- Хотелось бы знать, - сказал он, - ты не думала о том, чтобы загрузить мои воспоминания?
Она посмотрела на него с любопытством. "Боюсь, сейчас не время".
- Я чувствую потребность поделиться… кое-чем.
- Старый Даву загрузил их. Можешь поговорить с ним.
Это абсолютно разумное предложение лишь заставило его стиснуть зубы. Ему требовалось понять смысл вещей, привести мысли в порядок, а для этого сиб не годился. Старый Даву мог лишь подтвердить то, что он уже знал.
- Я поговорю с ним, - сказал он.
Но так и не поговорил.
Боль усиливалась ночью. Это было связано не с тем, что приходилось спать одному, не с отсутствием Кэтрин: источником боли было сознание того, что она будет отсутствовать всегда, что опустевшее место рядом с ним останется пустым навеки. И тогда его по-настоящему охватывал страх, и он часами лежал без сна, глядя в жуткую пустоту, которая окутывала его черной пеленой. По телу пробегали волны дрожи.
Я сойду с ума, иногда думал он. Казалось, что безумие может стать сознательным выбором, словно он был персонажем елизаветинской драмы, который поворачивается к публике и объявляет, что сейчас он потеряет рассудок, а затем, в следующей сцене, его увидят грызущим кости из семейной усыпальницы. Даву уже представлялся себе бегающим по улицам на четвереньках и лающим на звезды.
Когда же рассвет начинал вползать на подоконник, он выглядывал из окна и понимал, что, к сожалению, он еще не сошел с ума, что он осужден к еще одному дню в здравом уме, дню, полному боли и горя.
И вот однажды ночью он все-таки обезумел. Он осознал, что скорчился на полу в пижаме, а комната вокруг лежит в руинах, в осколках зеркал и обломках мебели. С рук капала кровь.
Дверь сорвалась с петель, когда Старый Даву выбил ее плечом. Даву осознал, что сиб уже довольно долго пытался проникнуть в комнату. В дверном проеме он увидел силуэт Рыжей Кэтрин, сверкающий нимб сиял вокруг ее медных волос, пока Старый Даву не зажег свет.
Кэтрин отняла у Даву обломки разбитых зеркал, промыла и продезинфицировала раны, пока его сиб пытался привести в относительный порядок зеленую комнату с ее антикварной мебелью.
Даву следил за тем, как его кровь окрашивает воду, как алые нити скручиваются в спирали Кориолиса.
- Простите, - сказал он. - Кажется, я схожу с ума.
- Сомневаюсь, - отозвалась Рыжая Кэтрин, хмуро рассматривая пинцет с зажатым осколком стекла.
- Я хочу знать.
Что-то в его голосе заставило ее поднять глаза. "Да?"
В ее глазах он мог разглядеть собственное отражение.
- Прочитай мои загрузки. Пожалуйста. Я хочу знать… нормально ли я реагирую на все это. Ясен ли мой рассудок или… - Он замолчал. Сделай это, подумал он. Сделай для меня только это.
- Я не загружаю других людей. Это может сделать Даву. Я имею в виду Старого Даву.
Нет, подумал Даву. Сиб слишком хорошо поймет, что он задумал.
- Но он - это я! - сказал он. - Он думает, что я нормальный!
- Тогда пусть это сделает Безмолвный Даву. Сумасшедшие - его специальность.
Даву коротко рассмеялся.
- Он скажет, что я должен войти в Лету. Все советы, которые он дает… сводятся к одному, - он сжал кулак и увидел, как капли крови выступают из порезов. - Я хочу знать, смогу ли я это выдержать, - сказал он. - Или… мне нужно что-то сильнодействующее.
Она кивнула и, последний раз взглянув на острое маленькое стеклянное копье в пинцете, осторожно положила его на край раковины. Ее глаза задумчиво сузились - Даву почувствовал, как его сердце сжалось от того взгляда, от привычных морщинок в уголке правого глаза Рыжей Кэтрин, каждая из которых была так знакома и любима.
Пожалуйста, сделай это, подумал он безнадежно.
- Если это так важно для тебя, - сказала она, - я согласна.
- Спасибо, - сказал он.
Он склонил голову над раковиной, взял ее руку и прижался губами к коже, покрытой каплями воды и разводами его крови.
* * *
Это было похоже на любовную интрижку, все эти тайные встречи и перешептывания. Рыжая Кэтрин не хотела, чтобы Старый Даву знал о том, что она загружает воспоминания его сиба - "мне не хотелось бы нарываться на неодобрение с его стороны", - поэтому им с Даву пришлось подождать, пока он отлучится на несколько часов для записи передачи из серии Кейвора "Идеи и манеры".
Она устроилась на диване в гостиной, укрывшись своим любимым платком. Закрыла глаза. Пропустила через себя воспоминания Даву.
Он сидел в кресле рядом с пересохшим ртом. Хотя с момента смерти Темноволосой Кэтрин прошло почти тридцать лет, сам он прожил за это время всего несколько недель; Рыжая Кэтрин пробегала эти недели в ускоренном темпе, задерживаясь здесь и там, смакуя подробности и опуская моменты, которые считала несущественными…
Он пытался догадаться по ее лицу, в каком миге его жизни она сейчас находится. Выражение шока и ужаса вначале было достаточно отчетливым - это шаттл вспыхивал на ее глазах языками яркого пламени. По мере того, как потрясение проходило, он читал на ее лице дискомфорт, вызванный незнакомыми ощущениями: горе, злость, а порой изумление пробегали по лицу, сменяя друг друга; но постепенно их сменили растущая печаль и ресницы, влажные от слез. Он подошел к ней, опустился на колени рядом с диваном и взял за руку. Ее пальцы ответили на пожатие… Она судорожно вздохнула, откинула голову… Ему хотелось рыдать, но не от собственного горя, а от жалости к ней.
Зеленые глаза распахнулись. Она покачала головой.
- Мне пришлось прерваться, - сказала она. - Я не могла больше это выносить… - В ее широко распахнутых глазах он прочитал страх. - Мой Бог, какая тоска! И желание. Я не могла себе представить. Я никогда не испытывала такого желания. Хотелось бы мне, чтобы меня желали с такой силой.
Он поцеловал ее руку, мокрую щеку. Ее руки обвили его плечи. Он испытал приступ радости, ясности. Теперь желание принадлежало ей.
Даву отнес ее в спальню, которую она делила с его сибом, и они вместе отдали дань памяти Кэтрин.
* * *
- Я увезу тебя туда, - сказал Даву. Он указал пальцем на небо, сосчитал звезды, одна, две, три… - Планета называется Атуган. Она кипит от жара, там нет ничего, кроме скал и пустынь, серы и шлака. Но мы сможем сделать ее домом для себя и наших детей - детей всех видов, каких мы только пожелаем, от рыб до птиц. - Сердце наполнялось счастьем. - Хоть динозавров, - сказал он. - Хочешь стать мамой динозаврика?
Он почувствовал, что Кэтрин покидает убежище его объятий и отходит к окну, из которого лился лунный свет. Волны били в старый деревянный пирс.
- Я не обучена искусству землеобразования, - сказала она. - В таком путешествии я стану обузой.
- Я отстал в своей области на несколько десятилетий, - сказал Даву. - Ты могла бы подучиться, пока я буду наверстывать упущенное. Можешь загрузить опыт Темноволосой Кэтрин. Ведь это возможно.
Она повернулась к нему. Свет ночника бросал желтый отблеск на ее бледное лицо, на быстрые пальцы, которыми она сложила сигнал.
"Сожалею".
- Я прожила со Старым Даву почти два века, - сказала она.
На мгновение ему показалось, что его жизнь сошла с рельсов; он почувствовал себя подвешенным, словно замершим в высшей точке траектории перед падением.
Ее глаза блуждали по дому, где Старый Даву расхаживал по комнатам, пил кофе и размышлял над жизнью Максвелла.
- Я продолжу прежнюю жизнь, - сказала она. - Я не могу лететь с тобой, но другая я сможет это сделать.
Даву почувствовал, что жизнь возобновила свое течение.
- Да, - сказал он, потому что стоял в тени и не мог изобразить свое согласие пальцами. - Обязательно. - Он подошел к ней ближе. - Хотя я предпочел бы, чтобы это была ты, - прошептал он.
Он увидел, как недоумение тронуло уголки ее губ. "Но это и буду я, - сказала она. Она поднялась на цыпочки, поцеловала его в щеку. - Теперь я вновь стала твоей сестрой, правда? - Ее глаза оказались на одном уровне с его глазами. - Будь терпелив, я все устрою".
- Я подчиняюсь вам во всех отношениях, мадам, - сказал он, чувствуя, что надежда начинает петь в сердце.