Мы осмотрелись. И увидели Реву-Корову.
Он сидел, прислонясь спиной к надгробию, такой большой, черный и неподвижный, что казался составной частью бронзового памятника. Он был похож на роденовского "Мыслителя" - "Мыслителя" в котелке и белой набедренной повязке. Но было в нем нечто живое. Когда он поднял голову, мы узрели сверкающие в лунном свете слезы.
- Скажите, - произнес я взволнованно, - зачем раскопаны все эти могилы?
- Благослови тебя Господь, мой мальчик, - произнес он со слегка провинциальным акцентом. - Видать, здесь погребен кто-то из твоих близких?
- Моя мать.
Слезы заструились еще обильнее.
- О, мальчик мой, неужто и вправду так? Тогда ты будешь счастлив, услыхав мою преславную новость. Видишь ли, здесь погребена моя собственная любимая жена.
Ничего радостного в этом я не видел, но предпочел промолчать и подождать, что он скажет дальше.
- Да-да, мой мальчик, - извини уж, что я так тебя называю. Я ведь все же ветеран американо-испанской войны и старше тебя на много скорбных лет. Да уж, не явись к нам благословенный Махруд - да споткнется он о собственные божественные копыта и расквасит свой славный лик! - я бы давно уже помер от старости, и кости мои покоились бы на барже вместе с останками моей жены и…
- Какой барже? - перебил я.
- Какой? Да откуда ты взялся? Ах да, ты новенький. - Мыслитель ткнул пальцем вверх, очевидно, показывая на мою лысину. - Боже мой, мальчик, торопись. К утру ты должен поспеть в Наспин, чтобы не пропустить отправления баржи, груженной костями. Великий будет праздник, уж поверь мне, с бочками Хмеля, а уж жареной говядины и свинины и любовных утех хватит по меньшей мере на неделю.
После долгих расспросов я выяснил, что Махруд велел выкопать останки всех покойников со всех кладбищ Зоны и переправить их в Наспин. Завтра утром груженная костями баржа переправится через Иллинойс и доставит останки на восточный берег. Что произойдет дальше, не знали даже младшие боги - или не хотели говорить, - но все были уверены, что Махруд вознамерился воскресить покойников. Поэтому в город стекались толпы жаждущих стать очевидцами великого события.
От этой новости настроение мое заметно улучшилось. Если на дорогах и в самом городе будет так много народу, то затеряться в толпе не составит большого труда.
- Дети мои, - говорил тем временем тип в котелке, - по мне, Все-Бык слишком далеко зашел, и это верно, как то, что меня прозывают Ревой-Коровой. Ну, попробует он воскресить покойников, а у него не выйдет. И куда денется людская вера в него? И что станется со мною? - Он громко всхлипнул. - Я снова останусь без работы, лишусь своего поста - это я-то, который служил старому Богу до тех пор, пока не понял, что тот сдает позиции, а на его место приходит молодой и могучий Махруд. Такие боги существовали в древней Эрин, когда боги были богами, а люди - великанами. А теперь Махруд - Бык имя его, чтоб он сдох! - потеряет лицо, и тут уж ничего не поправишь. И я стану самой жалкой тварью на свете - лжепророком! Да еще хуже того - меня вот-вот хотели повысить до полу-частью-недобога - я-то по службе быстро иду, расту как на дрожжах, потому что верую истово, и работаю как вол, и рта не раскрываю - и надо же было в голову Все-Быка прийти этой рекламной шумихе с воскрешениями! Ну чтоб ему стоило угомониться!
Наконец я выжал из него, что боится он не столько неудачи Махруда, сколько успеха.
- Если Махруд и вправду сумеет облечь старые кости новой плотью, моя вечно любимая жена начнет разыскивать меня, и жизнь моя не будет стоить даже цента до-Хмельных лет. Она не забудет и не простит мне, что я столкнул ее с лестницы десять лет назад, так что она свернула свою тощую шею. Какое ей дело до того, что она возвратится к жизни с чудесной фигуркой и милым личиком вместо прежнего топора. Только не она, о черная печень Господа гнева!
Да что там, разве бывал я счастлив с того самого дня, когда впервые открыл свои голубые невинные глаза, - не запятнанные ничем, кроме первородного греха, но Махруд говорит, что к нему эта догма не относится, - и увидал свет нового дня? Несчастным я был, несчастным и останусь. Даже сладкое жало смерти не дотронется до меня - и это так же точно, как то, что солнце встает на востоке, как то, что Махруд стал быком и переплыл Иллинойс с прекрасной Пегги на спине и сделал ее своей супругой на высоких скалах, - да, я даже не смогу умереть, потому что моя вечно любимая женушка разыщет мои старые кости и переправит их Махруду, чтобы предстать передо мною, когда я воскресну.
Я уже порядком устал от этого потока гипербол, бесконечного, как сама река Иллинойс.
- Благодарю вас, мистер Рева-Корова, и доброй вам ночи. У нас впереди еще долгий путь.
- Ну ладно, мальчик мой, только это не настоящее мое имя. Это прозвище, мне его дали городские, потому как…
Дальше я не слушал. Вернувшись к могиле матери, я лег, но сон не шел - Алиса с Ревой еще болтали. Только мне удалось отключиться, как Алиса хлопнулась на землю рядом и потребовала, чтобы я выслушал историю нашего нового знакомца.
Его белую набедренную повязку я, конечно, заметил. Так вот, если бы Рева поднялся, стало бы заметно, что сложена она треугольником, весьма напоминая определенный предмет одеяния младенцев. Сходство это было отнюдь не случайно. Рева оказался одним из Дюжины Дристучих Деток.
Более того, если бы Рева встал, я заметил бы еще исходящее от его седалища желтое свечение - нимб, по цвету и местоположению напоминающий фонарик светлячка.
Оказывается, вскоре после того как воздействие Хмеля стало проявляться в полной мере и жители Наспина повернулись спиной к внешнему миру, новой религией попытались воспользоваться многочисленные самозваные пророки. Каждый проповедовал свой личный вариант еще не до конца понятого вероучения. В их числе были и двенадцать политиканов, давно уже перекачивавшие деньги из городской казны в свои карманы. Из-за того что содержимое Бутылки не сразу изменило природу вещей, они не сразу поняли, что происходит в долине.
Колеса промышленности постепенно замедляли обороты. Трава и деревья неторопливо подтачивали мостовые. Люди мало-помалу теряли интерес к бытовым заботам. Почти незаметно таяли оковы морали. Исчезали вражда, злоба и болезни. Тяготы, ужасы и скука жизни рассеивались так же волшебно, как утренний туман под лучами встающего солнца.
И вот наступило время, когда люди перестали летать в Чикаго по делам или для развлечений, перестали ходить в библиотеки, когда работники типографий и репортеры ежедневных газет не вышли на работу, когда в компании Дизельных Бульдозеров и на винокуренном заводе Майрона Малкера, - крупнейших в мире предприятиях своего рода, - прозвучал последний гудок, когда люди, казалось, поняли наконец, что мир был устроен совсем не так, как должен, но что в скором будущем все станет хорошо.
Потом уволились все почтальоны. В Вашингтон и столицу штата полетели стаи перепуганных телеграмм и писем - из соседних городов, потому что местная почта закрылась совсем.
Вот тогда-то Управление пищевых и лекарственных продуктов, налоговое управление и ФБР начали засылать в Наспин своих агентов для выяснения обстановки. Агенты не возвращались. На их поиски посылали следующих, и те тоже поддавались притяжению Хмеля.
Хмель, однако, не вошел еще в полную силу, когда Дурхам открылся людям как Махруд, с подачи пророка Шида. Противодействие еще имелось, а энергичнее всего выступали против двенадцать политиканов. Организовав митинг в сквере у здания суда, они подстрекали народ идти за ними в атаку на Махруда. Для начала они вознамерились двинуться к Трэйбеллскому университету, где в здании факультета метеорологии обитал Шид.
- И там, - кричал один из этих двенадцати, потрясая кулаком в сторону мощного хмельного фонтана, бьющего из Бутылки на склоны холма, - мы линчуем этого сумасшедшего ученого, назвавшего себя Махрудом, этого лунатика, который, как мы знаем, всего лишь свихнувшийся профессор, любитель, с позволения сказать, поэзии и философии. Друзья, граждане, американцы, если этот Махруд и в самом деле бог, как утверждает Шид, еще один ученый безумец, - пусть он поразит меня молнией! Мы с друзьями бросаем ему вызов!
Все двенадцать стояли на трибуне перед зданием суда, глядя на Главную улицу, а вдоль нее - на холмы по ту сторону реки, дерзко взирая на восток. Ни грома, ни молнии не последовало. Но в следующий же миг они вынуждены были позорно бежать, чтобы больше уже никогда не докучать Все-Быку.
Алиса хихикнула.
- Их поразила кара не столь ужасная, как молния, и не столь впечатляющая, но гораздо более унизительная. Махруд наслал на них болезнь, из-за которой несчастные вынуждены теперь носить подгузники, как младенцы - и по той же причине. Разумеется, это убедило Дюжину Дристучих Деток. Но нервы у этих экс-столпов демократии оказались из закаленной стали. Никто и глазом не моргнул, а они уже заявили, что с самого начала знали, будто Махруд является Все-Быком. И они снова созвали митинг, дабы с великой помпой во всеуслышание объявить о смене курса. Они дошли до того, что Махруд, дескать, наделил их монополией на Божественное откровение. А если кто-либо из простых смертных пожелает связаться с ним, пускай встает в очередь и платит за вход. Они так и не уразумели, что деньги давно потеряли ценность.
У них хватило даже нахальства и скудоумия умолять Махруда о наделении их особым знаком в доказательство их пророческой миссии. И Все-Бык действительно наделил Деток явным признаком святости. Он наградил их негасимыми нимбами золотого света.
Алиса обхватила руками колени, чтобы не покатиться по траве от смеха.