- Погрешности неизбежны. Нас слишком мало, чтобы следить за каждой деталью. Но разве вы не хотите положить конец войнам, всем вашим архаичным страданиям? Вот в чем мы предлагаем вам помощь.
- В итоге вам удалось развязать достаточно гнусную войну.
Существо заломило пальцы.
- Это была ошибка. Но план остается верным и только он приведет ваш народ к миру. Я, путешествующий между солнцами, готов упасть к вашим ногам и умолять вас…
- Стойте спокойно. - Спейер слегка отодвинулся. - Если бы вы выступили открыто, как честные люди, вы нашли бы себе слушателей. Может, и немало. Но, оказывается, ваше доброжелательство должно быть скрытным. Вы знаете, что хорошо для нас. А нас никто не спрашивает. Боже милосердный, в жизни не слышал ничего более самонадеянного!
Существо воздело руки:
- Неужели вы всегда говорите детям правду?
- Если они для нее готовы.
- Ваша детская культура пока не готова знать о таких вещах.
- Кто уполномочил вас считать нас детьми?
- А вы откуда знаете, что вы - взрослый?
- Берясь за взрослую работу и делая ее. Конечно, мы земляне совершили немало страшных ошибок. Но они наши собственные Мы учились на них. Вы же со своей паршивой психонаукой пытаетесь определить рамки для человеческого ума и затолкать его туда. Хотите воссоздать у нас централизованное государство, да? А вы не думали, что феодализм может больше устраивать человека? Место в мире, которое можно назвать своим и быть его частью, община со своими традициями и честью, возможность для личности принимать решения, которые что-то значат, оплот свободы против сильного центра, которому вечно нужно все больше и больше власти, тысяча различных образов жизни… Мы строили на Земле сверхдержавы, и они всегда рассыпались. Я думаю, сама идея централизма ложна. И вдруг на этот раз нам удастся что-то лучшее. Почему бы не попробовать мир маленьких государств: слишком укорененных на территории, чтобы рассыпаться, слишком маленьких, чтобы угрожать. Постепенно они поднимутся выше мелкой зависти и сохранят свое лицо. Тысяча разных подходов к нашим проблемам. Тогда, может быть, мы и решим некоторые из них…
- Вам никогда это не удастся, - ответило существо. - Вы будете повторять цикл вражды.
- Я думаю иначе. Но кто бы ни был прав - а Вселенная слишком велика для таких предсказаний - здесь на Земле мы сможем сделать свободный выбор. Уж лучше смерть, чем… приручение. Люди узнают о вас, как только судья Бродский будет восстановлен на своем посту. Не раньше. Наш полк услышит об этом сегодня, город завтра - для того, чтобы никому не пришла в голову идея вновь спрятать правду. К тому времени, когда прилетит ваш следующий корабль, мы будем готовы - на собственный манер, каким бы он ни был.
Существо накинуло капюшон на голову. Спейер повернулся к Маккензи.
- Хотите что-нибудь сказать, Джимбо?
- Нет, - проворчал Маккензи. - Не знаю, что еще добавить. Давайте организуем здесь командный пункт, хотя, полагаю, войне скоро конец.
- Да. Вражеские войска капитулируют повсюду. Им больше не за что сражаться.
На улице было тихо - город все еще не вернулся к нормальной жизни. Служанка провела Маккензи во внутренний дворик и удалилась. Он подошел к Лауре, сидевшей на скамье под ивой. Она увидела его, но не поднялась; ее рука лежала на спинке колыбели. Маккензи остановился, не зная, что сказать. Как она похудела!
Наконец, она промолвила - так тихо, что он едва расслышал:
- Том умер.
- О, нет! - У него потемнело в глазах.
- Я узнала об этом позавчера, когда ко мне пришли несколько его людей. Он был убит у Сан-Бруно. Маккензи не осмелился бы сесть с ней рядом, но ноги не держали его, и он опустился на затейливо уложенные плиты дворика, не в силах поднять глаза.
- Ее голос звучал безучастно:
- Так стоило оно того? Я говорю не только о Томе, но и о многих других, убитых из-за какой-то политики.
- Много больше стояло на карте.
- Да, я слышала по радио. И все же цена слишком высока. Я пыталась понять, но не могу. У него не было сил защищаться.
- Может, ты и права, утенок.
- Я не себя жалею. У меня есть Джимми. Но Том не увидел так много…
Маккензи внезапно понял, что здесь с ними ребенок, и ему следует взять своего внука и подумать о будущей жизни. Но он был слишком опустошен.
- Том хотел, чтобы его назвали в твою честь. "А ты Лаура?" - подумал он и спросил вслух:
- Что ты намерена делать дальше?
- Придумаю что-нибудь.
- Вернемся в Накамура.
- Нет. Только не туда.
- Ты всегда любила горы. - Он заставил себя посмотреть ей в лицо. - Мы могли бы…
- Нет. - Она встретила его взгляд. - Джимми не вырастет солдатом. - Лаура чуть поколебалась. - Я уверена, что кто-нибудь из Эсперов продолжит их дело, на новой основе, но с теми же целями. Он должен верить во что-то отличное от того, что убило его отца. И сделать это сущим. Согласен?
Маккензи встал, преодолевая вращение Земли.
- Не знаю. Никогда не был мыслителем. Можно мне взглянуть на него?
- Отец…
Он нагнулся над колыбелью и посмотрел на маленького спящего человека.
- Если ты снова выйдешь замуж и родишь девочку, ты назовешь ее в честь матери? Лаура уронила голову и стиснула кисти рук.
- Я должен идти, - быстро сказал Маккензи. - Если позволишь, навещу тебя на днях.
Лаура обняла его и заплакала. Он гладил ее волосы и утешал, как делал это, когда она была маленькой.
- Ведь ты хочешь вернуться в горы? Там твоя страна, твой народ, ты им принадлежишь!
- Ты знаешь, как сильно я этого хочу.
- Так почему же… Его дочь выпрямилась.
- Не могу, - сказала она. - Твоя война кончилась. Моя только начинается. Эту волю воспитал он сам. Поэтому Маккензи только тихо произнес:
- Надеюсь, ты ее выиграешь.
- Может быть. Через тысячу лет.
Когда он ушел, стояла непроглядно темная ночь. В городе не было света, зато над крышами сияли звезды. Солдаты взвода сопровождения казались во мраке притаившимися разбойниками. Они отсалютовали ему и тронулись, держа ружья наготове. Но в ночи не было ничего, кроме цоканья подков.
Перевел с английского Сергей АНДРЕЕВ.
Андраник Мигранян
Россия против России
Мы видим распад империи только в ракурсе конфликта: центр - республики. На взгляд автора, это столкновение России с ней самой.
"Став ядром империи, Россия потерпела поражение - поскольку лишилась собственных институтов власти. Все имперские формирования были и российскими формированиями, встроенными в жизнь республики, но ей не принадлежавшими".
"Не Литва, не Молдова, не Грузия, а именно Россия пострадает от реанимации централистского унитарного государства".
"Фронт борьбы, водораздел проходит отнюдь не по линии "Москва - окраины", как это принято думать. В обозримом будущем борьба будет разворачиваться между Россией и Россией, между Москвой и Москвой".
Наши рассуждения о будущем Союза сегодня так или иначе упираются в судьбу России. Что происходит с ней, что изменилось, куда идти крупнейшей из советских республик? От ответов на эти вопросы зависит сегодня не только судьба огромной страны. Характерно, что на Западе ученые разных направлений - и либералы, и консерваторы очень часто сходились в своих взглядах на Россию, считая, что Советский Союз есть воплощение российской имперской идеи после октября 1917 года. Но есть и другая пиния, которой придерживается, скажем, Мартин Малиа, полагающий, что происшедшее после Октября никакого отношения к России и ее сути не имеет. Не трудно обнаружить сходство этой точки зрения со взглядами Солженицына.
Так что же она из себя представляет - сегодняшняя Россия, в чем совпадает со своей исторической сущностью и в чем от нее отступает? И тот процесс, который мы сегодня наблюдаем, является ли он поиском нового лица, или возвращением к прерванной традиции?
Для того, чтобы ответить на эти вопросы, нужно оглянуться назад и посмотреть, к чему привела попытка реализации марксистской модели развития. В чистом виде все-таки не удалось создать абсолютно тоталитарного общества, где люди были бы отчуждены от собственности, от власти, от религии, от национальности. Произошло нечто иное: для того, чтобы тоталитарное общество могло функционировать, ему нужно было дать национальное ядро. Вот этим ядром послеоктябрьского революционного общества и стала Россия, в которой оказались усеченными все ее национальные ценности, все, что делало её уникальной и неповторимой. На первый план вышли элементы, сделавшие ее ядром тоталитарной империи. Ей дали статус всеобщей объединительной сипы. Рождалась новая мифология, новый фантастический симбиоз: не союз государств и не старая Россия, а некая новая империя, которая синкретически соединила коммунистическую тоталитарную идеологию с усеченными остатками прежней России в качестве центра нового государства. Сталин прекрасно понял, что на одном лозунге "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" сверхдержавы не создать. Нужно было хотя бы подобие национальной интегрирующей идеи.
Но парадокс в том, что в новой империи в наихудшем положении оказалась именно Россия. За свое первенство она заплатила уничтожением своей неповторимой культуры. Получением всех привилегий "старшего брата", доступом к государственным структурам, имперским институтам - то есть, внешним величием - она компенсировала утрату внутренней сущности. Это была чудовищная цена, которую Россия заплатила за сохранение империи, так и не осознав всей трагичности происшедшего.