- Хорошо… Если ты считаешь, что тебе по силам.
Пламмеру всегда было по силам, и много большим сюрпризом стало бы, объяви он, что не будет присутствовать на репетиции оркестра "А".
- Мне бы хотелось потягаться с Флэммером.
Шорох нот и щелканье замков на футлярах замерли. Флэммер был первым кларнетистом оркестра "А", гением, бросить вызов которому не хватило бы наглости даже оркестрантам "А".
Мистер Гельмгольтц прокашлялся.
- Восхищен твоим задором, Пламмер, но не слишком ли высоко ты метишь для начала года? Может, тебе следовало бы начать, скажем, с Эда Дилейни?
Дилейни занимал последний стул в оркестре "Б".
- Вы не понимаете, - сказал Пламмер. - Разве вы не заметили, что у меня новый кларнет?
- Гм? Э… да, действительно новый.
Пламмер погладил атласно–черный ствол инструмента, словно это был меч короля Артура, наделяющего волшебной силой любого, кто им обладает.
- Не хуже, чем у Флэммера, - сказал Пламмер. - Даже лучше.
В его голосе прозвучало предостережение, мол, дни дискриминации миновали, мол, никто в здравом уме не посмеет затирать человека с таким инструментом.
- Э–э–э… - сказал мистер Гельмгольтц. - Ну, увидим, увидим.
После репетиции его притиснули к Пламмеру в людном коридоре. Пламмер мрачно втолковывал желторотому оркестранту из "В":
- Знаешь, почему наш оркестр проиграл в июне джонсонтаунцам? - спрашивал Пламмер, как будто не ведая, что мистер Гельмгольтц стоит у него за спиной. - Потому что людей перестали выделять по достоинствам. В пятницу гляди в оба.
Мистер Джордж М. Гельмгольтц жил в мире музыки, и даже пульсация головной боли являлась музыкально, хотя и мучительно, хриплым уханьем большего барабана семи футов в диаметре. Заканчивался первый день проб нового учебного года. Он сидел у себя в гостиной с полотенцем на лбу и ожидал очередного "бу–бух" - удара вечерней газеты, брошенной о фасад его дома Уолтером Пламмером, разносчиком.
С недавних пор мистер Гельмгольтц говорил себе, что в день проб обошелся бы, пожалуй, без газеты, ведь к ней прилагался Пламмер. Газета была доставлена с обычным грохотом.
- Пламмер! - крикнул он.
- Да, сэр? - откликнулся с тротуара Пламмер.
Мистер Гельмгольтц прошаркал в шлепанцах к двери.
- Прошу, мой мальчик, - сказал он, - разве мы не можем быть друзьями?
- Конечно, почему нет? - сказал Пламмер. - Что было, то было, я так всегда говорю. - Он горько изобразил подобие дружеского смешка. - С водой утекло. Прошло два часа с тех пор, как вы проткнули меня ножом.
Мистер Гельмгольтц вздохнул.
- У тебя есть минутка? Пора нам поговорить, мой мальчик.
Пламмер спрятал стопку газет под живой изгородью и вошел в дом. Мистер Гельмгольтц жестом указал на самое удобное кресло в комнате, то, в котором до того сидел сам. Но Пламмер предпочел примоститься на краешке жесткого стула с прямой спинкой.
- Мой мальчик, - начал руководитель оркестра. - Господь создал самых разных людей: одни умеют быстро бегать, другие - писать замечательные рассказы, третьи - рисовать картины, четвертые - продать что угодно, а кое–кто способен творить прекрасную музыку. Но он не создал никого, кто мог бы делать хорошо все разом. Часть процесса взросления - искать, что мы способны делать хорошо, а что нет. - Он похлопал Пламмера по плечу. - Последнее - узнавать, чего мы хорошо не умеем, больше всего причиняет боли, когда взрослеешь. Но с этим приходится столкнуться каждому, а потом надо продолжать искать свое истинное я.
Голова Пламмера все ниже опускалась ему на грудь, и мистер Гельмгольтц поспешил дать лучик надежды.
- Флэммер, например, никогда бы не сумел наладить развозку газет, вести отчетность, подыскивать новых клиентов. У него нет нужной жилки, он не сумел бы даже под страхом смерти.
- А вы правы, - с неожиданной живостью сказал Пламмер. - Нужно быть ужасно однобоким, чтобы ты был в чем–то так хорош, как Флэммер. Думаю, лучше постараться округлиться. Да, Флэммер меня честно сегодня побил, и я не хочу, чтобы вы считали, будто я в обиде. Меня не то заедает.
- Очень взрослые слова, - сказал мистер Гельмгольтц. - Но я говорил о том, что у всех нас есть свои слабые стороны, и…
Пламмер от этого отмахнулся.
- Вам незачем мне объяснять, мистер Гельмгольтц. Учитывая, какую большую вы проделали работу, просто чудо, что у вас получилось.
- Постой–ка, Пламмер! - сказал мистер Гельмгольтц.
- Я только прошу, чтобы вы поставили себя на мое место, - сказал Пламмер. - Едва я вернулся с состязания с музыкантами "А", едва я всю душу себе вывернул, играя, как вы спустили на меня малышню из оркестра "В". Мы–то с вами знаем, что мы просто давали им понять, что такое день проб, и что я совершенно выдохся. Но разве вы им про это сказали? Ха, ничего вы не сказали, мистер Гельмгольтц, а теперь детишки думают, будто способны играть лучше меня. Вот только это меня и саднит, мистер Гельмгольтц. Они считают, я не просто так на последнем стуле в оркестре "В".
- Пламмер, - начал мистер Гельмгольтц, - я давно старался сказать тебе как можно мягче, но единственный способ до тебя достучаться - сказать напрямик.
- Валяйте и отбросим критику, - сказал Пламмер, вставая.
- Отбросим?
- Отбросим. - Беспрекословно заканчивая разговор, он направился к двери. - Я, наверное, перечеркиваю свои шансы попасть в оркестр "А", когда так скажу, мистер Гельмгольтц, но, честно говоря, инциденты вроде случившегося со мной сегодня как раз и стоили вам победы на конкурсе оркестров в прошлом июне.
- Это был семифутовый барабан!
- Ну, так добудьте такой для Линкольна и увидите, что у вас получится.
- Да я правую руку за него бы отдал! - сказал мистер Гельмгольтц, забывая, о чем шла речь, и помня только свою всепоглощающую мечту.
Пламмер помешкал на пороге.
- Вроде того, с каким выходят на парады "Рыцари Кандагара"?
- В точку! - Перед глазами мистера Гельмгольтца замаячил гигантский барабан "Рыцарей Кандагара", непременный атрибут любого местного парада. Он попытался представить его себе с пантерой школы Линкольна на боку. - Как раз то, что надо!
К тому времени, когда руководитель оркестра вернулся на землю, Пламмер уже оседлал велосипед.
Мистер Гельмгольц открыл было рот окликнуть Пламмера, вернуть его и сказать напрямик, что у него нет ни малейшего шанса когда–либо выбраться из "В", что он никогда не поймет, что цель оркестра издавать не звуки вообще, а особые звуки. Но Пламмер уже был таков.
Получив временную передышку до следующего дня проб, мистер Гельмгольтц сел насладиться вечерней газетой, где прочел, что добропорядочный казначей "Рыцарей Кандагара" исчез с капиталами организации, оставив по себе неоплаченные счета за последние полтора года.
"Мы выплатим все до цента, даже если придется распродать имущество ложи. Разумеется, кроме Священного Скипетра, - заявил верховный гофмейстер внутреннего храма".
Мистер Гельмгольц не знал ни одного из вышеупомянутых лиц, он зевнул и перелистнул на раздел комиксов. Потом охнул и вернулся к первой странице. Он нашел номер в телефонном справочнике и позвонил.
- Пи–пи–пи–пи, - раздался у него в ухе сигнал "занято".
Он уронил трубку на рычаг. Сотни людей, думал он, пытаются, наверное, в этот самый момент связаться с верховным гофмейстером внутреннего храма "Рыцарей Кандагара". Он возвел очи к осыпающемуся потолку: пусть, взмолился он, никому не понадобится по дешевке возимый на тележке барабан.
Он набирал снова и снова и всякий раз слышал "занято". Чтобы как–то снять нарастающее напряжение, он вышел на крыльцо. "Я единственный, кому нужен барабан, - говорил он себе, - а потому могу назвать свою цену". Господи всемогущий! Да его, наверное, за пятьдесят долларов удастся получить! Он заплатит из своих денег, а через три года, когда вся сумма за плюмажи с мигалками будет выплачена сполна, уговорит школу возместить расходы.
Он хохотал, как Санта–Клаус из универмага, когда его взгляд упал с небес на его же собственный газон, и он углядел забытые Пламмером газеты, так и оставшиеся под живой изгородью.
Войдя в дом, он опять позвонил верховному гофмейстеру - с тем же результатом. Потом он позвонил домой Пламмеру, чтобы дать ему знать, где затерялось недоставленное адресатам. Но и там линия была занята.
Он звонил попеременно то Пламмеру, то верховному гофмейстеру еще четверть часа, пока, наконец, не услышал длинные гудки.
- Алло? - сказала миссис Пламмер.
- Это мистер Гельмгольтц, миссис Пламмер. Уолтер дома?
- Был тут минуту назад, звонил по телефону, но только что вылетел пулей.
- Искал свои газеты? Он оставил их под моей спиреей.
- Вот как? Господи, я понятия не имею, куда он пошел. Он ничего про газеты не говорил, но, кажется, я слышала что–то про продажу кларнета. - Она вздохнула, потом рассмеялась. - Имея собственные деньги, дети становятся ужасно независимыми. Он никогда мне ничего не рассказывает.
- Ну… тогда скажите ему, что, на мой взгляд, даже лучше, что он продал кларнет. И скажите ему, где газеты.
Что Пламмер наконец прозрел относительно своей карьеры в музыке, было неожиданной и приятной новостью. Теперь дирижер набрал номер из телефонного справочника ради новых приятных новостей. На сей раз он дозвонился, но к разочарованию своему узнал, что верховный гофмейстер только что уехал по какому–то делу ложи.
Многие годы мистер Гельмгольтц умудрялся сохранять улыбку и не терять головы на репетициях оркестра "В". Но на утро после бесплодных попыток разузнать что–либо о большом барабане "Рыцарей Кандагара", защитные барьеры спали, и ядовитая музыка проникала до глубин его души.