- Мне чаевничать по должности не положено! - сказал Гриша значительно и расчехлил верную спутницу камеру.
- Я тоже, знаете ли… - покряхтывая сказал Рейтман.
- Не обращайте внимания, люди на работе. - Казарин лучезарно смотрел на Сухотиху. Та покивала, улыбаясь, произнесла "ну что ж" и села напротив журналиста.
Далее случилась дежурная заминочка, сопровождаемая разлитием чая.
- Или погадать вам, что ли, на картах? - спросила Сухотиха, спеша развеять неловкость.
- Не стоит, Анна Поликарповна, - сказал Казарин. - Вы нам лучше о себе поведайте!
- Да что же… судьба моя самая обыкновенная, ничем особо не примечательная. Родилась здесь да и помирать здесь же буду… Отец мой, царствие ему небесное, коммунист, революционер, да я, вишь, не в него пошла, верующая с малых лет. Выгнал он меня из дому и проклял как есть за мое пристрастие.
- А говорите, судьба у вас обыкновенная, - улыбнулся мудро Казарин. - Необыкновенная судьба. Вы, кажется, при прежней власти пострадали за свою профессию?
- Было, не скрываю. Много было лиха, но и радости великой было много.
- А какая же радость у вас была, расскажите?
- А болящего на ноги поставлю - вот и радость! А вы вот сами… - сказала вдруг. - Сами вы много радости в жизни знали?
- Нет.
- Отчего же так?
Казарин вздохнул:
- Несправедливости на свете много.
- Ох, это вы верно сказали. - Сухотиха поправила на голове платок. - И много же на свете ее, этой несправедливости! Меня, знаете ли, пенсии лишили, а за что, скажите? То, что сидела я, так это, что же, и не человек, стало быть? Изгой какой? Или как?
- А документы у вас имеются?
- Никаких таких документов у меня нет! - каркнула вдруг Сухотиха. - И чего вы прилипли с вашими документами! Так что ж я теперь, бомжа какая или человек?
- Успокойтесь, Анна Поликарповна! - сказал Казарин, соображая, где дал он маху и почему не идет контакт. - Нет документов, и не надо.
- Извините великодушно. Это не про вас. Это участковый замучил меня со своими приставаниями. Ходит как бес в степи. - В голосе Сухотихи прорезалась ненависть, но она тут же ее погасила и сказала, улыбаясь несколько гнусно: - Давайте же чай пить, заговорились мы совсем.
Вера пропустила последние слова Сухотихи мимо ушей. Ей было жаль Сухотиху, которую злые милиционеры лишили пенсии, и она произнесла тоненьким голоском:
- Как же вы, бабушка, живете? Без пенсии?
Босоногов изумленно уставился на ассистентку.
Какая еще бабушка к чертвой матери? Но Сухотиха на бабушку не обиделась, только улыбнулась скорбно:
- А так и живу, милая, так и живу. По миру добрые люди не дают пойти. Я их лечу - они меня благодарят.
Тут Казарин опомнился. Он недовольно посмотрел на Веру, встрявшую так некстати, и сказал:
- Что же это вы верующая, а заговорами лечите… Церковь это как будто не одобряет. И не смущает вас?
- Что ж, церковь, - забормотала Сухотиха, шаря рукой по скатерти. - У церкви дела вселенские, а у нас маленькие, мирские. Да и вы-то сами тоже хороши! Говорили давеча, не следователь, а спрашиваете, как наш кум на зоне.
- Извините, Анна Поликарповна. Я не хотел.
- И не желаю я перед вами оправдываться! Перед Богом отвечу за грехи свои, как есть!
Не идет контакт! Да и о чем говорить с этой сумасшедшей?
Рейтман давно уже из-за спины Сухотихи строил рожи Казарину, но тот их игнорировал напрочь. Наконец Рейтман не выдержал и сказал вполголоса, но внятно:
- На пару слов, Андрей Николаевич.
На дворе он жадно затянулся горьким дымом, сказал нервно:
- Не понимаю, что с прибором происходит! Словно взбесился. Зашкаливает к чертовой матери!
- Вероятно, расстроен?
- В том-то и дело, что нет! На себе, на других проверял: работает как часы!
- Вы и на мне проверяли тоже? - колючим голосом сказал Казарин.
Рейтман повернул к нему издерганное лицо. Простонал:
- Да не о том речь сейчас, Андрей Николаевич, пой-ми-те! Тысячи, десятки тысяч экспериментов! - сунулся к уху Казарина, зашептал жарко: - Пространство Римана, того… закручивается спирально. Как вам понравится?
- Так. И что это значит?
- Она как черная дыра, эта тетка! Из прибора явствует, что она как бы вне нашего потока времени. Ее вообще не должно тут быть! Она из другой Вселенной!
- Так.
- Но и это не все! Нейтрино Землю прошивают насквозь, Солнце прошивают, а ее, видите ли, не хотят! Не хотят, и все тут!
- Так.
- И вообще это не одна личность! В ней и холерик, и сангвиник, и меланхолик, и черт знает кто! А такого быть не может, потому что не может быть! И так по каждому из тридцати пяти параметров! И я вам скажу кое-что, только вы не пугайтесь, пожалуйста: это не человек!
Рейтман бросил окурок на землю и затоптал его ногой. Красные искры посыпались из-под пятки.
- Может, мы дедом займемся? - спросил плаксиво. - Дедом сколько угодно!
- Нет, - ответил Казарин твердо, - теперь мы занимаемся этой ведьмой, и только ею. Но не сегодня. На сегодня достаточно. Надо это все осмыслить.
Он вернулся в комнату и во всеуслышание заявил, что они тут совсем загостились, просят хозяйку извинить и прочее, и прочее. Ведьма Сухотиха восприняла эту новость благосклонно, хотя с начала визита прошло всего минут пятнадцать. Кланяясь и рассыпаясь в любезностях, проводила гостей к калитке, приглашала наведываться и долго еще махала вслед белым платочком.
Группа возвращалась в отель в несколько подавленном настроении. Казарин и Рейтман впереди волокли тяжелый бокс и горячо беседовали о чем-то, причем Рейтман махал свободной рукой, Гриша, так и не отведавший ни гуся, ни чаю, трусил следом, а за ним шла грустная Вера, склонив к плечу голову. Босоногов, впрочем, приотстал, и сильно приотстал. Была причина.
С Иваном, как только он переступил порог ведьминского дома, стали происходить странные вещи. Показалось ему, что он не один, а как бы его даже двое. И в то время как первый номер скромно так сидел на стульчике и потягивал чаек, у номера второго… как бы это выразиться… завязался с Сухотихой роман. О да, второй номер времени даром не терял!
Сидит Сухотиха, улыбается белозубо, пьет чай с блюдца. Румяная, кожа так и светится молоком, грудь полная, высокая - дышит. И нет никого рядом, только она да Иван. Прямо как в песне: у самовара я и моя Маша, а за окном совсем уже темно. А за окном и в самом деле темно, и часы тики-так, и будто музыка хрустальная журчит. Глядит Босоногов на Сухотиху, глаза настежь, глядит, распаляется. Сухотиха ему:
- Небось притомились с дорожки, а?
- Да что вы, Анна Поликарповна, нисколько! - отвечает стажер и добавляет, подумав: - Прожектор лоб расшиб.
- Бедняжка, - шепчет Сухотиха. - Дай-ка погляжу!
Встает, и к Ивану, полной грудью по плечу, а рука на лоб - легкая, как перо, рука проводит по лбу.
- Вот и нет ничего, как не было.
Хочет Иван поймать за талию ведьму, ан не тут-то было: ловкая Сухотиха выкручивается из рук и вот уже снова сидит на стульчике, потягивает чаек.
- Баловник вы, Ваня, - говорит, а глаза смеются.
Иван смущен. Уши Ивановы пылают огнем.
- Весна, - объясняет.
- Да и верно, весна! Вёдро на дворе, хоть бы дождик пылюку прибил! Пыльно на дороге?
- Пыльно, - говорит Иван.
- Душно?
- Душно.
- Взопрели небось? - допытывается ведьма.
- Есть немного, - признается Иван и в самом деле чувствует, как от спины столбом идет пар.
- Баньку, что ли, истопить?
- А можно?
Сухотиха кивает, улыбается алыми губами. А глаза-то, глаза! Ах, что за бездна в этих глазах! Тонет Иван в глазах, тонет безнадежно.
- Баньку истоплю, - говорит Сухотиха. - Только сперва гостей провожу. Засиделись гости. А вы, Ванюша, домой не торопитесь. Как уйдут все, ступайте на двор.
- По-онял…
Тут что-то случилось, и номера воссоединились. Но Сухотиха осталась той же обворожительной пышной красавицей, и Босоногову невдомек, отчего это остальные так хмурятся, отчего наперегонки спешат покинуть дом. Вышел во двор, а голова кругом, и звезды в небе как большая воронка. Пьян Босоногов, совершенно пьян, хоть и не пил ничего крепче чаю. Однако помнит слова: как уйдут, ступай на двор. Вздрагивает Босоногов всем телом, потому как в словах чудится ему обещание.
Как и было уговорено, Иван отделился от группы - никто даже не заметил. Дал крюка и через кусты, колючки, бурьян, доски какие-то, трижды споткнувшись, все же очутился на ведьмином дворе. Стал, озираясь. Ага, вот и банька! И огонек теплится в окошке, и дверца приоткрыта, словно приглашает войти. Ну, стажер, соберись с духом, и вперед!
Пригнув голову, вошел Босоногов в дверь, и в грудь ударил теплый квасной дух, и тут же дверь позади хлопнула, и рука легла ему на плечо.
- Пришел, Ванюша!
Босоногов проглотил ком в горле: вдруг сделалось не по себе. Голос за спиной:
- Ну, скидывай одежу. Дай-ка помогу!
Тонкие прохладные пальцы проникли под воротник, отлетела одна пуговица, другая, и куртка слезла как чешуя, а за курткой - рубашка, а затем ремень звякнул бляхой, и джинсы предательски поползли вниз. Тут уж Босоногов опомнился и уцепился за джинсы, как за последнюю свою надежду, не дал им упасть. Смех:
- Ой, Ва-а-ня, а сперва такой был хра-абрый! Что же, так и будешь в штанах париться?
- Да я что, я ничего! - сказал Босоногов, чертыхаясь про себя. Нагнулся, снял кроссовок, затем другой, и уж после джинсы аккуратно повесил на гвоздик. Только тогда осмелился он обернуться.
Сухотиха стояла перед ним нагая. Спросила: