* * *
Дождь создавал иллюзию свободы - большей, чем мог предложить солнечный день, изначально регламентированный пляжем и оптимальными часами пребывания на оном. Обычно Ливанов с Лилькой на медицинские рекомендации плевали и торчали у моря с утра до вечера, но этот фокус можно было проделывать на пятый-шестой день, нарастив на коже защитную оболочку загара. Однако дождь, дождь на Соловках - совсем другое. Он предоставлял широкое поле для фантазии по проведению дня, бесчисленное множество вариантов. Ливанову это нравилось.
Вечером он с легкой и восторженной руки Виталика Мальцева запустил в сетевую жизнь новый фрагмент "Глобального потепления" и утро начал с отслеживания читательской реакции. Эта страна вмещает достаточно часовых поясов, чтобы никогда не спать всем народом одновременно (аллегорические варианты мы тут не рассматриваем), а потому отзывы уже должны были быть - и были. Ливанов увлеченно загружал одну за другой страницы, выловленные поисковиком, где-то читал с молчаливым удовлетворением, где-то вступал в азартную полемику или попросту ругался, иногда проявлялся в чьем-то ЖЖ коротенькой строчкой - поблагодарить и осчастливить на всю оставшуюся жизнь, насколько оно возможно в этой стране.
Взбодрилось, встрепенулось, встало, будто в мощной эрекции, подзабытое уже чувство собственной необходимости и востребованности, реального существования, жизни. Неожиданно острый, всепоглощающий кайф.
Возникла хулиганская мысль взять да и вправду ее написать, эпическую трилогию в стихах "Глобальное потепление", вот так, составляя из кусочков, словно витраж из осколков цветного стекла. Володя напечатает все, что бы он ни накропал, и читатели раскупят огромными тиражами тоже независимо от. И мало ли, может, именно такой вот необязательный, техничный, игровой по своей сути формат и попадет в резонанс, сработает, сдвинет с места, даст толчок и силы что-то изменить?..
Никто ничего изменить не может, это данность, - втолковывал он чуть позже Юльке, голой и дрожащей на якобы невидимом соседнем балкончике за стенкой из мокрого плюща. Зрелище было еще то, Ливанов оценил. Юлька, похоже, твердо решила ему отдаться, банановые бабы всё всегда решают сами, не советоваться же им с банановыми мужьями, в конце концов. Черт ее знает, как ей удалось приехать конкретно сюда, в мой любимый отель, выцепить себе этот номер со смежным балконом. Смешная; а мы-то, оказывается, еще ничего. Хотя, скорее всего, ей снова что-нибудь от меня нужно в перспективе - фильм ее, что ли, толкнуть на фестиваль? Да запросто, но ведь ни в чем нет смысла, солнышко. Ни в этой, ни тем более в твоей стране.
Он всегда верил в то, о чем говорил, и к тому моменту, когда вероломно застигнутая врасплох (ну-ну) Юлька ретировалась с балкона, всякие рабочие мотивации перестали существовать как класс. Дождь сеялся ровно и бесконечно, Госметео функционировало четче, чем любая структура в этой стране. В номере тихо посапывала Лилька, пускай высыпается, в такую погоду сон надо вычерпывать до дна, как бочку с дождевой водой, вот только некоторым оно ни в какую не удается. А когда встанет, мы с ней пойдем…
И тут позвонила Оля.
Про Олю и свои лагерные встречи Ливанов забыл начисто, то была информация из разряда заносимых в искусственный интеллект, смертельно пострадавший на дайверской базе. Оля чего-то подобного явно ожидала и звонила с напоминалкой, в меру язвительной, но подернутой легкой ностальгией. Как-никак, бурная стадия их романа происходила в тех же декорациях и ролях: лето, Соловки, Сандормох, она вожатая, он приехал встречаться с детьми, уже знаменитый, но еще молодой и перспективный, тогда ему это было нужно… черт, а сейчас надо было стребовать с них бабла. И отпали бы как миленькие, на Соловках никогда не любили за здорово живешь расставаться с баблом.
- Я помню, - сказал он, хотя Оля уже, конечно, успела пресечь, что ни фига он не помнит. - Буду, как договорились. Ты такая деловая, за это я тебя и люблю.
- Пап, а Марьянка уже проснулась?
Ливанов обернулся: солнышко стояло в дверном проеме, заспанное, зевающее, в одних трусах, со спутанным ореолом волос, похожим на головку одуванчика. При мысли о том, что сейчас придется начинать многоступенчатую акцию "заплетаем косички" с воплями, застревающей расческой, слезами в наиболее драматичных моментах и черт-те чем на выходе, стало боязно и тоскливо. Может, как-нибудь договориться с Юлькой, чтобы заплетала по утрам не две, а три пары, какая ей разница?..
С видом прожженного комбинатора он подмигнул дочке:
- А ты сходи посмотри.
- Постукать им в дверь?
- Ага, постукай, постукай. Оденься только.
Натянув футболку и шорты, чертенок убежал наводить мосты полезной дружбы, а Ливанов вернулся на балкон. Дождь поредел, теперь надо было специально присматриваться, убеждаясь, что он еще идет. Остро пахло мокрыми соснами, море вдали поблескивало серым и гладким, словно асфальт. Ни черта я сегодня не написал, да и нелепо было думать о нем всерьез, о "Глобальном потеплении", пускай вон Юлька учит жить свою непутевую страну, это всегда приятно как процесс, хоть и совершенно бесполезно.
Других же, настоящих, серьезных идей у Ливанова и не было, так, несколько старых задумок, вроде бы не потерявших интереса и актуальности, но мелковатых и необязательных: можно сделать хорошо, даже очень здорово, по-другому он и не умел давно - а можно и не делать, мировая литература как-нибудь переживет. Ни фига я здесь не напишу, с убийственной отчетливостью осознал Ливанов, и пускай, могу себе позволить, в жизни есть немало более приятных и полезных занятий. Сейчас вернется причесанная, надеюсь, Лилька, и мы пойдем…
Посмотрел на часы: черт. Никуда он уже не успевал, только покормить чертенка завтраком и двигать в этот долбаный Сандормох, причем самому есть и необязательно: там и накормят от пуза, и щедро, с широкой соловецкой душой, нальют. Кстати, Лильку надо куда-нибудь деть, брать ее с собой Ливанову категорически не хотелось.
Ну что ж, приступим.
Он ушел с мокрого балкона, пересек номер, вышел в коридор и остановился напротив Юлькиной двери. Усмехнулся. Согнул палец и деликатно, в синкопном ритме, постучал.
- Да!
Усмехнулся еще хитрее и приоткрыл дверь. Открылась идиллическая картинка: две девочки, две лучшие подружки, два солнышка с аккуратными косичками сидели на кровати, раскинув во всю ширь покрывала красивую кукольную жизнь. Юлька помещалась чуть в сторонке, уютно устроившись с ногами в кресле, вся такая домашняя и тихая в махровом халатике пастельных тонов, с полотенцем на волосах: домохозяйки в дождь всегда моют голову, ничего другого им в оную не приходит. Категорически не получалось проассоциировать эту маленькую декоративную женщину и мать семейства с какой-то работой, а тем более с журналистикой, экстримом, дайверами, глобальным потеплением…
На коленях у нее лежал даже не дамский журнал, как ему поначалу показалось, а глянцевый рекламный проспект отеля, такое можно читать только от зверского, но неразборчивого голода по печатному слову, знакомо, как же. При виде Ливанова Юлька вскинула голову, дернулась, классически упустила журнал на пол и трогательно покраснела.
- Не помешаю? - осведомился скромник Ливанов.
- Не очень, - призналась она, наклоняясь за журналом.
Это простое движение (помогать он и не подумал, все-таки независимая, банановая, ну-ну) вызвало в законченной картинке идиллии и уюта массу разрушений. Во-первых, с Юлькиной головы упало полотенце, и мокрые волосы залепили ей все, до чего достали, во-вторых, подцепленный двумя пальцами проспект выскользнул и юркнул под кресло, оставив снаружи издевательский уголок, а в-третьих, распахнулся на груди небрежно завязанный халатик - и надо было видеть, с какой судорожной скоростью она сгребла в кулачок махровые отвороты. И чего я там, спрашивается, не видел?
- Что сегодня делать собираешься?
Юлька глянула с интересом - прозвучало началом заманчивого предложения, так и задумано. Пожала плечами:
- Дождик кончится, пойдем гулять. Ну позавтракаем сначала.
- То есть, планов никаких? - уточнил коварный Ливанов.
Все еще ничего не подозревая и на что-то надеясь, она подтвердила:
- Пока нет. А что?
- Здорово они нашли друг друга, - сказал он, задумчиво озирая кукольное королевство и двух принцесс, не обращающих на пришлого ни малейшего внимания. - Слушай, Юлька, давай так. У меня сейчас встреча с детьми на этапе в Сандормохе, неохота Лильку туда тащить под дождем, пускай она у вас останется, а? Сходите позавтракать вместе, денег я оставляю, вот, на тумбочку кладу. А потом как-нибудь я тебя выручу, идет?
Все-таки она совершенно не умела чего-то скрывать, маскироваться, владеть собой. Вся глубина облома и сила разочарования проступили огненными знаками на лбу, залепленном мокрыми прядями, со складочкой между бровями, в больших несчастных глазах, шмыгнувшем носике, прикушенной ненароком нижней губе. Честное слово, если б не дети, Ливанов бы утешил ее прямо сейчас, убедительно и бурно. Ладно, солнце, не обижайся, не судьба.
- В Сандормохе, - повторила она, безошибочно вычленив существенное и главное. - Хорошо. Выручу, куда ж я денусь.