И тут же сыпятся вопросы - частые, дробные, как гречка из порвавшегося пакета. А почему у меня под юбкой джинсы, так носят в Прёмзеле? А правда, что в Прёмзеле на улице по ночам столько горит цветных фонарей, что светло, как днём? А правда, что галициане бьют цыган? А я говорю по-чешски? А по-прусски? А у меня есть компьютер? А сколько в Прёмзеле стоит место на помостике? Сколько?! А сколько я тогда зарабатываю? А где я живу? А почём снимаю? А почему я не хочу пожить в небоскрёбе? А я была на телевышке? А в Прёмзельском соборе? А сколько в этот собор помещается человек? А в Сенате я бывала? А почему? А почём в Прёмзеле водка и яйца? А сколько это в австрийских кронах?
Тут неожиданно пискнул Рупа:
- А вы боитесь серебра?
Устанавливается тишина. Вся семья смущена бестактным вопросом. Уверена, что они считают меня нечистью. Я стараюсь ответить в прежней тональности:
- Нет, мальчик мой. Я не боюсь ни серебра, ни святой воды, ни чеснока. Дядя, тётя, простите, я устала с дороги, можно я где-то прилягу?
Тётя Марлена важно, плавно встаёт и провожает меня в маленькую комнату со старым диванчиком. Вручает мне подушку и плед и так же важно выходит.
Засыпаю я моментально. Всё же пятнадцать часов пути и для "волчицы" - не шутки.
Когда я просыпаюсь, в комнате очень темно, и в доме царит тишина. Спустив ноги с дивана, я попадаю в мягкое: на полу стоят мои сумки. Очень хочется пить. Чтобы не бродить по дому ночью - приезд существа вроде меня и без того большой стресс для семьи - я ищу бутылку с минералкой, купленную по дороге. Попутно вытаскиваю и откладываю подарки для дяди, тёти и племянников - на них мне не хватило денег, пришлось заложить серьги моей цыганской бабушки в Брно. После охоты деньги всё равно появятся. Напившись, я нащупываю маленькую сумочку и вынимаю мобильник - посмотреть время. Половина восьмого утра. Стоит мне взять телефон в руки, как он вздрагивает, принимая сообщение:
"Я стою под вашим окном. Л.Б."
Я с опаской смотрю в сторону тяжёлых портьер, которые совершенно закрывают окно от моего взгляда, и печатаю:
"И что?"
"Вылезайте. Поговорим"
Вот так вот. Прямо вылезайте ему. Что за бред и как он меня отследил?
Стоп, а может быть, имеется в виду мой апартман в Пшемысле?
"Я не в Галиции."
"Я тоже. Лилиана, вылезайте, или я влезу в дом. Стекло мне придётся разбить"
"Я вас застрелю ещё в процессе!"
"Значит, я залезу через детскую или кухню. Можете начать бегать между ними"
Никогда не любила вампиров. Особенно со звучными псевдонимами. Я забираюсь за портьеры и открываю окно, даже не потрудившись вооружиться. Зачем? В открытом бою я проиграю с вероятностью, близкой к ста процентам. Шанс же, что Батори не убьёт меня и в этот раз, есть. Ведь он всё-таки знает моё имя. Я криво ухмыляюсь и встаю на подоконник. Босые ноги неприятно холодит. На тротуаре действительно стоит, усмехаясь, упырь. Я осматриваюсь: слева водосточная труба, но она выглядит хлипкой и дряхлой. Я снова кидаю взгляд вниз. Батори скалится. Чёртов кровосос. Я ухмыляюсь ещё шире и прыгаю прямо на него.
Пока я лечу, в голове моей успевают пронестись подробные картины того, как я промахиваюсь, или как упырь просто делает пару шагов в сторону. Эти видения изобилуют очень неприятными деталями, вроде вёдер крови, осколков костей и размозжённого черепа. Но вампир ловко перехватывает меня.
- О, как романтично! - произносит он, продолжая улыбаться мне в лицо.
- О, как вы банальны! - отвечаю я. - Пустите.
Он слушается. Но, едва ступив на ледяной асфальт, я приглушённо взвизгиваю и карабкаюсь на Батори обратно.
- Неужели нельзя было выбрать условий покомфортней?!
- Неужели нельзя было обуться? - парирует упырь. - Ладно, подождите.
Дальнейшее восхитительно. На такое шоу я бы, не задумываясь, купила билет. Перекидывая меня с руки на руку, Батори умудряется расстегнуть и снять с себя куртку и бросить её на тротуар, меховой изнанкой кверху. На куртку он ставит меня.
- Ну? - спрашиваю я, почувствовав почву под ногами.
- Минутку, - говорит он, приседая на корточки и выуживая из кармана куртки красивую бархатную коробочку. Не вставая, он с улыбкой протягивает её мне. Я гляжу на неё с подозрением:
- Я не буду это брать. Это меня очень пугает. Это ужасно похоже на предложение руки и сердца.
- О, многорогий… Конечно, нет.
Упырь встаёт и открывает коробочку. В ней лежат серьги моей бабушки. Спутать их ни с чем невозможно: штучная цыганская работа, прихотливый узор, замысловатые подвески в виде крохотных цветочных гирлянд.
- Будучи большим поклонником красоты и всемирной гармонии, - сообщает Батори, - я уверен, что эти серьги не могут украшать ничьих ушек, кроме ваших.
Он пытается вставить одну из серёг в отверстие в моей мочке, но я отшатываюсь:
- Не трогайте меня!!! Дайте их сюда.
- Это нелепо. Я только что трогал вашу, простите, попу, - возражает вампир, но всё-таки протягивает мне коробочку.
- А вы покричите об этом на весь квартал! Настоящий дворянин! - я сама понимаю, что не на это существо мне бы шипеть, но меня буквально несёт. Возможно, это род истерики.
- Успокойтесь. Я не собираюсь грязно лапать ваши уши. Я пришёл помочь вам.
- В каком смысле?
- Лиса, - по губам кровососа опять проскальзывает усмешка, - на которую вы собрались охотиться, слишком хитра, и я не рекомендую вам соваться в её нору. Но я знаю один верный способ её одолеть.
- Давайте короче. В чём подвох? - язвлю я.
- Ни в чём. Я действительно собираюсь вам помочь. На этот раз.
- Угу. Значит, вы ждёте, что я помогу вам в какой-то другой раз?
- Когда девушка не только красива, но и умна… - мурлыкающе начинает вампир, и я, перехватывая инициативу, заканчиваю:
- Трахать её не только приятно, но и интересно, да?
- Вы циничны. Это печально. Но давайте вернёмся к вашим планам. Я предлагаю вам использовать сценарий, в котором вы чуть не преуспели со мной.
- С вами он провалился.
- А с нашей лисой не провалится. Потому что мы добавим одну маленькую деталь.
В руке у Батори появляется беловатая желатиновая капсула размером с лесной орех.
- Вы попросите вина. И когда ваш лис наклонится над бокалами, вы не станете левой рукой нежно-нежно, чувственно-чувственно гладить его по шее, - Батори касается короткими крепкими пальцами своего затылка, - нет, левой рукой вы быстро раздавите возле его лица эту капсулу, а правой так же быстро нанесёте удар.
Я не спешу хватать чудо-средство.
- Что в капсуле?
- Ничего особенного. Просто масло с сильным запахом. Краткий обонятельный шок на секунду-другую дезориентирует вампира.
- С сильным запахом? Насколько сильным? Он не дезориентирует меня?
- Не больше, чем обычный цветок розы, внезапно поднесённый к носу. Берите, не бойтесь. Но не заходите к нему в нору, даже когда он будет мёртв. Это, повторяю, опасно. Удовольствуйтесь деньгами, которые будут при нём.
Я осторожно - чтобы не раздавить - беру шарик. Батори изображает лёгкий поклон, разворачивается и уходит по улице. Я смотрю на открытое окно, на водосточную трубу, на удаляющегося вампира. Ну уж нет, на помощь я его точно не позову.
Когда на рассвете Патрина обнаруживает мою комнату пустой, её крик подымает весь дом, и кое-кого из соседей тоже.
- Я здесь! - кричу я. - Патрина, вынеси мне обувь и впусти в дом.
Но на улицу выбегает вся семья. Мальчики в пижамах слегка ёжатся. Тётя Марлена придерживает на плечах вязаную шаль.
- Что случилось?! - восклицает дядя Мишка.
- Ночью здесь был вампир, - невозмутимо сообщаю я чистую правду. - Я прыгнула на него из окна.
- Побожись?! Да ну?! - разом вступает хор родственников. Я торжественно "божусь".
- И что?! Что было-то?
- Видите куртку? От него осталась.
Мой авторитет в глазах Томека и Рупы взлетает до небес - это написано на их смуглых личиках.
В каждом доме цыганского района, в фойе, стоит шкаф для пустых бутылок и несколько ящиков для мусора: макулатуры, жестяных банок, деревянного лома и полиэтиленовых пакетов. В Богемии не ввели экологические нормы на французский манер, это для личного удобства: всё это потом сдают на пунктах приёма цыганята, зарабатывая себе таким образом на карманные расходы. Считается, что это приучает их мыслить экономически. Меня очаровывает такой подход. Я в детстве тоже сдавала бутылки - из нужды, и на таких, как я, косились. Хорошие дети не должны сдавать стеклотару - вот неписаное правило галицийского общества.
Я чуть ли не впервые ощущаю себя не в одиночестве. Да, и здесь я белая ворона - но здесь я своя белая ворона. Никто не реагирует на мои прусские картавую "р" и мягкую "л", от которых я так и не сумела избавиться. Мне здесь полагается быть немного странной, это никем не обсуждается и никого не напрягает. Утром окна распахиваются - женщины проветривают хатки и перекликаются:
- Будьте счастливы, тётя Смерагда!
- Доброе утро, Роза, Папина, будьте счастливы!
- Привет, Лелька! Приходи сегодня ко мне вместе убираться!
Кутнагорские цыганки постоянно ходят друг к другу убираться, получается и быстрее, и веселее. После уборки обязательно садятся пить кофе со штрудельками из кондитерской. И я хожу со всеми, протираю карнизы, подметаю полы, перешучиваюсь, пью кофе и слушаю сплетни и толки. И по утрам мне тоже кричат:
- Будь счастлива, Лилянка! Как твои дела?