Не прошло и часу, как у него собралось человек двенадцать; Генри Уильям Филд ждал в кабинете - встрепанный, небритый, до неприличия взбудораженный, переполненный каким-то непонятным лихорадочным весельем. Высохшими руками он сжимал толстую книгу и, когда с ним здоровались, только смеялся в ответ.
- Смотрите, - сказал он наконец, - вот книга, ее написал исполин, который родился в Эшвиле, штат Северная Каролина, в тысяча девятисотом году. Он давно уже обратился в прах, а когда-то напечатал четыре огромных романа. Он был как ураган. Он вздымал горы и вбирал в себя ветры. Пятнадцатого сентября тысяча девятьсот тридцать восьмого года он умер в Балтиморе, в больнице Джона Гопкинса, от древней страшной болезни - пневмонии, и после него остался чемодан, набитый рукописями - и все карандашом.
Собравшиеся посмотрели на книгу.
"Оглянись на дом, ангел".
Старик Филд выложил на стол еще три книги. "О времени и о реке", "Паутина и утес", "Тебе уже не вернуться домой".
- Их написал Томас Вулф, - сказал он. - Три столетия он покоится в земле Северной Каролины.
- Неужели же вы созвали нас только затем, чтобы показать книги какого-то мертвеца? - изумились друзья.
- Нет, не только! Я созвал вас, потому что понял: Том Вулф - вот кто нам нужен! Вот человек, созданный для того, чтобы писать о великом, о Времени и Пространстве, о галактиках и космической войне, о метеорах и планетах. Он любил и описывал все вот в таком роде, величественное и грозное. Просто он родился слишком рано. Ему нужен был материал поистине грандиозный, а на Земле он ничего такого не нашел. Ему следовало родиться не сто тысяч дней назад, а сегодня.
- А вы, боюсь, немного опоздали, - заметил профессор Боултон.
- Ну нет! - отрезал старик. - Я-то не дам действительности меня обокрасть. Вы, профессор, ставите опыты с путешествиями во времени. Надеюсь, вы уже в этом месяце доделаете свою машину. Вот вам чек, сумму проставьте сами. Если понадобятся еще деньги, скажите только слово. Вы ведь уже путешествовали в прошлое, так?
- Да, на несколько лет назад, но не на столетия…
- А мы добьемся столетий! И вы все, - он обвел присутствующих неистовым, сверкающим взором, - будете помогать Боултону. Мне необходим Томас Вулф.
Все ахнули.
- Да-да, - подтвердил старик. - Вот что я задумал. Вы доставите мне Вулфа. Сообща мы выполним великую задачу, полет с Земли на Марс будет описан так, как способен это сделать один лишь Томас Вулф!
И все ушли, а Филд остался со своими книгами, он листал ветхие страницы и, кивая, бормотал про себя:
- Да, да, конечно! Том - вот кто нам нужен. Том - самый подходящий парень для этого дела.
Медленно влачился месяц. Дни упорно не желали расставаться с календарем, нескончаемо тянулись недели, и Генри Уильям Филд готов был взвыть от отчаяния.
На исходе месяца он однажды проснулся в полночь. Трезвонил телефон. В темноте Филд протянул руку.
- Слушаю.
- Говорит профессор Боултон.
- Что скажете?
- Я отбываю через час.
- Отбываете? Куда? Вы что, бросаете работу? Это невозможно!
- Позвольте, мистер Филд. Отбываю - это значит отбываю.
- Так вы и вправду отправляетесь?
- Через час.
- В тысяча девятьсот тридцать восьмой? Пятнадцатое сентября?
- Да.
- Вы точно записали дату? Вдруг вы прибудете, когда он уже умрет? Смотрите, не опоздайте! Постарайтесь попасть туда загодя, скажем, за час до его смерти.
- Хорошо.
- Я так волнуюсь, насилу держу в руках трубку. Счастливо, Боултон! Доставьте его сюда в целости и сохранности.
- Спасибо, сэр. До свидания.
В трубке щелкнуло.
Генри Уильям Филд лежал без сна, ночь отсчитывала минуты. Он думал о Томе Вулфе как о давно потерянном брате, которого надо поднять невредимым из-под холодного могильного камня, возвратить ему плоть и кровь, горение и слово. И всякий раз он трепетал при мысли о Боултоне - о том, кого ветер Времени уносит вспять, к иным календарям, к иным лицам.
"Том, - в полудреме думал он с бессильной нежностью, словно старик отец, взывающий к любимому, давно потерянному сыну, - Том, где ты сейчас? Приходи, мы тебе поможем, ты непременно должен прийти, ты нам так нужен! Мне это не под силу, Том, и никому из нас, теперешних, не под силу. Раз уж я сам не могу с этим справиться, так хоть помогу тебе. У нас ты можешь шутя играть ракетами, Том, вот тебе звезды - пригоршня цветных стеклышек. Бери все что душе угодно, у нас все есть. Тебе придутся по вкусу наше горение и наши странствия - они созданы для тебя. Мы, нынешние, - жалкие писаки, Том, я всех перечел, и ни один тебя не стоит. Я одолел многое множество их сочинений, Том, и нигде ни на миг не ощутил Пространства - для этого нам нужен ты! Дай же старику то, к чему он стремился всю жизнь, ведь, бог свидетель, я всегда ждал, что сам ли я или кто другой напишет наконец поистине великую книгу о звездах, - и ждал напрасно. Каков ты ни есть сегодня ночью, Том Вулф, покажи, на что ты способен. Эту книгу ты готовился создать. Критики говорят - эта прекрасная книга уже сложилась у тебя в голове, но тут жизнь твоя оборвалась. И вот выпал случай, Том, ты ведь его не упустишь? Ты ведь послушаешься и придешь к нам, придешь сегодня ночью и будешь здесь утром, когда я проснусь? Ведь правда, Том?"
Веки Филда сомкнулись; смолк язык, лихорадочно лепетавший все ту же настойчивую мольбу; уснули губы.
Часы пробили четыре.
Он пробудился ясным трезвым утром и ощутил в груди нарастающий прилив волнения. Он боялся мигнуть - вдруг то, что ждет его где-то в доме, кинется бежать, хлопнет дверью и исчезнет навеки. Он прижал руки к худой старческой груди.
Вдалеке… шаги…
Одна за другой отворялись и затворялись двери. В спальню вошли двое.
Филд слышал их дыхание. И уже различал походку. У одного мелкие аккуратные шажки, точно у паука, - это Боултон. Поступь второго выдает человека рослого, крупного, грузного.
- Том? - вскрикнул старик. Он все еще не открывал глаз.
- Да, - услышал он наконец.
Едва Филд увидел Тома Вулфа, образ, созданный его воображением, лопнул по всем швам, как слишком тесная одежка на большом не по возрасту ребенке.
- Дай я на тебя погляжу. Том Вулф! - снова и снова твердил Филд, неуклюже вылезая из постели. Его трясло. - Да поднимите же шторы, дайте на него посмотреть! Том Вулф, неужели это ты?
Огромный, толстый Том Вулф смотрел на него сверху вниз, растопырив тяжелые руки, чтобы не потерять равновесия в этом незнакомом мире. Он посмотрел на старика, обвел глазами комнату, губы его дрожали.
- Ты совсем такой, как тебя описывали, Том, только больше.
Томас Вулф засмеялся, захохотал во все горло - решил, должно быть, что сошел с ума или видит какой-то нелепый сон; шагнул к старику, дотронулся до него, оглянулся на профессора Боултона, ощупал свои плечи, ноги, осторожно покашлял, приложил ладонь ко лбу.
- Жара больше нет, - сказал он. - Я здоров.
- Конечно, здоров. Том!
- Ну и ночка! - сказал Том Вулф. - Тяжко мне пришлось. Я думал, ни одному больному на свете не бывало так худо. Вдруг чувствую - плыву - и подумал: ну и жар у меня. Чувствую - меня куда-то несет - и подумал: все, умираю. Подходит ко мне человек. Я подумал - гонец господень. Взял он меня за руки. Чуюэлектричеством пахнет. Взлетел я куда-то вверх, вижу - медный город. Ну, думаю, прибыл. Boy оно, царство небесное, а вот и врата! Окоченел я с головы до пят, будто меня держали в снегу. Смех разбирает, надо мне что-то делать, а то я окончательно решу, что спятил. Вы ведь не господь бог, а? С виду что-то не похоже.
Старик рассмеялся.
- Нет-нет, Том, я не бог, только прикидываюсь. Я Филд. - Он опять засмеялся. - Надо же! Я так говорю, как будто он может знать, кто такой Филд. Том, я Филд, финансовый туз - кланяйся пониже, целуй руку. Я Генри Филд, мне нравятся твои книги. Я перенес тебя сюда. Подойди-ка.
И старик потащил Вулфа к широченному зеркальному окну.
- Видишь в небе огни, Том?
- Да, сэр.
- Фейерверк видишь?
- Вижу.
- Это совсем не то, что ты думаешь, сынок. Нынче не четвертое июля. Не как в твое время. Теперь у нас каждый день - праздник независимости. Человек объявил, что он свободен от Земли. Власть земного притяжения давным-давно свергнута; Человечество победило. Вон та зеленая "римская свеча" летит на Марс. А тот красный огонек - ракета с Венеры. И еще - видишь, сколько их? - желтые, голубые. Это межпланетные корабли.
Том Вулф смотрел во все глаза, точно ребенок-великан, завороженный многоцветными огненными чудесами, что сверкают и кружат в июльских сумерках, и вспыхивают, и разрываются с оглушительным треском.
- Какой теперь год?
- Год ракеты. Смотри! - Старик коснулся каких-то растений, и у него под рукой они вдруг расцвели. Цветы были точно белое и голубое пламя. Они пламенели, искрились прохладными удлиненными лепестками. Чашечки их были два фута в поперечнике и холодно голубели, словно осенняя луна. - Это лунные цветы, - сказал Филд. - С обратной стороны Луны. - Он чуть коснулся их, и они осыпались серебряным дождем, брызнули белые искры и растаяли в воздухе. - Год ракеты. Вот тебе подходящее название. Том. Вот почему мы перенесли тебя сюда: ты нам нужен. Ты единственный человек, способный совладать с Солнцем и не обратиться в жалкую горсточку золы. Мы хотим, чтобы ты играл Солнцем как мячом - Солнцем и звездами, и всем, что увидишь по пути на Марс.
- На Марс? - Томас Вулф обернулся, схватил старика за плечо, наклонился, недоверчиво всматриваясь ему в лицо.
- Да. Ты летишь сегодня в шесть.