- Знаю, - внезапно заговорила и она, - знаю, что имеет в виду Анд. Куда отлучилась мать после того, как застал Жрец в Доме до неба сына с вешнянкой?
Анд опустил глаза.
- Да, мать отлучалась недолго после той ночи. Эльма настороженно вглядывалась и в мать и в сына.
Мать вздохнула.
- Вот красавица наша говорит о "настоящем мужчине", который может делу помочь. Но, видно, нужна тут настоящая женщина.
И после этих слов стала собираться.
- Подожди, красавица, не убегай к матери на тот берег до моего возвращения. Может быть, поймешь тогда, каково стать матерью.
И она ушла, тяжело переваливаясь при каждом шаге.
- Куда она? - спросила Эльма. Анд пожал плечами.
- У нас заведено не спрашивать.
Дверь снова открылась, и мать заглянула снаружи.
- Страж ушел, - коротко сказала она и скрылась.
Анд оживился.
- Мать подсказывает, что теперь ты можешь бежать.
- Но как раз теперь я не могу! - непоследовательно ответила Эльма.
- Боишься, что гнев вождя падет на меня?
- Или на мать, - добавила Эльма.
И ушла в отведенную ей комнату. Когда Анд попробовал открыть дверь, она оказалась запертой.
Он не стал стучать. В волнении долго расхаживал по комнате, потом взял кувшин с водой. Вымыл углубления в столе, вынув пробку из отверстий, спустил грязную воду в другой кувшин и отправился к реке, чтобы сделать "женскую" работу - принести чистой воды, грязную же выплеснул козам под ноги на улицу.
Она образовала там небольшую лужицу, из которой лохматая коза принялась пить.
Перед уходом Анд сказал через запертую дверь, что идет за водой.
Ответа он не получил.
До вечера сидел он в полной растерянности и унынии, уронив голову на руки и не зная что придумать.
Куда пошла мать? Неужели к Урун-Буруну? Разве тот может понять хоть одно человеческое слово? В сельве не сохранилось былых зверей, но и те, пожалуй, больше бы поняли.
Вечером дверь открылась и появилась Эльма с заплаканными глазами.
- Твоя мать не вернулась от Буруна. Теперь я сама пойду к нему. Я открою ему нашу тайну, расскажу, что я- прямая прапраправнучка командира корабля, и потребую казнить меня вместе со всеми ними вместо мальчика. А вы с матерью возьмете его и воспитаете, но только не бурундцем. Когда-нибудь познакомь его с моей матерью; скажи ей, что это мой сын.
- Твой сын? - удивился Анд, не успев отговорить Эльму от безумной затеи.
Бурундцы ни во что не ставили похищенных вешнянок и не стеснялись в средствах, когда хотели избавиться от них, а тут сама она выбирает себе конец…
Эльма, конечно, ждала протеста Анда и, конечно, услышала его горячую речь о безумии своего плана.Сегодня же ночью он сам переправит ее к вешним, а если нужно, отведет к матери, вождю вешних, готовый ответить за злодеяния своих соплеменников.
Эльма горько усмехнулась:
- Неужели твой замысел с самопожертвованием разумнее моего? Я хоть мальчика хочу выручить, а ты… хочешь проверить кровожадность вешних? Лучше проверяй ее на мне.
- Хорошо. Я только провожу тебя до острова Дома До неба, до нашего с тобой островка.
- Я готова, - объявила она.
- К чему готова? - удивился Анд.
- Плыть на тот берег под покровом ночи.
- Тогда уже пора, - решил Анд, скрывая горечь.
- Нет, - отрезала Эльма. - Я дождусь возвращения матери.
- Ты дала ей обещание?
- Нет. Она пообещала дать мне почувствовать долг матери.
- Что она могла иметь в виду?
- Конечно, вряд ли это случится так быстро,- сквозь набежавшие слезы произнесла Эльма.
Анд был еще слишком наивен, слишком недавно почувствовал себя мужчиной, чтобы понять скрытые в каждой фразе двух женщин намеки.
Ему оставалось только ждать.
Они ждали долго и готовы были ко всему, кроме того, что случилось…
Дверь открылась, и в комнату, тяжело дыша, вошла мать Анда, ведя за руку с любопытством озирающегося вокруг маленького мальчика.
- Никитенок! - воскликнула Эльма и бросилась к малышу, взяла его на руки.
- А ты черная, - сказал он, слегка отстраняясь. - Не умываешься? У нас на корабле все умываются.
Эльма стала покрывать поцелуями его личико.
- А где мама? Толстая бабушка сказала, что мама здесь.
Эльма с надеждой взглянула на мать. Та потупила взор.
- Это я буду твоей мамой!- воскликнула Эльма.- А вот он, - указала она на Анда, - твоим папой.
Анд удивленно смотрел на происходящее, не веря ушам.
- Да, да, - подтвердила мать. - Вы и будете ему отцом с матерью. Правильно рассудила, настоящая женщина.
- А где мои мама с папой? - спросил малыш, готовый заплакать.
- Они улетят к другой звезде, куда нельзя маленьким.
- Хочу с ними. Хочу снова как птичка. Так всегда бывает на корабле, - закончил он и плакать не стал, припав головой к Эльме.
- Как она правильно все поняла, красавица с того берега! Любуюсь на тебя! И Анда верно определила.
- Как матери удалось это сделать? - спросил Анд. - И что с остальными?
Мать беспомощно развела руками:
- Это все, что могла сделать настоящая женщина.
Глава 2
МИЛОСТЬ
Ты значишь то, что ты есть
на самом деле.
И. В. Гёте
Каменный настил притвора оскверненного храма "Креста и Добра" был холодным и шероховатым. Крутые стены и низкий облупленный свод как бы придавливали маленького жреца-соглядатая к полу, по которому он полз, дыша пылью и страшась даже поднять глаза на "Друга Божества".
Лысый Жрец в похищенном из музея пурпурном одеянии сидел в древнем кресле из когда-то росших здесь деревьев. Оно осталось от изгнанного Урун-Буруном Лжежреца.
Над креслом виднелось плохо замазанное грязной краской изображение какого-то "святого поборника" лжерелигии "Креста и Добра". Там и тут из-под неряшливых мазков выступали то часть Руки, то седая борода, то умный, проницательный глаз, как бы сверлящий ползущее по полу пресмыкающееся.
- Говорит ничтожный. Да-да ему! - услышал повеление маленький соглядатай. Он понял, что дополз до кресла Жреца, и униженно заговорил:
- Друг Божества - всезнающий! Да-да ему! Награда слуге. Да-да ничтожному! Жуткая синяя сельва. Да-да туда! Преступные предки. Да-да там! Беглый бурундец, порочная вешнянка. Да-да там! Урун-Бурун. Да-да там! Всё ничтожный. Да-да ему!
Жрец не удостоил взглядом маленького человека. Да тот все равно не увидел бы этого, услышал лишь презрительные слова:
- Великий вождь.Да-да ему! Милость Божества. Возводит в сан "отца- свежевателя".Да-да ничтожного. Потерять острый нож. Нет-нет "отцу- свежевателю". Снять кожу. Ободранный не живой. Нет-нет ничтожному.
Новый "отец-свежеватель" стал холоднее камня под ногами. Никогда ему не приходилось орудовать так острым ножом. Мало кто сумеет выполнить такое "гуманное" поручение Жреца. Оставить людей без кожи в живых! Неслыханно! Однако награжденный жрец с малых лет был беспринципным лжецом. Не задумываясь, он принялся бессовестно лгать, будто в юности свежевал живых крыс, отпускал их голыми на волю, и те убегали. И будто набивал их шкурки синей травой и подсовывал любителям лакомств, а потом торжествовал при виде их ярости.
В ответ Жрец торжественно объявил, что за внушенную свыше мудрость сам великий вождь наградит "отца-свежевателя".
Маленький человечек, благоговейно пятясь, выполз из притвора. Снаружи ему сразу же вручили острый нож, потеря которого грозила ему гибелью, так же как и неумение пользоваться им. То ли с радости, то ли со страху решил он напиться сока синей травы допьяна, с опаской унося с собой нож в нарядных ножнах.
Жрец услышал движение в соседнем главном зале былого храма и, почтительно горбясь, поспешил туда - предстать перед Урун-Буруном.
Вождь сидел в золоченом кресле под высоким, разрисованным когда-то под звездное небо, куполом. При виде Жреца он поморщился, а тот, сгибаясь в поклоне, торжественно объявил, что острый нож нового "отца-свежевателя" принесет великому вождю небывалую славу в веках.
- Прятать острый нож. Нет-нет "свежевателю"-палачу, - оборвал Урун-Бурун. И унизил Жреца, заявив, будто сам общается с Божеством и получил знак свыше: число "семь" священно, а преступных предков семеро; поэтому суд вынесет приговор: отрубить им всем головы и водрузить их на семи столбах посреди площади Синей травы на семь лет!
Однако хитрый Жрец не растерялся и загадочно сообщил вождю, что бурундцы могут много дольше наслаждаться справедливым возмездием своего вождя, если пришельцев самих выставить на позорище у семи столбов.
Вождь усмехнулся и ехидно справился, не хочет ли Жрец, чтобы на площади Синей травы смердели разлагающиеся трупы? Или он собирается обрадовать бурундцев египетскими мумиями "ненавистных предков", пойманных в сельве?
Но у Жреца был припасен главный козырь. На площади следует выставить не трупы, а чучела преступных предков из набитой синей травой содранной с них кожи. И они смогут любоваться самими собой, пока не подохнут, а бурундцы - еще хоть семьдесят семь лет. Наказанные же преступные предки, погибнув без кожного покрова, перенесут те же страдания, что и оставленные из-за их преступлений без благостной защиты воздуха злосчастные потомки.
- Без благостной защиты воздуха? Нет-нет бурундцам? - пролаял вождь последние слова Жреца и в мысленном усилии наморщил низкий лоб. Потом начал "вещать", что якобы сам получил внушение свыше и оставит головы предков у них на плечах после суда на площади. И там сам объявит свое решение о судьбе преступников.