– -Потому что кончается на "у"! Мозги растопырь!-сказал Спичкис.- Тебе о совещании не сообщали?
Человек посторонний подумал бы сгоряча, что после этих слов начальник пожарной охраны моментально прервет связь и прибежит в кабинет с пожарным топором, но ах, как бы он ошибся! Голос Момзякова не только не исчез из селектора, но и заметно оживился. Очевидно обоим участникам беседа доставляла какое-то таинственное удовольствие.
– -А что я забыл на твоем совещании? С тобой разговаривать – всё равно, что музыку в ушанке слушать!
– -Напрасно, Момзяков! Я бы, к примеру, с удовольствием послушал: почему пожарная лестница номер восемь не заперта?
– -Не свисти! Прапорщик пожарной службы Гусакова утром делала обход – всё было в порядке.
– -Момзяков! Пусть твоя прапорщица очки оденет!
– -Она их носит, не снимая. А за замки на дверях я не отвечаю.
– -Ты у нас ни за что не отвечаешь!
Прокричав эти слова, Спичкис отрубил селектор, и все, кто был в кабинете (кроме экспошармовца Чикильдеева, разумеется), снова помертвели под его взглядом.
– -Где он? Где хозяйственник??
– -Я,-просочился несмелый голос.
– -Почему нет замка на восьмой лестнице?
– -Так ведь не мой же сектор…
– -Пиши увольнительную!.. Где производственный отдел?
– -Тут…
Видя, что самое интересное позади, Сева воспользовался всеобщим параличом и, скороговоркой сообщив, что не будет больше мешать своим присутствием, покинул кабинет. Он уже не видел, как Спичкису несли инструкции и подшивки распоряжений, как их листали самые разные пальцы, и как те же пальцы елозили по запутанным планам с непонятными обозначениями, вроде: "h мрам.колон.", "Л-К 9000", "А22 повесочн.". А между тем, если бы Сева задержался в кабинете у главного администратора, то он бы услышал кое-что весьма интересное для себя. А именно – содержащееся в следующих словах хозяина кабинета:
– -Завтра в десять утра объявляю совещание. А то некоторые хитромудрые, я гляжу, разучились писать увольнительные!.. Повестка дня: об укреплении общей дисциплины и ответственности за пожарную лестницу номер восемь, ведущую… хм… куда ведущую? Ага. В зал "Б" ведущую!
Но Сева, увы, этого уже не слышал.
4.
Меньше чем через час в зале "Б" произошли разительные перемены. Жужжащее и стучащее племя монтажников исчезло, а светильники, которые они развешивали на блестящих фермах, били ярким светом, куда им положено: в коробки стендов и в большие красивые вывески над ними, соблазняющие загадочными названиями: "Лавка чудес", "Изящный подарок", "Царский клад"… И, разумеется, были "Дары предков" и "Тьма веков". Последняя вывеска скромно смотрела из дальнего угла, где располагались задворки "Антик-шоу": здесь болталась на стене какая-то невыразительная занавеска, а дальше заманчиво вылезал бок буфетной стойки, к которой официанты подносили на тарелках пирамиды бутербродов и эклеров.
У всех входов и выходов, ведущих в зал "Б" и из него, к этому времени появились фигуры, одетые во что-то вроде черных спецовок и стриженные под воспитанников детского дома – орлы Сковородного из фирмы "Русские церберы". Напряженные, как члены, они следили за перемещением людей без вещей и людей с вещами. И с какими вещами!
…Люстра периода Директории, Франция, конец XVIII века, 25 тысяч долларов; часы каминные скульптора Томира золоченой бронзы, 35 тысяч долларов; ваза стеклянная, роспись золотом, XIX век, 45 тысяч долларов…
В проходах росли горы пустых коробок и мятой бумаги, обрывки веревок цеплялись за ноги. Среди всего этого великолепного безобразия там и тут мелькал Сева Чикильдеев, недаром заработавший у экспошармовцев ласковое прозвище "бешеный таракан".
Разумеется, появление владельца и директора "Тьмы веков" осталось в памяти отдельным эпизодом. Петр Кирсанович Шалтай объявился перед самым открытием "Антик-шоу", когда, благодаря стараниям тети Маши, проходы между стендами уже сияли чистотой, а по бокам всюду было тесно от обилия картин, мебели, ковров, витрин с фарфором и серебром. На сей раз Шалтай был, слава богу, не в лыжной куртке, а во вполне приличном костюме. В руках он нес средних размеров чемодан, с какими в свое время гвардейские офицеры возвращались после службы в окрестностях Вены или дружественной Праги. Непонятная сила подтащила Севу к обладателю десяти метров выставочной площади, хотя обычно таким скромным участникам доставалась соответствующая доля его администраторского рвения.
– - Добро пожаловать, Петр Кирсанович! Как вам наша выставка?
– -Ничего особенного. Они ещё белье с чердаков воровали, когда я уже антиквариатом занимался.
– - А где же ваша экспозиция? Может быть нужны рабочие? Повесчики?
– -Всё здесь,-лаконично ответил Шалтай.
На чемодан он даже не взглянул, но и без того было понятно, что он имел в виду именно содержание этого чудовища из фанеры, оклеенного синей тканью. Влекомый всё той же необъяснимой силой, Сева проводил Шалтая до его угла и ответил на несколько стандартных вопросов (это что? это зачем? почему эта лампочка светит вот сюда?). Он уже полагал, что его долг в отношении "Тьмы веков" исполнен, но антиквар вдруг схватил его за локоть и спросил, указывая чемоданом на рыжую занавеску:
– -А там что?
Сева отодвинул материю – за ней обнаружилась дверь из толстого стекла, полустертые буквы на которой силились сообщить:
П . ЖАР . . Й ВЫХ . .
Антиквар подергал за скобу, и с другой стороны ему радостно отозвался железный звон цепи.
– -Вот видите,-сказал Сева.-В нашей стране не бывает ничего более капитально запертого, чем дверь аварийного выхода.
Чикильдеев говорил со знанием дела, он немало повидал запущенных закоулков в Доме Искусства. Была ли его вина в том, что он не позволил себе такую роскошь, как досидеть до конца разборки у Спичкиса? Поэтому никакого значения не имеет, что Сева не обратил ни малейшего внимания на невразумительную казенную трафаретку, нанесенную прямо на стену возле несуразной двери: "Лестница № 8".
В этот момент где-то в глубине почти неразличимо звякнуло, словно ложечкой об стакан. Это каминные часы "Пробуждение фавна" (бронза, огневое золочение, Франция, XVIII век, 20 тысяч долларов) деликатно напомнили о скоротечности и невозвратности времени. Тут же ударило гулким викторианским боем совсем рядом, так что в животе словно затрепетала пружина. И почти сразу же весь зал "Б" наполнился звоном, скрипом и стоном. Ревматические механизмы старинных часов торопились отбить положенные четыре удара.
Сева засуетился, словно Золушка в полночь.
– -Петр Кирсанович, желаю всего… к сожалению, время… дела… Если будут вопросы, обращайтесь!
Последние слова донеслись до Шалтая от уже невидимого Чикильдеева, вбежавшего в проход между белыми стенами лучезарного города "Антик-шоу".
Наступал серьезный этап функционирования выставки, который можно условно назвать "чистилищем". Говоря яснее, среди многочисленной пестрой публики, готовящейся наводнить зал, надо было опознать и незаметно и мягко отправить обратно за дверь выставочных бомжей – особое племя, кочующее по открытиям, презентациям и премьерам. О! Это романтики захребетной профессии, предпочитающие стабильному доходу уличного попрошайки рискованный блеск вечного праздника. Они просачиваются сквозь все кордоны и заслоны, а некоторые способны своей внешностью и апломбом ввести в заблуждение даже самого опытного администратора. Непростая, скажу я вам, наука, тут нужно быть профессором гипнологии и психомании или как их там. Да и удивительно ли, если маргинальные слои в наше время так и кишат учеными, преподавателями, инженерами и даже отставными дипломатами. Возможно Сева Чикильдеев относился бы к выставочным бомжам достаточно снисходительно, если бы не их вороватость и не индюшиные повадки.
Утвердившись за стойкой "Информация", он велел "Церберам":
– -Запускаем!
Цепочка людей сразу протянулась из освобожденной двери к Чикильдееву. Каждый называл представляемый орган и получал специальную карточку с прищепкой и надписью "Пресса". Одна седеющая приплюснутая голова над бордовым пиджаком внушила Севе сомнение. И не потому, что пиджак был несколько потерт. Иной журналист похож на бомжа больше, чем бомж на журналиста. Человек в пиджаке выглядел вполне достоверно, но слишком развязным был его голос. Голос в первую очередь и выдает выставочного бомжа, очень уж от него разит любительским спектаклем.
– -Могу я попросить у вас визитку?
– -Сделайте одолжение!-грамотно, со сдержанным сарказмом отозвался пиджак.
газета "Спортивная мысль"
Николай Харч-Харчевский
– -Здесь не спартакиада,-с облегчением сказал Чикильдеев.
– -Замечательно!-отреагировал пиджак.-С каких пор у вас оскорбляют представителей прессы?
Сева быстрым оценивающим взглядом обежал всё, что возвышалось перед ним над стойкой. Не очень-то хорошо он был знаком с повадками спортивных журналистов. Это словечко: "спортивная" и обмануло его.
– -Прошу, проходите,-принял он политическое решение.
– -Мерси,-с достоинством отозвался пиджак, показав, что зла не держит.
Следом за журналистами начали впускать по пригласительным билетам гостей – всё под тем же пронзительным взглядом Чикильдеева.
Потом где-то в центре зала усиленный во много раз динамиками ноготь поскреб микрофон, и возбужденный женский голос сказал:
– -Дорогие друзья! Приглашаем вас на официальную церемонию открытия выставки "Антик-шоу"!