- Жак - экспедитор в одной промышленной компании, - ответил Кэнсоннас, - но, к его великому сожалению, это вовсе не означает, что он участвует в каких-либо экспедициях!
- Что он хочет этим сказать? - поинтересовался Мишель.
- Он хочет сказать, - откликнулся Жак, - что я предпочел бы стать солдатом!
- Солдатом? - удивился молодой человек.
- Да, солдатом! Превосходное ремесло! Еще совсем недавно, каких-нибудь пятьдесят лет назад, им можно было достойно зарабатывать себе на жизнь!
- И столь же достойно с ней расстаться! - возразил Кэнсоннас. - Но о чем говорить, дело конченое, ведь армии как таковой уже больше нет. Разве только податься в жандармы. Раньше Жак поступил бы в военную школу или пошел бы служить по контракту. В армии, одерживая победы и проигрывая сражения, он дослужился бы до генерала, как Тюренн, или даже стал бы императором, как Бонапарт! Но, увы, мой бравый вояка, теперь это только мечты!
- Полноте! Как знать! - проговорил Жак. - Франция, Англия, Италия, Россия, конечно, распустили свои армии. В прошлом веке мы так далеко продвинулись в усовершенствовании вооружений, что это стало просто смешным, и Франция не смогла удержаться от смеха…
- И, посмеявшись вволю, она оказалась разоруженной, - вставил Кэнсоннас.
- Да. Злой шутник! Согласен с тобой, все европейские державы, кроме старушки Австрии, покончили с воинственными устремлениями. Но означает ли это, что искоренен боевой дух, живущий в каждом человеке, и естественный инстинкт завоевателя, присущий любому правительству?
- Безусловно, - ответил Кэнсоннас.
- Но почему же?
- Да по той простой причине, что инстинкты эти существовали тогда, когда им потакали и давали полную волю! "Если хочешь мира - готовься к войне!" - говаривали в старину. Да, но какая война без воинов? Упраздните живописцев - не будет живописи, скульпторов - скульптуры, музыкантов - музыки! Так и солдаты - это те же артисты!
- Разумеется! - согласился Мишель. - Уж лучше бы я завербовался в армию, чем заниматься своим мерзким ремеслом.
- О! И ты туда же, малыш! - воскликнул Кэнсоннас. - Неужели ты действительно хочешь сражаться?
- Следуя словам Стендаля, величайшего из мыслителей прошлого века, сражение возвышает душу, - ответил Мишель.
- Да… - задумался пианист и тут же добавил: - А много ли надо ума, чтоб размахивать саблей?
- Немало, - ответил Жак, - если точно направить удар.
- Но еще больше, чтоб его отразить, - парировал пианист. - Ну что ж, друзья, возможно, кое в чем вы правы, и я, быть может, и поддержал бы вас в вашем решении стать солдатами, но, увы, - армии больше нет! Впрочем, если порассуждать, то солдатское ремесло не такое уж плохое! Но раз уж Марсово поле застроено зданиями коллежа, придется отказаться от этой затеи.
- К ней еще вернутся, - проговорил Жак, - в один прекрасный день возникнут непредвиденные осложнения…
- Не думаю, мой храбрый друг, ибо все эти воинственные идеи, равно как и понятия чести, уходят в прошлое. Прежде во Франции люди боялись прослыть смешными, а теперь сам знаешь, во что превратился кодекс чести. На дуэлях больше не дерутся, поединки давно вышли из моды, все судятся или полюбовно договариваются. И уж если человек не отстаивает в поединке свою честь, то с какой стати ему рисковать жизнью ради политики? Если никто больше не берется за шпагу, с чего бы это правительствам вытаскивать ее из ножен? Никогда не бывало такого множества сражений, как в эпоху дуэлей. Но дуэлянты перевелись, а значит, и солдаты тоже.
- О! Их время еще вернется, - проговорил Жак.
- А какой в них прок, если торговые связи все больше сплачивают народы! Разве русские, англичане, американцы не вкладывают свои рубли, банкноты и доллары в наши коммерческие предприятия? Разве деньги - не враг свинцу, а кипа хлопка не вытеснила пулю? Ну, подумай сам, Жак! Разве англичане, воспользовавшись правом, в котором отказывают нам, не превращаются во Франции в крупных земельных собственников? Они владеют обширными территориями, почти целыми департаментами, и отнюдь не завоеванными, а купленными за деньги, что гораздо надежнее! Мы как-то упустили это из виду и никак им не препятствовали. В конце концов, эти люди захватят всю нашу землю, взяв тем самым реванш за покорение Англии Вильгельмом Завоевателем.
- Мой дорогой Кэнсоннас, - откликнулся Жак, - запоминай хорошенько, а вы, молодой человек, послушайте: сейчас я изложу вам символ веры нашего века. Когда-то во времена Монтеня, а может, и Рабле, говаривали: "А что знаю я?" В девятнадцатом веке заговорили иначе: "А мне какое дело!" Сегодня же говорят: "А что я с этого буду иметь?" Так вот, как только война будет способна принести такую же выгоду, как и промышленная сделка, она немедленно разразится.
- Можно подумать, что война когда-нибудь приносила какую-либо выгоду, особенно Франции!
- Потому что сражались не ради денег, а ради чести, - отозвался Жак.
- А ты полагаешь, что может существовать армия неустрашимых негоциантов?
- Не сомневаюсь. Возьми, к примеру, американцев и их чудовищную войну тысяча восемьсот шестьдесят третьего года.
- Но, дорогой мой, армия, вынужденная сражаться только ради денег, - это уже не армия, а сборище мародеров!
- И все-таки она способна проявлять чудеса храбрости, - вставил Жак.
- Да, грабительские чудеса, - парировал Мишель.
И все трое рассмеялись.
- Итак, - продолжал пианист, - подведем итоги. Ты, Мишель, - поэт, ты, Жак, - солдат, а я, Кэнсоннас, - музыкант, и это в то время, когда больше нет ни музыки, ни поэзии, ни армии! Да мы просто сборище глупцов! Но тем не менее наш обед удался и был крайне содержательным, особенно по части разговора. Теперь давайте перейдем к другим занятиям.
Стол был убран, задвинут обратно, и пианино вновь заняло свое почетное место.
Глава VIII
ГДЕ РЕЧЬ ПОЙДЕТ О СТАРИННОЙ И СОВРЕМЕННОЙ МУЗЫКЕ И О ПРАКТИЧЕСКОМ ИСПОЛЬЗОВАНИИ НЕКОТОРЫХ ИНСТРУМЕНТОВ
- Наконец-то мы перейдем к музыке! - воскликнул Мишель.
- Только не надо современной, - сказал Жак, - эта музыка слишком сложна…
- Для понимания - да, для сочинения - нет, - ответил Кэнсоннас.
- Отчего же? - спросил Мишель.
- Объясняю, - продолжил Кэнсоннас, - готов подтвердить мои слова сногсшибательным примером. Мишель, возьми на себя труд открыть пианино.
Молодой человек повиновался.
- Хорошо. Теперь садись на клавиши.
- Что? Ты хочешь…
- Садись, говорю тебе.
Мишель опустился на клавиши. Инструмент издал душераздирающие звуки.
- Знаешь ли ты, что ты сейчас делаешь? - спросил пианист.
- Понятия не имею.
- Сам того не ведая, ты создаешь современную музыку.
- Истинная правда! - подтвердил Жак.
- Это называется современным аккордом! Самое страшное, что нынешние досужие теоретики пытаются дать ему научное обоснование! Прежде лишь некоторым звукам дозволено было соединяться друг с другом. Но с тех самых пор, как их примирили, они больше не ссорятся между собой! Они слишком хорошо воспитаны!
- Но от этого они не стали менее неприятными, - проговорил Жак.
- Чего же ты хочешь, друг мой! Нас привела к подобной музыке сама логика вещей. В прошлом веке некий Рихард Вагнер, новоявленный пророк, которого не успели распять, сотворил музыку будущего, и мы до сих пор находимся под ее гнетом. В его время уже упразднили мелодию, он же посчитал возможным выставить за дверь и гармонию. Дом совсем опустел.
- Почти то же самое, - вставил Мишель, - что писать картины, не прибегая к рисунку и краскам.
- Именно так, - отозвался Кэнсоннас. - Ты говоришь о живописи, но это искусство родилось не во Франции. Оно пришло к нам из Италии и Германии, поэтому мне было бы не столь больно видеть, как его профанируют! Иное дело - музыка, она - наше кровное дитя…
- А я думал, - перебил его Жак, - что музыка родом из Италии!
- Ошибаешься, друг мой, до середины шестнадцатого века в Европе преобладала французская музыка; гугенот Гудимель был учителем Палестрины, а самые старые, самые наивные мелодии пришли к нам из Галлии.
- И вот до чего мы докатились, - вздохнул Мишель.