Ему предстояло задействовать Переход, временно возвратиться на Землю, а потом снова перенестись назад, в Вену, чтобы проверить, жив ли композитор 27 марта 1827 года - на следующий день после исторической даты смерти. Он поспешно нажал кнопку на "возвратном" браслете. Воздух перед ним замерцал и заколебался, как нагретые слои над раскаленной мостовой. Так обозначал себя Переход. Он ступил в мерцание.
Роббинс еще раз выглянул из воронки. Расстояние между ним и казаками медленно сокращалось. Теперь оставалось не больше семидесяти метров. Он поспешно пригнулся, проехавшись губами по скользкой стенке воронки. В голове почему-то зазвучал вальс Штрауса "На прекрасном голубом Дунае". Ему предстояло спасаться бегством, а не вспоминать вальсы, хотя его шансы невелики; еще хуже остаться в воронке и подохнуть, так и не выбравшись из грязи…
Внезапно до него донеслись возбужденные крики казаков. Он осторожно выглянул и увидел, что они дружно указывают на ружейный ствол в окне второго этажа здания слева. Раздался сухой щелчок, у одного из казаков свалилась с головы папаха.
Двое казаков тотчас спешились и бросились в подъезд. Другие двое подъехали с оставшимися двумя лошадьми к фасаду, чтобы не служить мишенями. Роббинс уже собирался выскочить и, пользуясь тем, что казаки отвлеклись, метнуться в проулок, где его ждал Переход, однако в последний момент передумал. Двое оставшихся в седлах казаков гарцевали как раз перед заветным проулком. Они обязательно заметят его еще до того как он скроется из виду; Роббинс очень сомневался, что они настроены брать пленных.
Из дома послышался крик мужчины и женский визг: "Нет!" Скоро появились двое казаков, волочивших за собой молодого мужчину и женщину, видимо, жену стрелявшего - совсем молоденькую, рыжеволосую, как видно, на сносях. Она умоляла не причинять зла ее мужу Йозефу, ее будущему младенцу и ей самой; молодой муж просто осыпал недругов ругательствами.
Казаки отвечали грубым хохотом. Один слез с лошади и что-то сказал супругам на ломаном немецком языке. Роббинс понял его плохо, но и то, что он понял, заставило его ужаснуться. Казак кивнул своему товарищу, державшему женщину за волосы. Тот опрокинул ее на спину, прямо на заплеванный тротуар, и развел ей руки, по-волчьи скалясь.
Роббинс сжал кулаки, мысленно прося Господа подсказать, чем он может помочь несчастной. Драться он не умел, оружия у него не было… Если он просто попытается их остановить, они прикончат его и все равно надругаются над беременной.
Что же сделать, чтобы изменить ход событий?..
* * *
- Все осталось по-прежнему.
Роббинс плюхнулся в мягкое кресло в директорском кабинете. Он был одет в тот же длинный сюртук, грубые шерстяные брюки, белую сорочку и жилет - типичный наряд венского буржуа 1827 года.
Директор застыла за своим столом с выражением тревоги на лице. Доктор Эверетт примостилась на кончике стула.
- Я снова перенесся в Вену вечером 27 марта 1827 года. Отойдя от Перехода, я прошел несколько кварталов и набрел на уличного продавца газет. - Удрученный Роббинс помедлил. - На первой странице было написано: "Вчера вечером ушел в мир иной наш любимый герр Бетховен". Я возвратился на Землю и опять перенесся в Вену, только уже вечером 29 марта 1827 года.
Далее он сжато описал, как затесался в большую толпу скорбящих, сопровождавших похоронную процессию по венским улицам.
- Почему ничего не получилось? - спросил он у Эверетт.
Та покачала головой.
- Не знаю. С точки зрения транскосмологической физики, имеются два варианта объяснения. Первый: я ошиблась по поводу "гибкости" истории на ТКЗ. И второй: введя Бетховену вакцину, вы, возможно, продлили ему жизнь, но одновременно создали своим вмешательством новую ветвь Вселенной. Проблема в том, что если верно второе предположение, то в наших сидах перенестись только в "первоначальный" мир, где смерть постигла его в тот же день, что и в нашей истории. Поэтому у нас создается впечатление о нашем бессилии.
Вот оно что! Роббинс расстегнул воротничок накрахмаленной рубашки и вздохнул. Он был так близок к цели…
- Впрочем, возможно и третье объяснение.
Он покосился на Эверетт.
- Причина может заключаться не в транскосмологии, а в медицине. Вдруг Харрисон ошибся, заключив, что Бетховен умер от гепатита? Или вы неправильно ввели вакцину…
Роббинс нахмурился. Ему казалось, что он все сделал верно.
- К тому же Харрисон говорил о 95-процентной результативности вакцинирования. Это означает, что в одном случае из двадцати возможна неудача. Не исключено, что нам просто не повезло.
Роббинс с признательностью взирал на Эверетт, ощущая себя приговоренным к казни преступником, которому пожаловано если не помилование, то хотя бы отсрочка исполнения приговора.
- Каковы ваши предложения? - спросила директор.
Эверетт пожала плечами.
- Харрисон - эксперт по медицинской части. То, что относится к медицине, следует обсудить с ним. Кстати, а где сам директор? Разве он не должен присутствовать на заседании?
В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет неуверенной походкой вошел Харрисон. Упав на свободный стул, он отер бледное лицо. Роббинс назвал бы его сейчас не врачом, а пациентом, нуждающимся в лечении.
- Прошу прощения за опоздание, - промямлил Харрисон. - Я… Умерла доктор Эртманн.
- Кто? - испуганно переспросила директор.
- Дороти Эртманн. Она проработала со мной пять лет.
- Жаль… - Директор выглядела искренне огорченной. - Как это произошло?
- Она покончила с собой. - Харрисон вытер глаза. - Она знала, что принять, чтобы смерть была быстрой и относительно безболезненной.
- Вы знаете, почему она это сделала? - спросила Эверетт.
- Дороти оставила записку. Правда, очень сумбурную: мол, она сожалеет, что предала институт и всех нас, в особенности меня. - Харрисон вздохнул. - Ее ближайшая родственница - младшая сестра в Де-Мойне. Надо ей позвонить…
- Знаю, как вы расстроены, - сказала ему директор. - Мы не задержим вас дольше, чем необходимо. Перед вашим приходом мы обсуждали причины неудачи проекта доктора Роббинса.
Харрисон внимательно выслушал Эверетт, повторившую для него свою гипотезу.
- Анализы внушают мне уверенность в правильности нашего диагноза о причине смерти Бетховена, - заявил он. - Я сам обучил доктора Роббинса пользоваться инжектором. Простейший приборчик: с ним справится даже дебил. - Он покосился на Роббинса. - Простите, я не то имел в виду…
- Ничего.
- Вакцина не сработает, если у реципиента нарушен иммунитет или при слишком сильном заражении.
- Возможно ли, чтобы неправильной была сама вакцина? - спросила Эверетт.
- Невозможно. Я сам ее проверил, прежде чем передать доктору Роббинсу. Я не выпускал ее из рук.
- Тогда что вы предлагаете? - спросила директор.
Харрисон пожал плечами.
- Доктору Роббинсу следовало бы перенестись туда еще разок и ввести Бетховену микровакцину. Она заблокирует прежнюю и обязательно подействует.
Эверетт задумчиво смотрела на Харрисона.
- Слушая вас, я подумала о другой возможности. - Она сделала выразительную паузу. - Саботаж!
Харрисон выпрямился.
- На что вы намекаете?
- Мне пришло в голову, что если транскосмологические и медицинские причины неудачи маловероятны, то приходится рассмотреть человеческий фактор.
- Повторяю, я лично проверил вакцину и держал ее при себе до самого…
- Вас я ни в чем не обвиняю. Как и доктора Роббинса.
Меня, удивленно подумал Роббинс. Ведь этот проект - мой! Как она смеет… Или она приписывает мне дьявольскую хитрость? Я вношу свое предложение с мыслью добиться обратного эффекта, чтобы никто больше не вздумал вмешиваться в прошлое ТКЗ… Роббинса прошиб пот. Я знаю, что не являюсь саботажником, но как это доказать?
- Знаете ли вы кого-нибудь, кто располагал бы техническими возможностями помешать осуществлению проекта? - обратилась Эверетт к Харрисону.
- Полагаю… - хмуро начал Харрисон.
- Доктор Эртманн!
Все посмотрели на Роббинса.
- Помните, Харрисон? Перед моей транслокацией она побывала в переходной камере. Могла ли она там что-нибудь испортить?
Харрисон смерил Роббинса совсем не тем взглядом, которым должны смотреть на ближних люди, посвятившие себя спасению человеческой жизни.
- Госпожа директор, - отчеканил он, - я нахожу выдвинутое доктором Роббинсом обвинение лишенным элементарного такта, учитывая, что названная им особа только что ушла из жизни при трагических обстоятельствах и не способна защитить себя.
- Мы хорошо понимаем вас, доктор Харрисон, - ответила за директора Эверетт, - однако вам надо постараться отбросить все личное и дать искренний ответ.
Харрисон сник.
- Доктор Эртманн страдала излишним… идеализмом. Она была одним из наиболее самоотверженных медиков из всех, с кем мне приходилось сотрудничать. - Он помолчал. - Однако не скрою и другого: отправившись к Бетховену и взяв у него анализы, Дороти пребывала в уверенности, что речь идет об обычной паталогоанатомической процедуре с целью выяснения причин смерти: мы с ней занимались этим в отношении целого ряда исторических личностей. После того как проект доктора Роббинса был принят, я… - Он помялся. - В общем, я рассказал ей о его подлинных целях. Да, мне известно, что такие сведения относятся к разряду неразглашаемых. Однако я полагал, что, выполнив столь опасное задание, она имеет право знать правду.
- Как же она отнеслась к вашему сообщению? - поинтересовалась Эверетт.