- Я - солдат, не люблю предисловий, - попыхивая сигарой, процедил краснолицый, - наши ученые изобрели секретное оружие, какое - вам не для чего знать. Русские пронюхали про это и хотят его похитить. Мы покажем русским, как залезать в дела Бататы. Это все, что я хотел сказать.
- Наше международное положение, господин Горн, - заговорил изысканным языком дипломата министр иностранных дел, - пошатнувшееся в последнее время, может подняться на недосягаемую высоту, если мы сможем доказать, что русские подсылают к нам шпионов и влезают в наши дела.
- Одновременно это ударит и по коммунистам, - добавил министр внутренних дел.
- Я не прерывал вас, господин министр, - изящно улыбнулся дипломат. - Процесс против русских поднимет наши акции на международной арене. Вам это понятно?
Мне было все понятно, кроме одного: зачем мне все это докладывают? И какое я имею ко всему этому отношение? Не сплю ли я? Не проснусь ли я в самом деле за шелковыми занавесями лабарданского отеля, разбуженный моей Сэйни?
- Повторите нам, - крикнул министр внутренних дел, - ваше показание относительно Миранова.
- Какого Миранова? Я не понимаю вас, господин министр, - наконец выдавил я из себя.
- Относительно человека, которого вы только что видели внизу, в ресторанном зале.
Я понял. Я повторил все, что сказал внизу Амфитриону Гошу.
- Великолепно! Отлично! Бесподобно! - потер руки министр. - Вы немедленно отправитесь в министерство, где запишете это показание под присягой. Миранова арестовать, - приказал министр Гошу. - Ордер на арест подписан, вы получите его в министерстве. Арест русского великолепно ударит по тем, кто требует дружбы с русскими и позволит немедленно ликвидировать "Общество дружбы с Советской Россией". Мне думается, что сегодня вы избежали каторги на реке Крокодилов и ссылки на Змеиные острова, Горн, - сказал он мне. - Мы уже позаботились о том, чтобы то, что с вами произошло за последние дни, не могло запятнать вашего доброго имени, господин прозорливец. Вот статья, которая появится завтра во всех правительственных газетах:
"Агамемнон Скарпия, используя всевозможные предвыборные трюки, произвел неслыханный в истории нашей республики обман избирателей. Он подменил прозорливца и притащил с собой на предвыборное собрание партии "независимых патриотов" загримированного под прозорливца афериста, шулера и бандита, который осмелился оскорбить президента, сказав, что у президента есть мысли, которых на самом деле не было вовсе. На другой день в лабарданском цирке бандиты, подкупленные Скарпия и коммунистами, ранили, к счастью для республики, легко, ни в чем неповинного подлинного прозорливца. Сегодня в вечерних газетах вы прочтете сенсационные новости о том, как прозорливец спас честь и славу Бататы".
Достаточно убедительно для баранов-читателей, не так ли? - спросил он остальные министров. - И достаточно убедительно для того, чтобы провалить Скарпия. За ваше здоровье и процветание, господин прозорливец! - поднял он рюмку с ликером ядовитого зеленого цвета.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Предстоит сенсационный процесс
И вот, вместо каторги и тюрьмы, я принял ванну в номере одного из лучших цезарвильских отелей, отлично выспался, позавтракал, отправил телеграмму Сэйни, в которой писал, что необъяснимые обстоятельства заставили меня стремительно уехать из Лабардана, не оставив записки, что я жду ее в Цезарвилле, люблю и целую, целую и люблю. В утренних газетах я прочел процитированную министром внутренних дел статью. За вечерними газетами у киосков стояли нескончаемые хвосты. Амфитрион Гош принес мне эти газеты. Он выглядел так, будто праздновал день своего рождения. Сенсация действительно была потрясающей. Вот как она выглядела в обычном стиле бататских кричащих заголовков:
"Шпион заслан в Батату под видом ботаника",
"Захвачен в последнюю минуту",
"Пытался вскрыть сейф и унести чертежи секретного вооружения",
"Скрещивание цитрусов как ширма для похищения секретов Батата",
"Прозорливец в роли свидетеля",
"Русские необоснованно протестуют",
"Миранов заключен в цезарвильскую тюрьму",
"Суд состоится в непродолжительном времени",
"Арест коммунистов, друзей Советской России. Подозреваются в участии в заговоре".
Далее подробно описывалось, что "военное министерство недавно обратилось в министерство внутренних дел с заявлением, что некий русский ботаник Миранов, командированный из России в Батату, якобы для скрещивания цитрусов, пытается завести знакомства с военно-изобретательскими кругами и, особенно с военным изобретателем, инженером Дио Диогеном. Министерство внутренних дел, приняв к сведению заявление военного министерства, поручило государственной полиции Бататы неусыпно наблюдать за Мирановым. Полиция обнаружила, что его часто навещают цезарвильские коммунисты. Прибывший в Цезарвилль по приглашению военного министерства и министерства внутренних дел нашумевший в последнее время прозорливец ("Нечего себе сказать - приглашение!" - подумал я), изъявил готовность прочесть мысли Миранова. Как всегда блестяще, прозорливец выполнил все, что от него требовалось, и дал под присягою показание, полностью изобличавшее "ботаника" в его зловредных замыслах. "Ботаник" был арестован, в его доме произведен обыск, давший весьма ощутительные результаты. Прозорливец выступит на суде во дворце Справедливой Фемиды, где лицом к лицу обличит шпиона и похитителя военных секретов Бататы".
На другой день утренние газеты "сторонников демократии" пытались убедить читателей, что прозорливец, выступавший против президента в Лабардане, был подлинный, что ранили его в цирке сторонники "независимых патриотов" и что он был арестован правительственной полицией и увезен в неизвестном направлении как раз, перед своим отъездом из страны на "Ахиллесе", но все это казалось неубедительным перед новым натиском правительственных утренних газет, целиком посвященных сенсационному аресту с моей помощью русского шпиона.
Когда я вышел на улицу, мне показалось, что я попал в чудовищный сумасшедший дом. Весь Цезарвилль был заклеен листовками. Аппетитный кролик протягивал к проходившим свои обжаренные лапки: "Голосуйте за жареного кролика в каждом доме. Его вам даст Герт Гессарт". Портреты Агамемнона Скарпия, расфуфыренного и прилизанного, призывали: "Голосуйте за Скарпия". В одном из баров два десятка дюжих молодцов в белых передниках разливали бесплатно живительную влагу и банановое пиво и раздавали их алчущим: "Голосуйте за Скарпия, и у вас будет сколько угодно живительной влаги". Киоски фирмы Гро Фриша выдавали бесплатно ананасовый сок… "Голосуйте за Скарпия, и мы вас зальем ананасовым соком". Я увидел разъезжавшего в автомобиле Крабби Гадда, окруженного молодцами с оттопыренными задними карманами брюк. Они то и дело вылезали и заходили в магазины и в бары. За кого же убеждают избирателей голосовать фашисты? Оказывается, тоже за Скарпия. "Коммунисты призывают нас дружить с русскими", - кричал оратор, стоя на пьедестале памятника Независимости Бататы. - "Русские хотят поработить нас! Долой русских! Долой коммунистов! Герт Гессарт избавит вас от этого!"
Я ничего не имел против русских. Я часто встречался с ними в портах. Эти матросы были славные и простые парни, и мысли их были ясны и чисты. Офицеры их тоже были славные ребята. Почему же Батата ополчилась на русских? Ах, да, они хотели украсть наши военные секреты! Но ведь во всем мире все крадут друг у друга секреты. И, я думаю, бататцы не постеснялись бы спереть все, что возможно, у русских.
Может быть, лучше, как только Сэйни приедет, попробовать унести ноги из этого ада? Переодеться, удрать в порт Трех Фрегатов, наняться на первый отходящий корабль матросом, Сэйни определить на него горничной - и бежать, бежать, куда глаза глядят? Я чувствовал, что затянут в такой капкан, из которого трудно вырваться. Черт меня дернул сделаться прозорливцем! Лучше бы я голодал, изредка ходил бы в рейсы матросом! Не надо мне ни славы, ни благополучия, ни жратвы, ни джазов, ни мюзик-холла, ни хороших костюмов! Говорят, у русских для всех есть работа. И всем платят исправно. Но как попасть к русским?
И нужен ли я им, бывший матрос и никчемный прозорливец?
Я замечтался, замедлил шаги и чуть было не угодил под мчавшийся автомобиль. Какие-то два здоровенных парня, в лихо заломленных фетровых шляпах, подхватили меня под руки, буквально выхватили из-под колес, поставили на асфальт и, приподняв свои шляпы, отошли в сторонку. Я понял: мне не только к русским, мне никуда не уйти из Цезарвилля. Щупальцы государственной тайной полиции вцепились в меня крепко.