно сдавливали ее грудь, теперь они хлынули при первом произнесенном ею слове.
- Матушка, матушка, не плачьте, - проговорил сын, едва сдерживая свои собственные рыдания, а у самого по щекам так и лились крупные, горячие слезы. - Простимтесь с ним и пойдемте.
- Братец, братец! - крикнули сестры и Марья Ивановна.
- Братец, голубчик, кормилец наш, пробудися! - тормошили они на постели застывающий труп, и было что-то страшное в его угловатых движениях.
- Вы, вы его убили! Губители! Убийцы! - пронзительно взвизгнула Ольга Александровна, обращаясь с яростными взглядами и сжатыми кулаками к плачущей подруге и жене покойника.
- Как вы смеете! - начал с негодованием юноша, становясь между обезображенною от ярости мегерой и огорченною матерью; но мать, услышав строптивый гнев в голосе сына, удержала его за руку.
- Дитя мое, здесь не место оскорбляться и оскорблять других, - строго прошептала она, так что эти слова слышал только он.
Даже не взглянув на сестер бывшего хозяина квартиры, она поцеловала покойника и вышла под руку с сыном из дома.
- Вон, вон из нашего дома! Развратница, развратница! - бесновалась, теребя свои жидкие желтые волосы, Ольга Александровна и потом снова припадала к трупу брата и тормошила его, впиваясь своими тонкими губами в губы мертвеца. - Братец, братец, убийцы твои твой последний вздох приняли. Не родные руки твои глаза закрыли.
- Тетушка, нужно за полицией послать, опечатать имущество, - проговорил Алексей Алексеевич, являясь в комнату покойника.
- Батюшка, зачем! родной наш, зачем! Никому-то теперь до нас дела нет! - метались тетки в каком-то диком отчаянии, раскачивая головами из стороны в сторону.
- Это необходимо, чтобы после историй не вышло, - объяснял племянник. - Может, у дяди долги есть…
- Какие у братца долги? На чистоту жил, голубчик… другим еще давал… Ой, ой, ой, не стало его у нас, родимого.
- Да мало ли что может случиться… Наследников будут вызывать…
- Все налицо, все налицо! Сироты горемычные! - зарыдали тетки.
- Эх, вы совсем потерялись, - махнул рукой Алексей Алексеевич.
- Да что ты с ними говоришь, батюшка? Распоряжайся, вот и конец весь, - проговорила мать Обноскова. - Ведь надо же имение привести в ясность, чтобы после споров не вышло.
- Конечно! Об этом же и я думал, - сказал Алексей Алексеевич и послал за полицией.
Труп между тем стащили на простыне на пол, и началось омывание…
- Постойте, постойте, колечко надо снять с руки братца… Еще обокрадут тебя, родимого… Ох, голубчик, голубчик ты наш! - рыдала Ольга Александровна, снимая с застывшей руки брата кольцо с брильянтом.
IX
Перед гробом ближнего
Только вступив в свое жилище, почувствовала Стефания Высоцкая вполне, как велика ее потеря. Весь вечер пролежала она на диване, то плача, то сожалея о том, что другие дети не успеют приехать к его похоронам. На следующий день сын обратился к матери с озабоченным! лицом.
- Матушка, ты поедешь туда? - спросил он нерешительно.
- Разумеется, - ответила она.
Сын поцеловал мать, как будто благодаря ее за что-то. И он, и она понимали, что им может встретиться еще много мелких огорчений в том доме, где лежал дорогой для них труп.
В квартире покойного уже шла панихида, когда в ней появились Высоцкие. В комнате начался едва заметный шепот.
- Какова смелость! Вот бесстыдство-то! - волновались девственницы-сестры покойника и мать молодого Обноскова.
- Бедный братец, как его позорят. И после смерти не дают покою, на глаза людям выставляют его грех!
Стефания Высоцкая, стоя на коленях, не замечала ничего и тихо молилась. Но сын, стоя около нее на страже как отважный защитник, все видел, все слышал. В нем кипела кровь, лицо горело ярким румянцем негодования. Святое чувство скорби о смерти отца было нарушено, вытеснено на время грубыми людьми из его сердца.
- Не могу, не могу не высказать! - воскликнула Ольга Александровна, вечное запевало в семейном хоре, и подошла сзади к юноше, дернув его за рукав.
Он обернулся. Панихида уже кончилась.
- Идите сюда, - позвала его Ольга Александровна.
Он пошел за нею.
- Я очень хорошо знаю… Я очень хорошо знаю, что вы лишились всего, что братец кормил, поил и одевал вас, - заговорила она скороговоркою. - Но вы должны сказать своей матери, что ей неприлично здесь быть и плакать при народе. Наша семья всегда, всегда была честною, и если братец сделал ошибку, то он за нее отстрадал, видит бог, отстрадал, и стыдно позорить его перед людьми, стыдно показывать всем, что он ошибался в жизни…
- Я вас не понимаю, - пожал плечами юноша. - Что вы хотите сказать?
- А то, что ваша мать не должна появляться в нашем доме.
- Моя мать и не будет появляться в нем, когда отсюда вынесут тело моего отца, - серьезно ответил юноша.
- Фью! Нет-с! Ее и теперь не велят впускать сюда. К нам ездят такие люди, к брату ездят графы Струговы, княгиня Валунова, которые не привыкли стоять на одной доске с подобными женщинами.
Юноша вспыхнул.
- Не смейте бранить мою мать! - почти крикнул он, дрожа от гнева, и почувствовал, что чья-то рука кротко прикоснулась к его плечу.
- Друг мой, полно, - произнес тихий голос над его ухом. - Запретить посещать покойника никто не решится, у христиан принято впускать всех в дом, где лежит покойник, и если сюда могут войти нищие, то можем войти и мы.
В этих словах Высоцкой звучало выражение такого холодного пренебрежения к хозяйкам дома, что не понять его могли только они одни. Их взбесило еще более то обстоятельство, что Высоцкая, не обращая внимания на них, готовилась уйти с сыном.
- Нищие, нищие! Так они не позорят покойника, а вы его позорите! - крикнула Ольга Александровна, обращаясь к Стефании Высоцкой.
- Какое у вас черствое сердце! - произнесла та невозмутимым тоном.
Высоцкая смотрела на родственниц покойника скорее с чувством сострадания и сожаления, чем с негодованием; казалось, что она стояла настолько выше этих женщин, что ни один комок грязи, брошенный ими, не мог долететь до нее.
- Тетушка, оставьте их, - проговорил Алексей Алексеевич Обносков, подходя к группе родственников.
- Не могу, голубчик, не могу! Позора братца не могу видеть!..
- Что сделано, того не воротить, - коачил племянник наставительным тоном. - Я вполне понимаю, что вам тяжело, - обратился он исключительно к Стефании Высоцкой. - Вы потеряли в дяде все. Я не могу вас содержать на свой счет…
- Ах, батюшка, да они этого и требовать не могут, - перебила его Ольга Александровна, но племянник не обратил на нее внимания и продолжал свою речь:
- Теперь вам придется жить одним честным трудом, - сказал он, подчеркнув слово "честный". - Бог поможет вам идти по этой дороге… Если у вас не станет средств воспитывать детей, то я готов за них платить в училища, сколько могу, разумеется…
- Ангел, ангел! - воскликнула Вера Александровна, склонная к восторженности, но племянник не обратил внимания и на нее.
- По закону вы не имеете никаких прав на какую-нибудь часть из имения дяди, - говорил он, по-прежнему обращаясь к Стефании и стараясь не глядеть на ее сына. - Но я считаю своим долгом помогать его детям, насколько буду в силах.
- Благодарю вас. Но я от вас ничего не требую, - сказала Высоцкая, удивленная настойчивым желанием Обноскова покровительствовать ей. - Как бы тяжело ни было мое положение, я его перенесу, и вы можете быть покойны, что моя нога не будет в этом доме после похорон вашего дяди. Но теперь не время толковать о наших личных делах…
Обносков пожал плечами.
- Толковать о делах всегда время, - заметил он тихо. - И вы совершенно напрасно даете обещание не посещать нас. Вы еще не знаете, что такое нужда и труд, и пренебрегать моим предложением не следует. Я не желаю, чтобы дети моего дяди выросли неучами.
- Не заботьтесь о них, не заботьтесь обо мне и оставьте нас в покое, - твердо произнесла Высоцкая. - Я не прошу ни ваших черствых наставлений, ни вашего холодного покровительства.
- Согласитесь сами, что у меня нет никакой причины нежничать, - усмехнулся Обносков, сощурив насмешливо глаза.
- О, я у вас даже и этого не прошу! - с презрением вымолвила Высоцкая; на Обноскова она смотрела совершенно не так, как на его теток. Он не казался ей жалким, а был просто гадок.