- Это к Володе, - отмахнулся Ливанов. - Договаривайтесь, я всегда.
Начинало смеркаться, однако из-за кондишенного купола и виртуальных примочек Острова было не разглядеть, где именно садится солнце. Прикрыв глаза, он представил себе медленный и широкий, переливающийся от лилового к золоту на спинах пологих волн, закат на Беломорском побережье. Нет, сегодня же домой, как можно скорее вылечить Лильку, и на Соловки. На Соловки - потому что если есть в мире место, где человеку может быть по-настоящему хорошо, свободно и даже, предположим, счастливо, то это - там.
Ливанов поднял веки, и замкнутый клаустрофобный горизонт резанул по глазам. Море сгустило цвет и стало похоже на ту краску, что выпадала в осадок в ненавидимом им когда-то школьном химическом опыте. Вечерние яхты ловили невидимый закат в пошло розовеющие паруса. По белому песку от белых шезлонгов протянулись серовато-фиолетовые тени.
Из кармана тенниски издательского мальчика, заплывшего чуть ли не за горизонт, а возможно, таки за, торчал, зацепленный за колпачок, толстый черный маркер. Ливанов бесцеремонно вытащил его, проверил на гладкой спинке шезлонга, затем стер закорючку пальцем: стиралось до обидного легко и бесследно, однако все-таки лучше, чем ничего.
На глазах у хихикающего Паши и потрясенной Али он старательно, будто первоклассник, вывел на белом пластике черное, контрастное, заметное издалека короткое слово.
* * *
- Я все понимаю, Чопик, - сурово сказал Иван Михалыч. - Понимаю, дети. Но так нельзя. Если я спущу самоволку тебе, на студии вовсе не будет дисциплины.
- Но я же передала вам сюжет…
- Сюжет Рубанова за тебя сделала, скажешь ей спасибо.
- Скажу, конечно. Только Дашка там ни слова от себя не дописала. Начитала и заклеила, и все.
- И все, Чопик. Зайдешь в бухгалтерию, я там уже тебе выписал.
- Иван Михалыч…
Смысла не было, Юлька прекрасно понимала. И все равно пролепетала еле слышно и глупо, как маленькая:
- Ливанов же с вами договорился…
- Он-то, может, и договорился. Я с ним не договаривался. Твой Ливанов, слава богу, у меня не слу… не работает. И ты тоже. Давай, давай, свободна.
И прибавил отечески:
- Самому жалко, Чопик, а что поделаешь? Ну да ты не пропадешь.
На глазах у сочувственно притихшего Дениса Мигицко, торжествующей Дашки Рубановой (вот стерва, а кто б мог подумать?), нескольких ранее вычисленных стерв и прочих коллег Юлька гордо пересекла ньюз-рум наискосок от редакторского кабинета до бухгалтерии и через десять минут еще раз, к выходу в коридор на четырнадцатом этаже телецентра. Поскольку месяц начался не так давно, выданных ей денег хватало, за вычетом обязательных взносов в оба семейных бюджета (так называемые бюджеты все равно таяли где-то до двадцатого, а с поправкой на инфляцию и до пятнадцатого, но традиция дисциплинировала мужей), ровно на посидеть в кафешке напротив. Никаких более креативных идей Юлька и не придумала.
С утра здесь было тихо и безлюдно, не считая двух девочек-международниц с утреннего выпуска, бледно-зеленых от регулярных подъемов в полчетвертого утра, да толстого и жизнерадостного Севы Палия из вечернего ток-шоу "Бодренький вечер" на Пятом, главного конкурента по сетке почившего "Супер-Моста". Кроме отмачивания нижепоясных шуточек в эфире "Вечера" (и в подметки "Мосту" не годившегося), Сева сотрудничал еще с десятком изданий разного профиля, ваял продвинутую экономическую аналитику, интервью со звездами, политические и медийные сенсации, эссе для дамского глянца и раз в неделю расширенные гороскопы в бесплатную газету столичного мэра. Юлька его нежно любила (Севу, а мэра как раз не очень).
- Юлька! - заорал Палий через всю кафешку. - Не понял, у вас же планерка?
Орать в ответ Юлька не стала, взяла кофе и подсела к нему за столик. И выдала бесхитростно, как на духу:
- Михалыч меня уволил.
- Серьезно? - Сева почему-то восхитился. - Класс! Дашь мне комментарий.
- Про что?
- Про закрытие вашего "Моста", дурочка! Слушай, я тащусь, как красиво получается. Вычистили тебя отовсюду, говоришь?
Юлька сообразила и засмеялась:
- Да ну тебя. Это из-за другого совсем.
- Гонишь. Подожди, я сейчас, - он выковырял из-под столика диктофон, громоздкий, пленочный, предназначенный исключительно выступать доказательством в суде: интервью и комментарии Севе было лень расшифровывать, и он все запоминал так. Причем обычно в разы интереснее, чем ему их на самом деле давали.
Ладно-ладно. Юлька прыснула, представив себе физиономии отдельных граждан, когда они это прочтут; в конце концов, почему бы не помочь хорошему человеку, да и как ему прикажете выкручиваться, если заказали сенсацию на гнилую тему закрытия нашего занюханного "Моста"? Отхлебнула кофе, вальяжно забросила ногу на ногу и приступила. Свободна, сказал ей на прощание Михалыч, и вот теперь, с опозданием, до нее дошло: она и вправду свободна, можно творить все, что придет в голову, образовалась чертова прорва времени и прочих ресурсов, ну кроме денег - но в нашей стране их все равно никогда не бывает больше, чем нужно, зато столько, сколько кровно необходимо, зарабатывается всегда, и потом, Кешка же обещал…
Посреди развернутого, почти сенсационного комментария Иннокентий как раз и позвонил. В отличие от прошлого раза, он был скромен и тих, словно боялся спугнуть невероятную удачу. Деньги поступили на счет. В полном объеме. С ума сойти. Юлька покивала с важным видом, тоже без воплей, договорилась встретиться с Кешкой вечером, а на сэкономленную энергию воодушевления по-быстрому разделалась с палиевской сенсацией.
- Супер! - восхитился Сева, он всеми и всегда восхищался, а потому общение с ним поднимало самооценку. - Заодно и фильму твою гениальную пропиарим. Слушай, Юлька, но надо же тебе работку найти. Скажи, я пошустрю и свистну.
- Спасибо, Сева. Не надо пока.
- Ну смотри. Я побежал, звони, если что. Да, кстати.
Он притормозил, зависнув над Юлькой необъятным животом, утыканным сразу несколькими кондишенами, создававшими в воздухе причудливые завихрения:
- У нас, говорят, сейчас Ливанов тусует? Мне его заказали в один журнал, поделись контактами.
- Ливанов - козел, - мрачно бросила Юлька.
Но телефон дала, мотивацию смотри выше. Хороший человек понимающе подмигнул (фиг он чего-нибудь понял), потрепал ее по плечу и невероятно резво усвистел прочь - забыв, как несколько позже обнаружила Юлька, расплатиться за кофе. Сева каждый раз забывал об этом, если сидел в кафешке не один, а в одиночку он не пил никогда, и кофе в том числе.
Однако Юлькино настроение было испорчено не этим.
Напомнил, блин.
А она еще прикидывала, пускай по-приколу, но все-таки! - как выйдет за него замуж, гуглила его, словно последняя идиотка, даже цитировала наизусть эти его, блин, стихи. Конечно, она ни разу ему не верила, она чего угодно от него ожидала, но не настолько же. Черт с ними, с "Вестями", давно они у нее вот где, в компании с "Мостом" - но само по себе, в принципе… как?! Интересно, на что был похож его разговор с Михалычем, если таковой вообще имел место быть, а не представлял собой одностороннюю импровизацию в глухую трубу. И ведь наверняка ему казалось, что это очень смешно!.. он же все время твердил, какая я смешная.
Ну и пусть. Юлька выпрямилась, тряхнула вымытыми с вечера волосами и величественно допила кофе под разнообразными взглядами бывших коллег, перелетной стаей потянувшихся сюда после планерки. Зато у меня все хорошо. Мало кого так вовремя и кстати увольняют с работы. Все складывается, совпадает краями, как паззлы, завязывается узелками в правильное плетение, ссыпается стеклышками калейдоскопа в самую красивую и замечательную картинку. А что в ней в упор нет и не предвидится никакого Дмитрия Ливанова - так попробуем как-нибудь пережить.
По-правде говоря, она уже сейчас с трудом припоминала его лицо, одни фотки из нета. Сетевой, ненастоящий, медийный персонаж, с которым по определению не может быть ничего общего - не только у нее, ни у кого вообще. Разве что Севе придется отлавливать его для интервью, мои соболезнования. Нет никакого Ливанова. Не бывает, не существует в природе, как монстров культурного шельфа…
Да и вся та безумная и странная экспедиция к дайверам в поисках сокровищ, оставшись в прошлом, потеряла очертания реальности, как оно всегда бывает с кусочками жизни, резко выпадающими по стилистике и содержанию из общего ее хода. Потом, после именно эти яркие моменты и всплывают на поверхность, выкристаллизовываются в настоящие воспоминания, из тех, которыми делятся в подробностях в дружеской компании и рассказывают детям перед сном, именно они составляют основу прошлого, его краски и смысл, - однако сразу, постфактум, ты не помнишь их вовсе. Обманка, марево, сон. Привиделось, пригрезилось, не было.
Не было ничего. Понял?
Бывшие свои понемногу рассосались, расползлись по съемкам. Юлька глянула на часы, встала, расплатилась (и за Севу в том числе: ни у кого никогда не хватало духу закатить скандал и не платить) и направилась к лифту, сегодня она вполне могла позволить себе некую долю риска. Свекровь по версии первого мужа более чем удивится, когда она, Юлька, явится за детьми раньше самого раннего обеда. Нет, пообедаем мы, конечно, у бабушки, нечего умножать лишние сущности. А потом… потом мы поедем в зоопарк! Это же ужас, что наши дети черт-те сколько не были в зоопарке.