- Что, важное событие, дай? Празднуешь в этом году дашайн загодя? - шутили покупатели.
И он рассказал им, как раскупают коз и как процветает бизнес мясников Тудикхела. Мужчины, вдохновленные возможностью отпраздновать что-то, все как один решили купить вдоволь мяса для последней трапезы.
Сануканча, владелец молочной лавки ниже по улице, заявил, что вся его семья в составе ста шестнадцати человек планирует в этот день сидеть дома, чтобы быть вместе, когда на следующее утро поднимутся семь солнц и сожгут землю. Бикаш, превратившийся из авара-бездельника в серьезного молодого учителя, с тех пор как получил работу в "Английской школе Диснея", поведал, что так много детей просило освободить их от занятий в этот день, что школам de facto пришлось объявить его днем общенациональных каникул. Гопал Бхакта сообщил, что его сестра, работающая в аэропорту, сказала ему, будто все места на рейсы Королевских непальских авиалиний раскуплены людьми, надеющимися избежать дня уничтожения.
Вечером Дил вернулся домой с килограммом мяса, завернутого в листья салового дерева, и молча протянул его Канчи.
- Мясо! В доме ни крупицы риса, ни капли масла, ни щепотки куркумы! А ты являешься с мясом! Да мы неделю могли бы питаться на эти деньги! - возмутилась Канчи.
- Заткнись, дура, и ешь, - ответил Дил. - Завтра ты, быть может, умрешь, так что наслаждайся этим мясом, пока оно есть и ты жива.
- И как мне его приготовить? Жаром собственного тела? - фыркнула Канчи - керосина у них тоже не было.
Дил лег на кровать, даже не стряхнув с себя серо-красной пыли от цемента и свежеобожженных кирпичей, запорошившей его с головы до ног за день работы на стройке. Он растянулся и уставился в потолок - такая уж была у него привычка. Не дождавшись от мужа ответа, Канчи спросила:
- А что за повод-то?
Посозерцав какое-то время водные потеки на деревянных стропилах, Дил объявил:
- Конец света.
Вот так она узнала о том, что огромная звезда с длиннющим хвостом собирается врезаться в Юпитер и заодно разбить Землю на мелкие кусочки. На этот раз это точно правда - вон даже по телевизору сообщили. Это уже не просто слухи. Говорили также, хотя ни радио, ни телевидение этого не подтвердили, что несколько - по одним сведениям, семь, по другим - тридцать две тысячи - солнц взойдут после катастрофы.
Канчи как раз намеревалась пойти взять немного риса у Гопала Бхакты, лавочника, который хорошо ее знал и отпускал провизию в долг, когда появился ее сын - с полиэтиленовым пакетом апельсинов.
- Апельсины! - замахнулась на него женщина, но мальчишка ловко увернулся. - Вы сумасшедшие - что отец, что сынок. В доме нет риса, а ты покупаешь апельсины! Совсем мозгов лишились!
Но отец ничего не сказал, и сын ничего не сказал, а поскольку бесполезно кричать на людей, которые ничего не говорят, Канчи удалилась, проклиная их глупость.
- Пускай мир и впрямь катится к черту! По крайней мере, мне больше не придется кормить таких идиотов!
Так что вечером они ели мясо: большие куски, полуобугленные-полусырые, - те, которыми занимались дети, и отлично прожаренные - те, которые Канчи насадила на длинные палочки и готовила над горячими углями. Причем Канчи, справедливо решив, что конец света наступает не так уж часто, сбегала на соседское поле и сорвала несколько зеленых перцев чили и кориандр, чтобы приправить козлятину.
А потом они разделили апельсины, по одному каждому. Плоды были крупные, кожура сходила легко, и аромат наполнил всю комнату. Внутри они оказались спелые, сочные, и вкус их совсем не походил на вкус тех сухих и кислых апельсинов, что растут в деревнях. После еды Дил сказал:
- И позаботься о том, чтобы дети завтра никуда не уходили из дому, а сама - как знаешь.
Позже Канчи совершенно забыла о досаде - когда на улицу вышли соседи со своим барабаном мадал и тремя приехавшими из деревни гостями. Они пели песни, такие знакомые и одновременно кажущиеся такими странными в наши дни: песни о севе риса и косьбе трав в лесу, песни о жизни, незнакомой детям и такой же далекой, как истории, которые они слышат от жрецов, когда те читают им священные тексты из пуран. Затем ее сын поднялся и стал танцевать, все они веселились, а потом домовладелица высунула из-за двери голову и возмутилась:
- Что тут за гвалт? Что происходит? Шум как при конце света!
В знаменательный день Канчи оделась очень тщательно. Поверх обычного хлопкового сари она повязала пушистую светло-голубую кашемировую шаль, которую Дженнифер привезла из Америки. Дженнифер, испытывавшая давнее мрачное и бесконечно глубокое отвращение к Непалу, служила в каком-то департаменте развития, где убеждала женщин делать прививки и хранить деньги в банках. Она частенько говаривала Канчи, что непальцы не способны понять, что для них лучше. Она бы гордилась, увидев, что Канчи воспользовалась голубой шалью в столь важный день.
Канчи работала на Дженнифер, когда та бывала в городе. Она готовила ей рис и овощи без всяких специй и резала гигантские огненно-красные перцы, которые Дженнифер любила есть сырыми, стоя перед телевизором в своих ярких обтягивающих нарядах и исполняя свои странные танцы. "Джейн Фонда, Джейн Фонда!" - вопила она Канчи, скача этаким безумным зеленющим кузнечиком вверх-вниз и жуя огромные перцы. Она не была слишком щедра на подарки, но каждую зиму вручала Канчи какую-нибудь одежду.
- Зачем тебе шаль в такую жарищу? - спросила Миттху, старая кухарка Шармасов, в чей дом Канчи ходила каждое утро стирать, пополняя тем самым свой нестабильный доход.
- А ты разве не слыхала? - ответила Канчи. - Все только об этом и говорят. Сегодня конец света. Великий садху предсказал. Муж не рядом со мной, дети не рядом, так, по крайней мере, со мной моя шаль.
- Какая чушь! - фыркнула Миттху; религиозная женщина, она скептически относилась к людям и событиям, о которых не слышала.
- Нет, ну а вдруг конец все-таки наступит? - настаивала Канчи.
На это Миттху твердо отрезала:
- Не наступит.
- Давай съедим рис сейчас, диди, - встревоженно предложила Канчи, когда небо потемнело, суля мелкий дождик. По подсчетам, конец света должен был наступить ровно в одиннадцать, и Канчи намеревалась встретить его на сытый желудок. - А то потом совсем кишки сведет.
- Это для твоего тела или для твоей души? - язвительно поинтересовалась Миттху, накладывая рис на тарелку Канчи. Язычок у нее всегда был ядовитый.
- Что душа, она улетит, как мелкая пташка. Улетит, проголодавшись, и добудет себе пищу в чужих домах. Пустой живот - вот что меня убивает.
- А твоя шаль согреет тебя на небесах или в аду? - Миттху посыпала рис щепоткой пряной томатной приправы.
- Шаль мне ни к чему ни в раю, ни в аду. Она на тот случай, если я выживу, а все остальные - нет и на земле не останется никого, кроме меня. Вот тогда-то у меня хотя бы найдется шаль, которая согреет меня.
Миттху, хотя она никогда бы не признала этого, высоко оценила замечательную предусмотрительность и здравый смысл подруги.
- Хм… - только и хмыкнула она, кинув взгляд на солнце, вполне ясное с виду, размышляя при этом, не стоит ли тоже сбегать за шалью, просто на всякий случай, но решила, что гордость превыше всего.
Раскат грома прокатился по чистому голубому небу, и Канчи в панике вскочила.
- Ну я и идиотка, нервы ни к черту, - выругала она себя.
- Ешь, Канчи. - Миттху постучала черпаком о горшок, раздосадованная собственным испугом.
- Утром я видела Шанту Баджай, несущуюся в свою контору. Она сказала, что явится на рабочее место, даже если никто больше не придет в офис, и, коли суждено, умрет в своем кресле.
- Так с чего бы вдруг случиться концу света? - полюбопытствовала Миттху.
Она не верила, что это произойдет. И в то же время ей было интересно.