- Это главный нерв Мирового Города, - сообщает Стерн. - Отсюда ответвляются нервы по всем станциям и подстанциям земного шара.
Утомленные, выходят они из счетного отделения, поднимаются на лифте на пристань и идут по трапам к своему кораблю. Корабль отчаливает. Стерн нажимает клавишу на подъем, и он взвивается к небу.
Навстречу кораблю плывет маленькая воздушная яхта. Она причаливает к нему. Высокий, крепко сложенный человек с острыми глазами перекидывает с борта яхты на борт корабля мостик, привинчивает его к палубе и переходит на корабль.
- Лессли! - восклицает Стерн в своей капитанской будке.
- Лессли! - шепчет Евгения, увидев его из каюты, и опускает вдруг вспыхнувшее лицо.
- Слушайте, Евгения Моран. Два дня я здесь на корабле, и вы еще ничего не решили. Я улечу один.
- Нет, нет, подождите. Лессли!
- Тогда улетим вместе.
- Я еще не могу… Нет, нет!
Они сидят на корме яхты Лессли. Утренняя заря льет теплую алость и окрашивает розоватою лазурью борта обоих судов, плывущих рядом. Внизу, в утренней опаловой дымке расстилается Японский Сектор Мирового Города.
- Вы любите Викентьева?
- Нет… Но я как-то связана с ним. Я вас люблю, Лессли.
- Так что же удерживает вас?
- Не знаю…
- Решимости больше! Решимости!
Рубином и перламутром играют облака на востоке. Высоко в розовеющем небе плывут золотые пушинки.
- Ваши женщины энергичны и самостоятельны, Лессли.
- Да. Но в вас больше мягкости.
- Из-за этой мягкости у меня не хватает силы оставить Викентьева одного. Куда вы идете, Лессли?
Лессли встает и направляется к борту яхты. Вырвавшийся из огненных облаков багровый шар солнца заткал золотом его мощную фигуру.
- Я хочу отчалить.
- А я?
- Вы полетите со мною.
- Лессли, погодите… Я не знаю…
- Тогда я отчалю один.
- Нет! Нет!
Лессли отвинчивает мостик. Евгения закрыла лицо руками, но не протестует. Они уходят в будку. Нажим клавишей. Яхта отделяется от воздушного корабля и взвивается вверх.
Викентьев бежит из каюты. Протягивает руки к яхте. Кричит:
- Евгения! Евгения!
Яхта круто поворачивает и, сверкая бортами, сливается с сияющими потоками солнечных лучей.
Викентьев перегнулся через борт. Стерн отрывает его от борта и ведет в каюту:
- Не надо, мой друг, не надо, - успокаивает он Викентьева.
Идеограф звонит:
- Викентьев, голубчик! Не огорчайтесь! Так надо! Я люблю Лессли.
Ночью Стерн находит Викентьева на полу каюты, с закрытыми глазами.
- Я одинок… Как в пустыне…
Корабль снизился и причалил к террасе. Стерн берет под руку Викентьева и спускается с ним в его комнату.
- Уходите, я хочу быть один, - просит Викентьев Стерна.
Стерн грустно качает головою и уходит.
В той комнате жила Евгения. Теперь ее нет. Он один, совсем один, в этом великом, но чужом Мировом Городе. Викентьев бродит по комнатам, опустив голову, подходит к радио-идеографу.
- Ява! Остров Ява! - вызывает он.
- Соедините с Лессли… Это я, Викентьев. Я хочу говорить с Евгенией.
Лицо Евгении. Ее волосы цвета сумерек. Лицо грустно, но глаза горят счастьем.
- Викентьев, мне вас так жаль!
Но Викентьев, против ее желания, читает ее мысли:
- Мне так хорошо! Я так счастлива! Жизнь моя полна! Лессли! Лессли!
Викентьев разъединяет идеограф и выходит из комнаты. Лифт спускает его вниз, на улицу. Он идет, сам не зная куда, по светящимся улицам Мирового Города. Тротуары почти пусты. Граждане Мирового Города - на террасах. В серебристо-голубом сиянии мчатся по мостовым радиомобили.
Надломленный, без мыслей в голове, Викентьев бродит по улицам, пересекает широкие площади, поднимается на горбы мостов, спускается в туннели. У него подкашиваются ноги от усталости, но он не останавливается.
Какой-то длинный бесконечный мост. Бруклинский мост. Викентьев шатаясь бродит по мосту. За ним увязалась собака, которая не отстает от него, и, когда он останавливается, она поднимает морду, виляет хвостом и тихо скулит. Он ежеминутно оглядывается - не отстала ли собака, и боится, что она уйдет от него.
Золотые пряди зари раскинулись на восточном склоне неба. Викентьев прислонился спиною к стене огромного дома. Собака сидит у его ног и, подняв к нему морду, тихо скулит.
- Собака, ты тоже одинока? Ты потеряла своих?
Не сознавая сам, для чего он это делает, Викентьев прикрепляет к голове собаки чашечки карманного идеографа, которым снабжен каждый гражданин Мирового Города.
Странное ощущение. Тоска по запаху, по острому запаху. Этот запах шел от человека с громким голосом. Где этот человек? Где хозяин?
Собака потеряла своего хозяина и тоскует. Викентьев потерял близкого человека. Собака и человек одинаково одиноки в этом всемирном муравейнике. Идем дальше, собака. Куда? Не все ли равно?
- Гражданин! Гражданин!
Кто-то трясет Викентьева за плечи. Он сидит на ступени высокого дома, опустил голову на руки и спит.
- Гражданин! Гражданин! Вы больны?
Викентьев раскрывает усталые веки и поднимает голову. Человек в светлом плаще положил свои руки на его плечи и говорит что-то.
- Где собака? Где собака? Она ушла?
Человек не понимает Викентьева и соединяется с ним идеографом.
- Собака? Вы потеряли собаку, гражданин?
- Да, собаку… Нет! Я потерял любимого человека, женщину, Евгению. Лессли ее отнял у меня.
- Отнял? Разве она вещь? Вы странно мыслите, гражданин!
Человек в светлом плаще с удивлением рассматривает Викентьева.
- Человеком невозможно владеть. Человека нельзя отнять. Он не предмет, - внушает человек в плаще.
- Она ушла от меня. Я ее люблю.
- О, теперь я понимаю вас, гражданин! Но это ее право. Тут ничего не поделаешь. Впрочем, если вам очень трудно, пойдемте.
Человек в плаще помогает Викентьеву встать. Викентьев не может стоять. У него подгибаются колени.
- Да вы совсем больны! - восклицает человек в плаще. - Погодите минуту.
Он опять усаживает Викентьева на ступень, подходит к киоску идеографической станции и вызывает радиомобиль.
Усаживая Викентьева в радиомобиль, человек в плаще говорит:
- Я знаю, куда вас вести, чтобы вылечить. Через несколько часов вы будете совершенно здоровы.
- Сядьте в это кресло. Сидите спокойно и старайтесь не думать ни о чем. Смотрите на этот блестящий отражатель. Сосредоточьте на нем все свое внимание.
Маленький юркий человек, в белом халате, врач лечебницы эмоций, глядит своими пронзительными черными глазами в глаза Викентьеву и гладит его по голове, по лицу, по плечам. У врача повелительный резкий голос, и хотя Викентьев не понимает того, что он говорит, но чувствует себя во власти какой-то силы.
Врач соединяет себя с Викентьевым идеографом.
- Вы хотите уснуть! - повелительно диктует он Викентьеву. - Вы закрываете глаза! Вы дремлете!
Да, Викентьев хочет спать. Кресло плывет под ним. Еще несколько минут, и он почти теряет сознанье. Но это не сон, а полудремота. Он ощущает присутствие врача и его силу.
- Евгения Моран, - произносит врач с чужим акцентом. Веки Викентьева вздрагивают.
- Евгения Моран, - повторяет врач. - Она далекая. Чужая! Слышите? Нет тоски по ней. Слышите?
Странно, почему он тосковал по Евгении, дочери профессора Морана. Викентьев безвольно соглашается с врачом. Она далекая, чужая…
Он совсем теряет сознанье. Врач осторожно выходит из кабинета и возвращается с помощником. Оба они переносят Викентьева на кушетку. Щупают его тело: оно в каталепсическом состоянии.
- Теперь вы просыпаетесь, - приказывает врач. - Вы больше не больны тоской по Евгении Моран.
Викентьев просыпается. Садится на кушетке. Он устал, разбит, но нет тоски и чувства потерянности.
- Где вы живете, гражданин?
Викентьев не может назвать того дома, в котором он живет. Он бормочет:
- Стерн… Я живу там, где Стерн.
- У нас очень много граждан с таким именем. Покажите-ка ваш идеограф.
На чашечках идеографа - номер. Врач вызывает станцию.
- Вы живете на улице Ленина, в доме № 107. Я вызываю радиомобиль. Он отвезет вас домой. В течение недели вы будете приезжать ко мне.
Через четверть часа Викентьев мчится по улицам Нью-Йоркского Сектора. В Мировом Городе он больше не чувствует себя одиноким и затерянным.
Воздушный корабль летит на восток. Викентьев с озаренным лицом - на носу корабля в устремлении вперед.
- Это я, Викентьев, желает ли говорить со мной Евгения Моран?
- Что за вопрос, Викентьев?
На экране вспыхивает фигура Евгении. Викентьев спокойно смотрит на экран. Она ничего не тревожит в его душе.
- Откуда вы говорите, Викентьев?
- С воздушного корабля. Я отправляюсь в Уральский Сектор на работу.
- Это хорошо, Викентьев.
- Да, хорошо. Я гражданин Мировой Коммуны. Прошлое умерло.
- Прошлое умерло, Викентьев.
Да, прошлое умерло. Викентьев и Евгения Моран, ожившие через двести лет в новом мире, приобщились полностью к человеческой семье Великой Мировой Коммуны.