– Я не врал, что заплатил большие деньги, чтоб оказаться здесь. Наши спецслужбы ничего не заподозрили – в их глазах я был мальчишкой-энтузиастом. Инфантильным наследником богатых родителей: такой мог увлечься космосом, как очередной игрушкой. И это было убедительно, потому что было правдой. У меня ведь было все, о чем может мечтать ребенок, и тогда я начал мечтать о большем. О решении заведомо нерешаемых задач, понимаете, о чем я? А может, дело в том, что мой дед был русским. Айвен-Иван, меня ведь назвали в честь него. Все это томление духа, стремление ввысь из стихов русских поэтов… как знать, может, его частичка осела и в моих генах?
– Менталитет, записанный в генах, – полная чушь, поверьте мне как биологу. Насчет нерешаемых задач… Вы ведь и так на Марсе. Куда уж больше?
– Вы знаете, я всегда был уверен, что делаю правильные вещи. Правильным способом. Но даже если завтра мы найдем здесь нефть, что это изменит? "Арес" восстановит капитализацию? Под участок на Марсе станут давать больший кредит? Вам не кажется, что это мелко?
Мать его так, он ведь это, похоже, всерьез…
Из-за ближнего к нам края оврага показался робот-зонд. Оценив крутизну и сыпучесть склона, наш потрепанный "Семеныч" поджал гусеницы, выпустил длинные паучьи ноги-ходули и принялся спускаться.
Повернувшись в его сторону, я помахала рукой в камеру и показала пальцами V-образную "галочку" – универсальный знак, символизирующий, что все в порядке. Символизирующий победу, если уж на то пошло.
– Вы мне не доверяете. – с грустью сказал Крамер. – А мне показалось, именно с вами у меня есть шансы на доверительные отношения. Потому я к вам и обратился. Шутка про КГБ была шуткой только отчасти. Я еще на земле вычислял, к кому из вашей экспедиции могу обратиться. Вы сможете связать меня с нужными людьми?
– Я поговорю с теми, в чьей компетенции решать такие вопросы.
– Спасибо, – американец сверкнул улыбкой за стеклом шлема. – Пока что это все, о чем я прошу. Да, чуть не забыл: на остатки своего наследства я скупал акции "Ареса". Часть на себя, часть на подставные фирмы. Если сложить все вместе, наберется блокирующий пакет. Вы понимаете перспективы?
– Однако странный же способ вы выбрали для эмиграции! В Москву через Марс?
– К моим партнерам приходили люди из FTC. Похоже, моей маскировке конец. А жаль, она неплохо работала: несколько раз слетал на Луну, убедил их в серьезности своих намерений, от меня и отстали, записав в романтические дурачки… Так что дома меня уже будут ждать… заинтересованные лица. Боюсь, до Москвы я могу и не доехать.
– Бизнесом вам у нас заниматься не разрешат, имейте в виду, – строго сказала я. Крамер лишь отмахнулся.
– На это все я с детства насмотрелся, хватит. Мне другое нужно, понимаете?
– Что ж, если это и правда так… искренне желаю вам вернуться на Землю уже советским космонавтом. Ох, и шума же будет в международном сообществе!
– Непременно будет, – рассмеялся американец. – Пожалуй, нам стоит расходиться. Буду ждать от вас сигнала. Я пойду первым, чтоб вам не пришлось поворачиваться спиной к вероятному противнику.
– Я не настолько параноик, – сконфуженно пробормотала я.
– Нет-нет, вы совершенно правы. Я думал о ваших словах насчет психологического отбора космонавтов. Сюда рвутся романтики и мечтатели, но, может, стоит отбирать, напротив, людей ответственных? Дисциплинированных, склонных подозревать худшее и быть готовым ко всему?
– Айвен, – окликнула я его, и удаляющаяся фигурка в белом скафандре замерла на склоне оврага. – У нас есть мечтатели. И романтики, и восторженные энтузиасты. Девушки с плакатов, которыми вы восхищались. Вы не разочаруетесь. Пожалуйста, не судите по мне обо всех советских людях. У меня отвратительный характер, эмоциональное выгорание и кризис какого-то там возраста. Вряд ли после этой миссии психологи еще хоть раз пустят меня в космос. Но у нас не все такие, вот увидите, вы найдете, с кем работать и дружить.
– Вы себя недооцениваете, Марина. – Крамер был уже довольно далеко, но я слышала улыбку в его голосе. – Хотел бы я однажды послушать ваше недовольство чересчур быстро эволюционирующими бактериями, прогуливаясь с вами под руку по яблоневым аллеям на берегу озера Кассини.
– Договорились. Вот когда яблони вырастут, тогда и будут романтические прогулки. Никак не раньше, – серьезно ответила я. – Сначала яблони, потом озеро и Есенин.
– Разумная расстановка приоритетов, – одобрил американец и исчез за краем холма.
"Семеныч" копошился где-то на горизонте: пока мы болтали, я кинула Никите текстовое сообщение с предложением набрать местного маггемитового песка, чтоб добавить в экспериментальную среду еще и магнитный материал. Ну, раз уж он все равно пригнал сюда зонд.
Оглядев окружающий пустынный пейзаж, я собиралась было продемонстрировать ему холодную усмешку, достойную майора КГБ из голливудского боевика, однако из груди вдруг вырвалось совершенно неуместное хихиканье. Странный звук, лет семь его уже, наверное, не издавала. К счастью, никто не мог его услышать – хвала магнитной аномалии.
Александр Горбов
Зарянка
Кто бросил клич "Марс – дело общее"? Этот вопрос долго интересовал часть работников Звездного городка. Очень уж хотелось поймать этого умника в темной подворотне и применить к нему непарламентские аргументы.
Вторая Марсианская экспедиция с самого начала подготовки ажиотажа не вызывала. Один раз были? Ну и хорошо, гнаться за третьей американской экспедицией или четвертой китайской смысла нет – лучше лунную базу до ума доведите. Но экспедиция потихоньку набиралась, модули корабля строились, финансирование приходило. Космонавты начали тренировки, утверждалась научная программа, выбирали место высадки.
Пока тот самый умник не спросил: "Марс – дело общее?" Нестройный хор голосов энтузиастов подтвердил: "Общее!" А умник спросил снова: "А что же тогда обычных людей в экспедиции нет? Хоть пять мест могли бы выделить!" Кто-то на скорую руку слепил видеоролик с красивой нарезкой о космосе и с неудобным вопросом в конце. Через неделю лозунг "Марс дело общее! Даешь Марс для всех!" облетел страну. Вопрос, к великому удивлению, замять или спустить на тормозах не удалось. Волна требований докатилась до Верховного Совета и не успокоилась, пока в экспедицию не включили два места для людей "с улицы". Любой мог подать заявку на открытый конкурс в надежде стать участником марсианской экспедиции. С условием: хорошее здоровье и личная исследовательская программа. После первичного отсева одного должно было выбрать жюри из участников Первой Марсианской, а второго – народное голосование. Тысячи людей вспомнили о мечте стать космонавтом, удивленно воскликнули "О!" и встали в очередь к приемной комиссии в Звездном городке.
* * *
Лихнецкому не повезло. Когда в очередной раз запороли тесты четвертого блока, он попался Старику под горячую руку.
– Сережа, вы мне опять устраиваете клоунаду. Вам наверняка надо сходить и помочь нашему цирку.
Так Старик называл приемную комиссию для добровольцев, куда и командировал Лихнецкого в помощь. Через три дня Сергей чуть ли не в ногах валялся у Старика с просьбой вернуть его обратно, но тот был непреклонен. Так и пришлось долгих два месяца сидеть на собеседованиях, принимать документы и мечтать вернуться к нормальной работе.
Сегодня первыми кандидатами оказались двое студентов и модель – Сергей с чистой совестью завернул их за отсутствие научной программы. Следующим оказался длинноволосый поэт, высокий, нескладный, с тоской в больших серых глазах, готовый долететь до Марса в поисках своей музы. Его он тоже отправил вслед за остальными.
Образовалась пауза и, уже раздумывая об обеде, Лихнецкий расслабился, не ожидая подвоха. И получил его: следующим кандидатом оказалась пожилая женщина. Кудрявые седые, как снег, волосы, мягкое лицо, прочерченное морщинами, яркие голубые глаза, похожие на летнее небо. И популярный среди добровольцев синий комбинезон на лямках.
– Добрый день. Добро пожаловать в Звездный городок. – Сергей заученно улыбнулся, заранее готовясь отказать. – Меня зовут Лихнецкий Сергей. Могу я увидеть ваши документы?
– Здравствуйте, Сергей, вот, пожалуйста. – Голос гостьи оказался мягкий и мелодичный. И вся она производила успокаивающее впечатление. Такой Сергей мог представить бабушку. Не свою, а среднестатистическую, пекущую блины и пирожки, подкармливающую голубей в парке, бабушку, к которой приезжают внуки на каникулы. Что она делает здесь? Что ей нужно в космосе?
К удивлению Сергея, у нее оказалось все в порядке со здоровьем, естественно, с поправкой на возраст. Но полет в космос – это не прогулка в парке, и уже возраст мог бы стать основанием для отказа. Но Лихнецкий, не желая сразу расстраивать такую милую женщину, листал документы дальше, обнаружив любопытную научную программу: немного биологии, немного астрономии, немного физики. Не для фундаментальных исследований, нет. Упор делался на трансляцию образовательного курса для школьников на Землю. Увлекательно и полезно. Ах, если бы не возраст, ей, пожалуй, в команде были бы рады. Но увы-увы. Сергей с сожалением закрыл папку с документами.
– Екатерина Ивановна, я посмотрел ваши документы. У вас чудесная научная программа. Действительно интересно.
– Спасибо, – от улыбки вокруг ее глаз разбежались морщинки, – мне помогали несколько моих знакомых педагогов. Если у вас будут замечания, мы их быстро устраним.
– Да нет, замечаний не будет. Мы не корректируем программы кандидатов. Только в случае попадания в экипаж – чтобы совместить с остальной командой. Проблема в другом.
Сергей потер переносицу, подбирая слова, чтобы не обидеть собеседницу.