Текст: Если ваш личный кондишен отказал на открытом воздухе, старайтесь передвигаться по теневой стороне улицы, периодически заходя в магазины или другие хорошо кондиционированные помещения. Воздерживайтесь от экстремальных прогулок в часы сиесты: в это время вас уж точно никто посторонний не спасет. Самоспасайтесь!
Юлия Чопик, Алексей Демъянчук, "Новые вести", Пятый канал
4. Эта Страна
В субботу Диванов повел дочку в зоопарк.
Под это дело удалось отмазаться от одного телеэфира и двух интервью, от нескольких приглашений на пьянки по разным поводам, от Юрки Рибера и напоследок от Катеньки - ее он, оказывается, обещал куда-то увезти на выходные, однако в упор об этом не помнил и в искусственный интеллект не записывал. Но против зоопарка никто и пикнуть не посмел.
Тут Ливанов мог собой по-настоящему гордиться: за последние годы ему удалось приучить эту страну к мысли, что есть вещи априори более ценные и важные, чем что бы то ни было в мире - и на первом месте среди оных стоит его, ливановская, семья. Впрочем, ему нравилось думать, будто другие семьи данная максима тоже по касательной цепляет, а значит, его моральный авторитет способствует оздоровлению общества. Хоть что-то хорошее с того авторитета, хоть шерсти клок. Правда, этой стране оно мало поможет.
На большеглазой ламе шерсть действительно висела клочьями, что очень обеспокоило Дилю:
- Папа, она болеет?
- Нет, Лилька, она линяет. Это нормально, животным тоже надо как-то приспосабливаться к глобальному потеплению. Скоро лето, будет жара, мы с тобой рванем на Соловки, а она-то здесь останется.
- Совсем-совсем голая?
- Не знаю. Если хочешь, перед отъездом придем еще раз, посмотрим.
- Ага.
Лиля была солнышко. Сияющее существо с большущими голубыми глазами и золотистыми косичками, ничего общего внешне с родным отцом. Лилька была чертенок, неспособный ни секунды усидеть на месте, с постоянными деструктивными идеями и талантом к воплям на грани ультразвука. Главнее и дороже нее ничего не было и быть не могло - ни в этой стране, ни где-либо еще.
Ливанов улыбнулся и легонько дернул дочь за косичку, уводя от клетки с ламой. Здорово, что есть на свете хотя бы одно неоспоримое чудо, точка отсчета, на которую можно опереться и уже оттуда подвергать сомнению все остальное. Здорово, что мы пошли сегодня в зоопарк.
За толстым стеклом климатовольера на уровне глаз плескалась вода, а под ней обтекаемыми торпедами носились туда-сюда последние в мире пингвины. Ливанов насчитал восемь штук, а в прошлом году было десять. Лиле он говорить об этом, понятно, не стал. После таяния антарктических льдов пингвины как вид сохранились только в неволе, по крупным зоопаркам, достаточно богатым, чтобы позволить себе такой расход энергии. Где-то в Америке, он читал, они даже вроде бы размножались. Но не в этой стране. У нас и люди-то размножаются неохотно и с трудом: для такого дела, помимо стабильности и материального благополучия, не помешало бы еще и счастье.
- …семь, восемь, - считала между тем и Лиля, - девять…
- Где ты видишь? - встрепенулся Ливанов.
- А вон там, сверху, на льдине стоит. И еще один, маленький - десять!
Скорее всего, она обсчиталась, но на душе все равно стало чуть менее муторно. К пингвиньему вольеру подошла группа галдящих школьников, похоже, экскурсантов из провинции; дети поприлипали к стеклу, а обе учительницы, помоложе и постарше, восторженно и тихо воззрились на живого Ливанова. Не дожидаясь, пока они бросятся на него с комплиментами, благодарностями, просьбами автографа и фото на память, Ливанов покрепче взял за руку Лилю, нагнувшись, поцеловал ее в пушистую макушку и удалился медленно, никем не преследуемый: провинциальные тетеньки тоже откуда-то знали, что обязаны чтить его семейную приватность. Как и вся эта страна.
Они погуляли по зоопарку еще с полчасика. Ближе к полудню припекло солнце, стало жарковато: все-таки столица - не Соловки. Ливанов предложил дочке зайти на мороженое, и она восторженно запрыгала: по маминой версии, мороженого с Лилиными гландами не полагалось ни при каких условиях. И это был далеко не единственный момент, по которому Ливанов расходился с женой. Но до сих пор не разошелся, и не дождетесь; последнее мысленно адресовалось Извицкой, кривившей губы каждый раз, когда он рассуждал о приоритете семейных ценностей, обнимая какую-нибудь катеньку. Впрочем, вступать в виртуальную полемику с Извицкой, да и с кем бы то ни было, сейчас хотелось меньше всего. Хотелось мороженого.
Они вошли в кафе напротив вольера с жирафами и тут же увидели - кого бы вы думали? - Герштейна. Тот сидел за белым кружевным столиком и трогательно кормил с ложечки мороженым шести-семилетнего мальчика, черненького и серьезного. Внука, прикинул Ливанов. А ведь Герштейн, черт возьми, уже старый. Дедушка.
Присутствие внука автоматически открывало ему допуск в герметичное ливановское семейное пространство. Герштейн привстал, замахал руками, а серьезный мальчик придвинул к столику еще один стул и вежливо предложил его Лиле. За ответной любезностью, разумеется, не заржавело:
- А почему тебя с ложки кормят? - осведомилась Лилька, устраиваясь на стуле. - Ты маленький, что ли?
- У меня гланды, - печально признался Герштейн-младший. - Мне нельзя помногу сразу.
- Видишь, у вас много общего, - сказал дочке Ливанов. - Общайтесь. А мы с дедом пока… Что здесь наливают, Герштейн?
- Сок и сладкую воду, - отозвался тот. - Но это можно подкорректировать.
Он кивнул вниз и под кружевной скатертью показал плоскую фляжку, зажатую между коленями. На что-то подобное Ливанов и рассчитывал, Герштейн в большинстве своих проявлений был на редкость предсказуем. Вот и замечательно.
- За что я тебя люблю, Герштейн, - он отвлекся на официантку, заказал мороженое и лимонад, а затем продолжил, - так это за пред… предусмотрительность. Давай.
Коньяк во фляжке оказался так себе, ну да ладно. В кафе было прохладно, жирафы напротив нежно скрещивали пятнистые шеи, Лилька уже вовсю болтала с герштейновским внуком, поминутно оборачиваясь на стойку и выглядывая вожделенное мороженое. Хорошо здесь, признал Ливанов. Но счастья все равно нет и не предвидится.
- За будущее этой страны! - пафосно произнес Герштейн и после паузы хитро усмехнулся. - Ну ты понял, Дима. За наших детей.
- И внуков, - подначил Ливанов. - Однако ты у нас могучий старик.
Герштейн расплылся в улыбке:
- Второе место на районной олимпиаде, представляешь? По географии, я ее тоже всегда любил. Наследственность!.. А твоя красавица-синеглазка что-то законы Менделя игнорирует подчистую. На твоем месте, Дима, я бы задумался.
Намеки и шуточки подобного рода Ливанов ненавидел. Естественно, ни малейших сомнений на этот счет у него не было и быть не могло - но раздражала пошлость как таковая, рафинированная, жирная, словно масляная пленка. Настроение мигом испортилось. Жирафы в вольере и те перестали нежничать и убрались с глаз долой, под навес, поближе к кормушкам. Но Герштейн ничего не заметил и продолжал разглагольствовать:
- Вот кому глобальное потепление дало возможность сорвать банк, джек-пот! Географам. Кто их слушал, когда они предупреждали, потрясали цифрами, созывали свои конгрессы и конференции, публиковали прогнозы, и все это в основном на нефтяные, между прочим, деньги…
- Когда на нефтяные, то и результаты были соответствующие, - возразил Ливанов. Вяло, но возразил - соглашаться с Герштейном было не в его правилах, независимо от цены вопроса.
- Не скажи, Дим, не скажи… Ученые в своем большинстве - честная публика. Настоящий ученый грант, разумеется, возьмет, но чтобы ради этого потом изворачиваться, делая приятное грантодателю… ни-ни. Все равно предупреждали. И все равно без толку. Но зато когда глобальное потепление и вправду грянуло, то был их звездный час! И он продолжается до сих пор, страшно подумать, какие бабки идут сейчас в мире, да и в этой стране, на исследования в данном направлении. Но даже не в том дело. Географы нынче - не просто ученые, они носители некоего сакрального знания. Мудрецы, оракулы!..
Ливанов поморщился:
- В этой стране всегда с восторгом прислушивались к оракулам. А неплохо бы, для разнообразия, и к нормальным ученым.
- Не углубляйся в детали. Слушают - и это главное. Тебе, дорогой, при всем твоем моральном авторитете никогда не будут внимать так беспрекословно, не говоря уже обо мне. Эх, до чего я жалею, что изменил увлечению детства, сдался на уговоры родителей, выбрал совсем другую специальность, далекую от географии…
- А кстати, - усмехнулся Ливанов, - чем ты занимаешься в жизни? Как-то так вышло, что я до сих пор не знаю.
Герштейн посмотрел укоризненно и понизил голос:
- Не при мальчике, Дима. Давай лучше выпьем.
Они выпили. Лиле принесли, наконец, мороженое, и Ливанов поймал себя на глупейшем желании тоже покормить ее с ложечки, все-таки гланды серьезная штука, а мы собираемся на Соловки. Но сдержался и даже промолчал, глядя, как Лилька торжествующе набирает на ложку целую башню из мороженого и отправляет в рот на глазах у потрясенного маленького Герштейна.
- Чуть не забыл, к теме о грантах, - сказал Герштейн-дедушка. - Не хочешь к банановым съездить на шару? У них там какой-то культурологический конгресс или конференция, я особенно не вникал. Короче, кто-то из местных отмывает бабло. Самолет, бизнес-класс, пятизвездочный отель…
- На Острове? - деловито поинтересовался Ливанов.
- Да нет, не настолько. В столице.
Ливанов махнул рукой: