– Доченька, зря ты забиваешь голову глупостями. Все хорошо у Глории, скоро станет аббатисой, и вы снова увидитесь. Лучше ложись пораньше, выспись, завтра гости приедут.
Тут я поняла, что гости будут необычными. Понимаешь, я – нечто вроде живого герба Литлендов. Где бы ни была, на меня смотрят. Всегда сияю и улыбаюсь, всегда с иголочки, всегда – прелесть. Будь хоть пятнышко – на мне его заметят. Так вот, если к этим гостям нужно как-то особенно готовиться, то что же это за люди? И зачем отец позвал их в Лейси, а не в столичный дом?
– Кто они, папа?
– Граф Рейс и его рыцари.
– Граф Рейс?!
– Да, доча.
Ты, конечно, все знаешь о политике. Держу пари: тебе все это ясно, но по-книжному – конфликт интересов, спорные земли вдоль реки являются камнем преткновения… Дай-ка я объясню, как это видится мне. Представь волчью стаю и пастуха с овцами да собаками. Пастух стережет, волки нападают. Иногда зарежут овцу, иногда собакам пустят кровь. Бывает, и псы задавят волка – одного, а остальные только злее становятся. И вот однажды волчий вожак является прямиком на псарню и виляет хвостом, а собаки дают ему погрызть косточку, водичкой поют. Вообразила картинку? Вот это и есть граф Рейс в гостях у Дома Литленд.
* * *
Их было восемь, они приехали верхом. И мы встречали верхом: папа, лорд Косс, я, десять отцовских рыцарей. Это было правильно: нас больше, а кони наши – лучше. Но и неправильно тоже: встречаться в седлах – традиция кочевников. Выходило, будто мы подстроились под них.
Многословно прозвучали титулы, имена потерялись под грудой "лордов", "сиров", "шаванов". Я запомнила лишь двоих гостей. Одним был сам граф Дамир Рейс, а другим – худой синеглазый воин, что долго-долго смотрел мне в лицо без тени улыбки. Его звали Моран Степной Огонь, он был правой рукой графа.
Конечно, мы очутились за столом. Отец щедро поил западников и все спрашивал о том – о сем. Люди любят, когда их спрашивают. Видно, папа хотел очаровать гостей. А я не знала, чего хотеть. За столом сидели двадцать мужчин, которые, встреться они в другом месте, охотно перебили бы друг друга. И я. Было не по себе, я все молчала. Стала думать: в чем суть этой встречи? Зачем мы кормим, поим своих врагов? Поймала часть беседы, прояснилось.
– Мир меняется, и очень быстро, – говорил отец. – Летом не то, что было весною, а осенью будет не то, что летом. К зиме уже не узнаешь то, что звалось Империей Полари. Как думаете, граф?
Дамир Рейс отвечал:
– Не весна и лето, лорд. Времена года как шли, так и идут. Они тут не при чем. Север и Юг, Запад и Восток – вот что меняется. Корона всегда дружила с Центром, а Север держала на цепи – так было. Но вот Корона венчается с медведями, а Шейланд – с Северной Принцессой. За год лягут рельсы до Клыка Медведя и Первой Зимы. Север станет во много раз сильнее. Что я думаю об этом, лорд Литленд?.. А сами вы что думаете?
– Разве я похож на северянина, граф?
Дамир Рейс подергал нижнюю губу. Премерзкий жест: губа оттопырилась, открылись зубы – белые с гнилыми через один. Но ты не подумай, что он был старик. О, нет! Зубы – вот и все, что было в нем гнилого. А тело – будто из железа выкованное.
– Лорд Литленд, я не привык бить мимо. Если стреляю, то прямо в точку. Стрелою ли, словом – неважно. Хотите дружбы с нами? Скажите прямо, не виляя. Протяните руку – и мы решим, пожать ли. Северяне нам враги более лютые, чем вы. Но не потому, что вы добряки. Просто вы бьетесь хуже их.
Мне до воина – как ползком до Запределья. Но в ту минуту я думала в точности то, что каждый из отцовских рыцарей. Бьемся хуже? Берите луки и коней, выезжайте в поле!
Но отец только усмехнулся и сказал:
– Однако вы приехали к нам. Мы позвали – вы приехали. Значит, имеете что сказать, кроме похвальбы.
– Приехали послушать, что вы нам скажете, – отбил граф Рейс.
– Север усиливается, значит, и Юг должен стать сильнее. Вот все, что скажу сегодня. Завтра слово за вами, граф.
Я поняла это так, что обед окончен. Откланялась и пошла восвояси, но прошла прямо за спинами западников – показать, что не боюсь их. Синеглазый Моран обернулся и схватил меня за руку. Сжал крепко, будто хотел удержать. Мы смотрели друг на друга, а отцовские воины сорвались с мест. Синеглазый подмигнул мне и спросил:
– Говоришь, ты – лучшая наездница в мире?
Я никогда не говорила этого. Ненавижу, когда так говорят, ведь это ложь. Я состязалась лишь с первородными, и то на арене, а не в поле. Среди простого люда множество прекрасных всадников, и их никто не знает, столице нет до них дела… Но синеглазому я ответила:
– Сомневаетесь?
– Встанешь с рассветом – жду у конюшен.
Он это сказал очень тихо. Ни отец не слышал, ни кто другой из наших. Если бы слышали, мне не пришлось бы думать. Отец просто запер бы меня и приставил пару воинов в охрану. Но отец не знал, и я ворочалась до полуночи. Пойти? Полная дурость! Дочка Литлендов наедине с кочевником – да это безумие! Не пойти? Значит, испугалась. Синеглазый скажет об этом, и не тихо, а так, что все услышат. Да и не главное, что услышат, главное то, что я не боюсь его! Пусть не думает, что боюсь! Я сказала себе: возьму и усну. Скорее всего, я просплю рассвет, и синеглазый простоит пару часов у конюшни – дурак дураком. Потом выйду и посмеюсь над ним. Я улыбнулась, когда это выдумала, и закрыла глаза. Когда проснулась, занималась заря.
* * *
Наш луг, за ним – рощица. Дальше – крестьянские огороды. Можно обогнуть их дорогою, но быстрее прямиком, через изгороди. Дальше речушка, а за нею – яблоневый сад.
– Я собью тебе два яблока – одно кислое, второе червивое. Ты съешь и не поморщишься.
– Возьму сама, какие захочу, а червей оставлю вам.
Луг прошли вровень, Моран бросил с насмешкой:
– Хороша.
В рощице я вырвалась – Поль прекрасно знал тропинку. На огородах синеглазый стал наверстывать. Оглянулась раз, второй – он был все ближе. Больше не смотрела, гнала во весь дух. Давай, Поль, давай! С берега спрыгнула первой, опережая ярдов на десять. В воде Поль сбавил ход. Он любит купаться, и я люблю, но не сейчас же! Выбрались на сушу, Моран был уже рядом, всего в паре шагов позади. Я пришпорила Поля – прости меня, рыжий! Вырвалась, вскинула лук, не сбавляя ходу. Еще даже не выбрала цель, когда западник выстрелил из-за моей спины. Попал в ветку, не в яблоко, но тут же выпалил снова – качнулось. Я была уже намного ближе к роще, и попала с первой стрелы. Но в тот же миг попал и он: с полусотни шагов – в черенок яблока! Никогда не видела такого.
Я подобрала оба яблока: одно было красным, другое – подгнившим.
– Мы успели вровень, – сказал синеглазый Моран. – Будет честно, если поделим.
Взял спелое яблоко, подбросил в воздух и на лету разрубил, а после поймал обе половины. Ловко вышло, я улыбнулась. Сказала, чтобы он не возомнил:
– Как же стараетесь произвести впечатление! Трудно вам приходится, бедняжка!
А синеглазый ответил:
– Я только смотрел, что сделаешь ты, чтобы впечатлить меня.
– Пф! Много о себе думаете! Я ничего особого не сделала.
– Это правда. Ничего особого.
Он взял порченое яблоко и поехал прочь. Я даже опешила – никто со мною так не обращался! Захотелось выбить яблоко из руки или возле уха просвистеть стрелой – пускай дернется с перепугу. Подняла лук, но сдержалась. А он отъехал почти до речушки, обернулся.
– Хочешь сделать особое? Давай.
Взял яблоко и поставил себе на макушку.
Ты думаешь: нет, Бекка, нет, только не говори, что выстрелила!..
Яблоко – с мушку размером. Посол графства Рейс и дочка Литлендов. Возьму на дюйм ниже – и… Сожри меня тьма. Я выстрелила.
Не знаю, попала ли в яблоко. Синеглазый Моран вскинул руку и поймал стрелу на лету. Подъехал, отдал мне и ничего не сказал, лишь кивнул.
Я спросила:
– Зачем вы это затеяли?
Он ответил:
– Ты мне нравишься.
– Потому, что метко стреляю?
– Ты не Литленд – вот почему.
– Ребекка Элеонора Агата рода Янмэй, леди Литленд, – процедила я и тронула коня.
Он догнал.
– Я не об имени. У тебя душа свободная, будто ты с Запада.
– Вот уж выдумка!
– Вчера, когда держал тебя, ты не менялась в лице. Слабая душа испугалась бы.
* * *
У папы нет от меня секретов.
Мне до такой степени неинтересны политические дела, что даже мысли не возникнет заглянуть в какую-то бумагу или что-нибудь подслушать. А если по случаю и узнаю что-то, то не удержу это в голове дольше пяти минут. Потому отец любит поговорить со мною о политике: он мне рассказывает, я ничегошеньки не понимаю и задаю из рук вон глупые вопросы, папа на них отвечает, и по ходу в его собственной голове становится яснее. Так он со мною советуется. Конечно, это когда нет рядом лорда Косса. Когда есть, они запираются вдвоем в комнате и долго беседуют под пряный чай. Тогда отец просит меня далеко не отлучаться, и если им требуется чего-нибудь – чаю, сыра, бумаги, чернил – то папа просит меня принести. Не служанку, а меня: слугам он при таких обстоятельствах не доверяет. Слуга войдет – увидит мельком, какие документы или карты на столе, услышит краем уха пару слов. Вдруг продаст сведения кому-нибудь! Так что папа просит меня послужить. Веришь, мне это в радость: он так счастлив, когда именно я подаю ему чай. Что бы он ни читал в тот момент, о чем бы ни говорил – обязательно прервется и улыбнется мне:
– Благодарю тебя, милая!..