4.
- Пожалуй, я был благодарен Шебубу, - старец залпом осушил кружку воды. От долгого рассказа у него пересохло в горле. - Битва с демоном очистила мою душу от яда Черной Вдовы. Я вновь стал Симоном Пламенным, а не безумным куском мяса. Каменная рука - скромная плата за возвращение к жизни.
- Мужчины! - с насмешкой воскликнул Циклоп. В глазах его отразилось пламя очага. - Готовы отдать руку, а то и голову, лишь бы вычеркнуть из памяти свою возлюбленную! Ставлю яблоко против изумруда, маг, Вдова не так легко забыла твои ласки…
Симон с Вульмом переглянулись. Вульм решил, что Циклоп паясничает; старец услышал голос, и это не был голос Циклопа. Волосы сына Черной Вдовы, всегда темные, сейчас отливали красной медью. Игра света? Губы сделались тоньше, чувственней, сложившись в печальную улыбку:
- Могущество за совокупление? О да, это путь мужчины!
У Симона перехватило горло. "Великий Митра! Если так начиналась болезнь Красотки…" - втайне содрогаясь от ужаса, хороня Циклопа в мыслях своих, подумал маг, но не успел ничего сказать.
- Мальчик мой, ты здесь? - спросили за окном.
Не ведая, что стал причиной замешательства, Циклоп вздрогнул: вопрос застал его врасплох. Шепот, шорох: "Мальчик мой…" - казалось, он течет из углов. Мама, подумал Циклоп. Я, считай, забыл тебя. Отец, ты дрался за меня. Инес, ты умерла. Проклятье, как же хочется стать маленьким, и чтобы кто-то спросил чуть слышно: "Ты здесь, мой мальчик?" Беспомощность детства и беспомощность зрелости - счастье и мука…
Встав, он подошел к окну. Снаружи, в двадцати локтях над землей, клубились тени. Отделенные от Циклопа лишь заклятием Газаль-руза, превратившим воздух в стекло, тени были похожи на чернильное пятно, принимающее в воде самые диковинные формы. Такое выпускает каракатица, спасаясь от врага. В сердцевине теневого кокона угадывалась фигура человека, но черты его не различил бы и самый зоркий глаз.
- Мальчик мой, ты позволишь мне войти?
- Это Максимилиан, - сказал Симон. - Входи, Древний.
- Благодарю.
- Я ждал тебя. Собрание закончилось?
- Да.
- Что решили?
- Ты прекрасно знаешь, что решил конклав…
Циклоп посторонился, и тени, презирая заклятье, вплыли в комнату. Наверное, Древний поступил бы точно так же, останься Циклоп у окна. Обволок бы пульсирующей темнотой, просочился насквозь, не заметив препятствия. Для него, понял сын Черной Вдовы, есть только Симон Остихарос, его мальчик. Больше в комнате нет ни души. Я, Вульм - пустое место. Набейся сюда рота гвардейцев, и это ничего не изменит. Тиран лучше относится к черни; тиран хотя бы знает, что чернь существует. Глупо обижаться - для Максимилиана Древнего, похоже, давно перестали существовать все люди на земле, кроме магов.
Тени опустились в кресло.
- Поединок, - со странным удовлетворением бросил Симон.
- Да.
- В Круге Запрета?
- Да.
- Скажи, Древний… Почему мы так любим смотреть на унижение себе подобных? Нас это возвышает? Радует? Напоминает о том, что в брюхе сильнейшего из чародеев воняют те же потроха, что и в брюхе лавочника?
- Откажись, - Максимилиан пожал плечами, и мрак всколыхнулся. - Признай первенство Амброза. И поединка не будет. Мальчик мой, я взываю к твоему благоразумию! Ты не имеешь права опускаться так низко. Симон из Равии, Симон Пламенный - как грязный матрос в порту, как зверь, лишенный разума…
- Тебя послали воззвать к моей гордости?
- Я сам вызвался. Талел пошел к Амброзу, а я к тебе. Надеясь, что в память о былой дружбе, о тех годах, когда я уже был Древним, а ты еще не стал Пламенным…
- Замолчи!
"Великий Митра! - беззвучно ахнул Циклоп. - А наш старец-то еще живчик!" На его глазах Симон преобразился, и магии здесь не было ни на грош. Так сын бунтует против отца, ученик - против учителя; ощутив свою силу, увидев слабость вчерашнего кумира. Циклопу было ясно: он присутствует при конфликте, возникшем давным-давно, когда не был зачат и дед мальчика по имени Краш. Он опустил взгляд и вздрогнул: его собственная тень, подняв мятеж, подползла к креслу вплотную. Головы и туловища до середины груди у "черного Циклопа" не было - их поглотила смутная круговерть, клубящаяся вокруг Древнего. Связь тени и человека все истончалась; вот она порвалась, Циклоп остался без тени, словно сделавшись прозрачным, и ничего не почувствовал.
- Я буду драться! - крикнул Симон. - Слышишь?
Тени качнулись:
- Я бы на твоем месте…
- Вот именно! Ты бы на моем месте остался на пьедестале. Шагу бы вниз не сделал! Уступил, отошел бы в сторону; сохранил лицо. Я еще помню это лицо… Брезгливая мина, снисхождение к глупцам. Максимилиан Древний не унизится до поединка в Круге Запрета!
Щеки Симона побагровели. Между бровями залегла гневная складка, губы дрожали от ярости.
- О да, позже ты наверстал бы упущенное с лихвой; нашел бы для мести и время, и силы. Я помню твой отказ! Ветер превратил в песок скалы, бывшие свидетелями, а я еще помню! Ты и меня учил этому. Магия, говорил ты, единственная ценность в нашем мире. Маги - единственный разум на земной тверди. Отказаться от Высокого Искусства - на час! на миг единый! - предать идею. Однажды я спросил тебя: что есть идея, ради которой надо предать всех и вся? И сам ответил: упырь, высасывающий твою кровь. Впервые я видел Древнего вне себя. Ты бесился, как гвардеец после зуботычины…
- В первый и последний раз, - согласились тени. - Мне стыдно вспоминать об этом.
- Когда поединок?
- Ты стар, мальчик мой. Ты дряхл. Не мне говорить об этом. Но и не мне выходить в Круг Запрета! Амброз моложе и сильнее. Ты слышал, что он берет уроки тау-тё? В его башне постоянно живет кто-то из дикарей Ла-Ангри. Н'Ганга рассказывал…
- Я не собираю сплетни! Когда поединок?
- В полночь.
- Если ты сказал все, Древний, - Симон отвернулся, оперся ладонью о стол, - я больше не смею тебя задерживать. Уходи, я хочу отдохнуть перед схваткой.
Кокон теней взлетел над креслом. В движениях гостя появилась резкость, не свойственная ему ранее. Оставив комнату, тени повисли за окном, на прежнем месте.
- Что есть в наследстве Красотки, - спросил Максимилиан, - чего ты не хочешь уступить Амброзу? Если Симон Пламенный готов унизиться в Круге Запрета, это должна быть величайшая в мире драгоценность. Что это, мальчик мой?
- Честь, - ответил Симон. Между его пальцев сочился дым. Столешница горела, в дереве корчился уродливый, пятипалый отпечаток, похожий на кленовый лист. - Дружба. Любовь. Долг. Память. Да что угодно! Вокруг нас тьма забавных пустяков, каждый из которых стоит унижения. Смеешься? Да, ты прав. Я выжил из ума. Зато я живу, а не храню величие.
- Я не смеюсь, - ответили тени. - Я бы заплакал, но забыл, как это делается.
- Напомнить?
- Не трать силы зря. В полночь я вспомню сам.
Струйка пота сползла по спине Циклопа. Весь дрожа, он следил, как Древний в плаще из краденых теней скрывается в ранних, зимних сумерках. Земля вокруг башни дышала весной, зато небо плевать хотело на ухищрения колдунов. Небо знало, какое время года на дворе. "Что есть в наследстве Красотки…" Двадцать лет назад, в Шаннуране, измученный пытками Симон учуял Око Митры из темницы, сквозь толщу камня - и безошибочно привел Вульма в сокровищницу. Что помешало Древнему, во всей его силе и мощи, учуять камень во лбу Циклопа? Ну не равнодушие же к человеку, лишенному магии?! И не кожаная повязка, жалкая лента…
- Успокойся, - со злостью глядя на испорченный стол, бросил старец. - Мои братья, бес их дери, глухи к твоему "третьему глазу". Они сгорают от любопытства, вот и все. И закрой рот. Я не читаю твои мысли. У тебя на лице все написано…
- Глухи? Почему?!
- Если б я знал! Когда Око Митры вросло в твой лоб, я тоже перестал слышать его эманации. Ты - есть, его - нет. А ты, дружок, вряд ли вызовешь интерес Максимилиана…
- Поединок, - напомнил Вульм.
В течение визита Древнего бывший искатель приключений сидел тише мыши, прикидываясь мебелью, и лишь сейчас подал голос:
- Он сказал: поединок. В Круге Запрета. Что это значит?
- Это я сказал, - буркнул Симон. - Я сказал первым.
Вульм вздохнул:
- Ребячество. Клянусь Беловой задницей! Ребячество - последнее, в чем я рассчитывал тебя упрекнуть, Симон. Надеюсь, с Амброзом ты поведешь себя, как взрослый, опытный маг. Сожги его в пепел…
- Вряд ли, - рассмеялся Симон. - Пепел? В другой раз.
Вид старца испугал Циклопа. Симон походил на безумца, радующегося стекляшке, которую он принимал за бриллиант.
- Хорошо, - кивнул Вульм. - Преврати его в яблоню. Летом мы наварим варенья из Амброзовых яиц…
- Яблоня? - смех превратился в хохот. - И не надейся!
Приблизившись к стене, Симон изо всех сил ударил в нее кулаком. Посмотрел на разбитые костяшки, слизнул кровь. Впору было поверить, что старец жалеет о Шебубовой напасти - каменной, неподъемной руке.
- Врешь! - ахнул Вульм. - Не может быть!
Симон оскалился:
- Замолчи, бродяга! Тебе ли решать, что возможно на этом свете, а что - нет? Разве ты не слышал, как Максимилиан говорил об унижении?! В Круге Запрета нет магии. Я и Амброз будем драться, как пьяные лавочники. Руки, ноги, кулаки. Голые по пояс, мы расквасим друг другу носы, вцепимся зубами в дряблую шею. Потеха! Зрители животики надорвут…
- Оружие?