Тропинина ввели в комнату коменданта лагеря. За столом, рядом с комендантом, сидел пожилой майор Советской Армии. Как только Тропинин переступил порог, майор, чуть улыбаясь, принялся рассматривать его. Борис Антонович еле сдерживал радость. Майор поднялся, шагнул навстречу.
- Здравствуйте, здравствуйте, Борис Антонович, - протянул руку майор.
- Товарищ... товарищ майор! - Тропинин беспокойно оглянулся на коменданта. Тот внимательно наблюдал за ним. - Наконец-то я вижу своих! - вырвалось у Бориса Антоновича.
- Садитесь, садитесь, Борис Антонович, - пригласил майор, пододвигая стул. - Рассказывайте.
- Идемте, отсюда, товарищ майор! Все потом... потом!
Майор улыбнулся, усадил Тропинина.
- Борис Антонович, я понимаю вас. Вам не терпится, вас ждет семья... такая разлука. Но, понимаете, - майор сокрушенно развел руками, - необходимо соблюсти некоторые формальности. Есть кое-что неясное у них, - он кивнул головой в сторону настороженно слушающего коменданта. - У них некоторые данные не сходятся с нашими...
- Потом все уточните, - заволновался Тропинин.
- Нет, дорогой мой, их надо здесь выяснить. Рассказывайте, кто вы, откуда родом?
Тропинину вдруг показалось что-то знакомое в этом голосе. До сих пор он видел только советскую форму на майоре. Мысли мелькали так быстро, что Тропинин даже растерялся. "Почему для этой встречи меня вызвали ночью? Почему в этой комнате полутемно, а обычно было яркое освещение? Где он видел эти тонкие, жесткие губы, такие, как у майора? Откуда ему знакома эта ласковая улыбка и настороженно ожидающие чего-то глаза?.." Сделав вид, что он собирается с мыслями, Тропинин смежил веки и пристально вгляделся в лицо майора. "Где я встречался с ним?"
Выждав несколько минут, майор заговорил:
- Понимаете, Борис Антонович, - он пожевал губами и, подбирая слова, повел из стороны в сторону подбородком, будто ворочал во рту какие-то тяжелые глыбы, - вы назвались каменщиком, и это нас смущает.
Борис Антонович опустил голову. Представил, что у майора маленькие ниточки усов, холеная бородка клинушком, и взглянул на него. Перехватив этот взгляд, майор невольно отодвинулся в тень. Это не ускользнуло от внимания Тропинина. Страшным усилием воли он сдержал себя: перед ним сидел... Горчаков! Обожженные стальными раскаленными кольцами руки Бориса Антоновича вздрогнули. Тотчас овладев собой, он поднял голову и, глядя на Горчакова, спокойно сказал:
- Да, я каменщик. Но... разве это меняет положение? Я же советский человек, - Тропинин снова заговорил взволнованно. - Я стремлюсь на родину. Разве нашей стране не нужны каменщики? Я ничего не понимаю. Объясните мне, пожалуйста.
- Видите... Вы не так меня поняли, - майор забарабанил пальцами по столу, и Тропинин представил себе эти пальцы, когда они вот так же барабанили по столу, а у него дымились и горели руки. - Мы, конечно, представляем возможность каждому... каждому советскому гражданину вернуться на родину, домой, к семье. Но, я повторяю, у нас есть сведения, что Тропинин - геолог, а вы Тропинин - каменщик. Формальности нашего соглашения с ними, - майор снова головой кивнул в сторону коменданта, - таковы, что они передают нам людей, данные о которых сходятся с нашими данными. Теперь придется запросить о проверке вашего адреса, и только тогда они вас освободят. Понимаете, как оно получается, - Горчаков-майор встал, будто задумавшись, незаметно отошел в тень.
"Сейчас он облокотится на подоконник, - подумал Тропинин. - Подлец! Я снова в руках той же шайки!" И, когда Горчаков облокотился, Борис Антонович взглянул на коменданта. Тот, полуприкрыв глаза, наблюдал за происходившим.
Горчаков выпрямился, спросил:
- Борис Антонович, может, вы хотите что-нибудь сообщить Советскому Командованию? Можете... в письменном виде. Я передам.
Тропинин согласился. Быстро написав все, что он обычно отвечал на опросах в лагере, подал листок Горчакову. Тот, не читая, сложил его четвертушкой, сунул в карман. - Сколько времени займет проверка? - спросил Тропинин.
- Не беспокойтесь. Мы не забудем о вас. Проверка займет три-четыре дня, - Горчаков, козырнув коменданту, протянул руку Тропинину. - До свиданья!
Тропинин подал руку (Горчаков не должен знать,что он узнал его).
Когда Горчаков вышел, комендант сочувственно улыбнулся.
- Господин Тропинин, вам неоднократно говорили, что русские в первую очередь требуют геологов, металлургов, шахтеров. Почему вы не назвались кем-нибудь из них?
- Мне кажется, господин комендант, что вас неправильно информировали. Как вы думаете?
- У меня есть приказы, зачем мне думать! Тем более, что приказы написаны на основании соглашений с русскими. Да-а, потеряли вы возможность скоро увидеть семью. Скажите, у вас большая семья?
- Большая, - подтвердил Тропинин. Теперь он ясно понял, что всем, кто его допрашивал последние дни, почему-то нужны точные сведения о нем, о его семье, о товарищах. "Теперь, если Горчаков служит им, они кое-что знают о синем луче", - подумал он, слушая, как сокрушается о его судьбе комендант.
- Сын, наверное, вырос. Большой теперь, а? А дочка тоже, поди, есть? Вас угнали в Германию в 1941 году, сейчас весна сорок шестого, лет по пятнадцати им есть? Выросли без отца, ай-ай-ай! Что значит - война. Небось, вымахал ростом с вас, господин Тропинин?
- Сына у меня нет. Дочка не знаю, жива ли?
- Дом свой имели?
Тропинин промолчал.
- Я слышал, что очень красивая река Донец. Правда? Вы, кажется, тамошний житель?
Тропинин снова промолчал. Не дождавшись ответа, комендант встал, раздраженно промолвил:
- Вы совсем разучились разговаривать с людьми.
- Так пришлось, - посочувствовал Тропинин. Потом, увидя входящих полицейских, указал на них. - С ними не разговоришься.
- Уведите! - приказал комендант.
Оставшись один, он передал Крузе о только что состоявшемся свидании с Тропининым. Тот, внимательно выслушав, недовольно бросил:
- Такая работа мне не нравится. Усильте охрану! Узнаем без вас! - И положил трубку.
Комендант вспомнил искалеченные руки русского и, глядя на телефон, недоверчиво покачал головой.
В ту ночь Тропинин не попал в свой барак. Его вывели из комендатуры, толкнули в закрытую машину и привезли к Крузе.
- Подойди! Ближе! - громко приказал он. Когда Тропинин остановился около массивного стола, на котором не было ни одной вещи, Крузе рывком выдвинул ящик. Выхватив из него зеленую записную книжку, протянул ее Тропинину: - Твоя? Отвечай! Быстро!
- Что вы показываете? - спокойно спросил Тропинин, хотя, при виде своей записной книжки почувствовал, как сердце у него заколотилось. - Разрешите посмотреть?
- Хватит валять дурака! - стукнул кулаком Крузе. - Нам все известно!
- Что-то я вас не понимаю.
- Молчать! Мы сгноим вас в подземелье!
- Я уже не раз это слышал, но тех нет, а я... вот, еще жив, - пожал плечами Борис Антонович.
- Это ваша записная книжка?
- Нет.
- Скажите, что за металл "санит"?
- Я не понимаю, о чем вы спрашиваете.
- Мы озолотим вас!
- О чем вы говорите?
- Мы предоставим вам любые лаборатории величайшей металлургической компании Америки! У вас будут доллары. Почет! Слава, черт возьми! Вами сейчас интересуются лучшие люди нашей компании!
- Я могу только показать, как укладывать в стену жилого дома кирпичи. Если это вас очень интересует - пожалуйста.
- Вы круглый идиот! Вам предлагают золото! Золото! А вы цепляетесь за какое-то пустое понятие - родина! Что это за люди? Я вас спрашиваю - на что вы способны?
- Строить дома и... воевать умеем, если приходится.
Крузе с бешеной ненавистью посмотрел на Тропинина, надавил на кнопку сбоку стола. В комнате тотчас появились два служителя.
- В карцер! - приказал Крузе. - В карцер! - закричал он еще раз, когда за русским закрылась тяжелая дверь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
После недельного дождя наступил сумрачный июньский рассвет. Узкие берлинские улицы с далеко выступающими на тротуары карнизами домов, портиками подъездов, колоннадами ворот, выступающими, словно только для того, чтобы навязчиво бросаться в глаза пешеходам, блестели от воды.
Курт Винер, кинув взгляд на одну из многочисленных в Германии колонн в честь победы над Францией в 1870 году, где были прикреплены часы, заторопился. Вот уже почти год работал он переводчиком в бюро по найму рабочей силы на улице Бисмарка. Поздней осенью прошлого года, когда в лагере никого не осталось, он тревожно забеспокоился о своей дальнейшей судьбе. Но волнения его оказались напрасными. Кроме сохранения работы, ему предоставили и хорошую квартиру. Все было бы хорошо, если бы не жена. Последнее время Анна часто находила причины, чтобы поссориться с Куртом. Ему казалось, что в этом виновата сестра жены, живущая в Восточной зоне Берлина. Сестра Анны, Лотта, работала в фабзавкоме и очень нелестно отзывалась о Курте, и все из-за того, что он служил у Шварца, о котором восточные газеты писали как о фашисте. А что делать? Другой работы не было. И Курт продолжал служить.
Крузе, войдя в кабинет, отдернул штору и поморщился. Наступал серый день. Как ему хотелось поехать в Америку, и снова все полетело вверх тормашками. Нужно же было ему сообщать об этом проклятом синем луче! Конечно, он рассчитывал на то, что русский все расскажет, а теперь... Все зависело от выполнения последнего задания компании, а оно было кратким: "Узнать "санит"!" Предписано под личную ответственность Крузе. Вот тебе и поехал в Америку!