- Это целиком заслуга Пелло.
- Да, без него наш план ничего не стоил бы.
- Ну, что ж, в таком случае, в бой! Давно я ждал этой минуты. Тебе, Дгех, придется пожить первое время в городе. Благо, у нас есть теперь передатчик. Будешь меня информировать. А я послежу за нашим пришельцем. Очень кстати подвернулся он нам под руку. Я ведь на место директора метил тебя, Дгех. Но ты мне больше нужен на свободе, хотя с тобой было бы все надежней. Но без верного помощника мне так и так не управиться. Только бы выиграть первый раунд, а там пойдет легче.
- А что будет дальше, господин Чагда? - спросил Гуино. - Я имею в виду, когда вы войдете в состав правления.
Чагда рассмеялся:
- Вы боитесь за свое положение?
Гуино промычал что-то неопределенное в ответ.
- Но вы же прекрасно понимаете, что лучше, чем я, никто не способен управлять делами компании. Тем не менее, вы останетесь моей правой рукой.
- Именно это я и хотел узнать. Интересы компании требуют, чтобы вы встали во главе руководства…
Советник Пелло встретил Гуино на окраине города. Пересев в другой экипаж, он впервые почувствовал беспокойство и неуверенность. Чагда действовал на него успокаивающе, но теперь доктор был далеко.
- Как моя жена, Пелло?
- Все в порядке, она, конечно, подозревает кое-что, - советник сделал паузу, и на лице его промелькнула усмешка, которую он тут же подавил, - но это к делу не относится.
- Что именно? - насторожился Гуино.
- Нет, нет, все в порядке. Она не сомневается, что у вас важные дела.
- Как бы не так, - хмуро произнес Гуино. - Она уверена, что эти две ночи я провел у любовницы.
Пелло промолчал, личная жизнь директора его не касалась, он размышлял о предстоящем заседании правления и в отличие от Чагды испытывал некоторое сомнение в том, что новоявленный глава компании сумеет повести дело так, как нужно. Первое впечатление, однако, оказалось вполне благоприятным, манеры директора, по крайней мере, остались прежними. Но что произойдет с привычками и вкусами? Как он поведет себя в семейной жизни? Внешне он, естественно, не мог измениться. Правда, то, что он вспомнил о жене, обнадежило Пелло. То есть, новый директор остался самим собой и в тоже время должен стать игрушкой в их руках и проводником их политики. Сомнительный эксперимент как будто удался. Но как отнесутся остальные члены правления к решительной перемене курса, заподозрят ли подвох? Кое-кого из самых надежных он, Пелло, уже подготовил; секрета, конечно, не раскрыл, но они проголосуют против Ямдана, если этого потребует глава компании.
И все же затеянные Чагдой перестановки и перемены представлялись советнику не очень надежной вещью. Хорошо иметь послушного, как собачку, директора, но лишь до поры до времени. Вдруг произойдет непредвиденное, выйдет из строя аппарат Чагды или еще что-нибудь, и все рухнет? Поскорей бы провести предварительные процедуры, выбрать директором Чагду и уже не зависеть от случайностей и всяких экспериментов!
- Вот, ознакомьтесь с вашей речью, - Пелло протянул Гуино кожаную папку с металлическими застежками.
- Да, да, - рассеянно проговорил Гуино, - но я не представляю, в чем можно обвинить Ямдана?
- В присвоении средств и доходов компании. Банальное обвинение, но надежное.
- Ямдан - не рядовой акционер, нужны факты.
- Об этом я позаботился. Документы в папке.
- Он на самом деле в чем-то замешан?
- Так, слегка. Как любой из нас. Но кое-что пришлось передернуть.
- А если он разоблачит?
- На это потребуется время. К тому же главный пункт обвинения, на который следует упирать особо, его шашни с городскими властями.
- Насколько я знаю, он самый ревностный защитник независимости компании, никто этому не поверит.
- Его роль поборника наших интересов - всего лишь ширма. Он агент города и хочет сделать компанию придатком городского управления.
Пелло сам был членом городского управления, и Гуино подумал, что у него есть веские доказательства. Тем не менее, он переспросил:
- Агент города?
- Именно.
- Вы затеяли серьезную игру, - проговорил Гуино задумчиво. В нем заговорил вдруг истинный директор, словно и не было никаких метаморфоз. - Очень серьезную. Оскорбленный Ямдан будет апеллировать к властям. Добьется, чтобы с него сняли обвинение в растрате, зачем нам борьба на два фронта? Мы лишь усилим позицию города, если Ямдан станет их явным сторонником. Ему известны многие наши тайны и вряд ли он станет скрывать их, когда поймет, что мы его разоблачили или предали. Не знаю, что здесь верней. Нет, я против этого пункта, в любом случае против. Ямдан должен остаться нашим. Пусть в опале, но нашим.
Пелло слушал его с интересом.
- Что ж, произнес он, - подобную иллюзию ему можно внушить. Оставить некоторую надежду. Но нынешняя ситуация складывается не в пользу города. В управлении большинство за нашими сторонниками. Все это знают, и тем более восстанут против Ямдана из-за его двойной игры. Близок день, когда компания окончательно проглотит город. Нас не должны смущать средства. Я утверждаю открыто: то, что мы припасли для Ямдана - это удар в спину. Другого выхода нет. Он единственный серьезный противник Чагды.
- Кому удар, ему или нам? - заметил Гуино с иронией.
- Он готовит против нас, но ударим мы. Однако, я вижу, вы еще способны шутить? Прекрасно! По крайней мере, ваша жена не скоро догадается, что ей подсунули другого батубе в облике ее благоверного муженька.
- Давайте не будем затрагивать мою жену. А в отношении Ямдана нужны достоверные факты. Если их не будет, мы только подскажем ему идею защиты. Он с полным основанием перейдет во враждебный лагерь, и интересы компании пострадают.
- Не успеет, не беспокойтесь.
- Ну, хорошо, а сами вы уверены, что я стану действовать так, как нужно? - спросил вдруг Гуино. - То есть, я хочу сказать, вы верите в аппарат Чагды?
Пелло рассмеялся:
- Теперь верю. Были некоторые сомнения, но теперь верю.
- А как бы я себя повел, если бы ничего не получилось?
- Вы не сидели бы сейчас со мной в одном экипаже.
- Ладно, я ознакомлюсь с докладом. Вы нагородили за моей спиной такого, что не сразу разберешься. Боюсь одного, как бы не выглядеть полным идиотом перед правлением.
- Это исключено, - сказал Пелло и прикрыл глаза, откинувшись на мягкую спинку сидения.
Дороги на окраинах города были скверными. Экипаж ехал медленно, осторожно пробираясь по рытвинам и лужам. Гуино, не обращая внимания на тряску, углубился в бумаги. Потом, поудобней устроившись на сидении, глубоко задумался.
Перед самым Домом правления он снова забеспокоился и ощутил нечто похожее на страх. Справится ли он? Ведь предстоит иметь дело не с друзьями и сообщниками, как раньше, а с врагами. В противоположность настроению, охватившему его во время разговора с Пелло, теперь он ясно осознал, насколько шатко его положение. Ко всему прочему усилилось чувство вины, что он незаконно, может быть, путем обмана влез в чужую шкуру, присвоил себе чужой пост, чужую семью. Даром это не должно пройти. Удивительно, что Чагда, да и Пелло, как будто вполне уверены в нем. Но почему он сам не уверен в себе? Или, может, это Чагда играет его настроениями, покручивая ручки своего аппарата, играет, как кошка с мышкой, позволяя ему поартачиться в меру, пофилософствовать, а в нужную минуту заставит его сказать или сделать то, что требуется? Но зачем ему это? Неужели он не способен был отлить из него, как из бронзы, истового директора, без сомнений и колебаний, без посторонних мыслей, надежного проводника своих планов? Нет, скорей всего, Чагда не ставил такой цели перед собой. Похоже, что он как раз и рассчитывал на все эти колебания, ведь они постепенно, но неотвратимо погружают его в атмосферу мелочной борьбы и интриг, он должен быть не просто рупором или марионеткой Чагды, а изворотливым и хитрым политиком. Его двойственное положение, страх перед разоблачением вызовут в нем новую энергию, выработают железную хватку, которыми его предшественник, возможно, и не обладал.
Нет, все это чепуха, вдруг решил Гуино! Чагда не мог заранее знать всех нюансов его поведения в новой роли, не мог с полной достоверностью предвидеть результат своего эксперимента. Вероятно, он догадывался, что полного слияния двух личностей не произойдет. И только. Но означает ли это, что он, Гуино, способен действовать независимо? И кто в конце концов победит в нем?
Он испытывал брезгливость к своему телу, к пухлым пальцам, которыми слегка барабанил по коже папки, и это было невыносимо. Невыносимо, потому что он вынужден оберегать то, что ненавидел. Реакции чужого тела не подчинялись ему. Закусив до боли нижнюю губу, он разжал зубы и слизнул солоноватую отвратительную кровь. Нет, самому себе он ничего не способен сделать. Он должен подчиняться, выбраться из ненавистной оболочки он не мог.