- Точно. И их ровным счетом семь штук. Семью десять - семьдесят. Это и значит "семьдесят вернутся к жизни". Но как это сделать? Как вернуть их к анх?
Джон провел пальцами по иероглифам. Нажал. Потом нажал чуть сильнее. И вдруг одна из N подалась в сторону.
- Да это головоломка! Все иероглифы двигаются!
Он подтолкнул N внутрь картуша, к знаку анх.
- Сработало!
- Погоди, - остановила его Филиппа. - Прежде чем выпустить, надо взять с них обещание.
Не теряя времени, Джон обратился к джинн внутри скипетра:
- Послушайте, я вас выпущу, но поклянитесь уничтожить Эхнатона и служить только Добру.
Голос изнутри без колебаний ответил:
- Мы ждали тебя много тысяч лет, юный джинн. Мы готовы выполнить твою волю.
Пальцы Джона поспешно заталкивали иероглифы-десятки в картуш, к символу жизни. Едва закончив, он тут же почувствовал, что внутри скипетра что-то происходит, и инстинктивно выпустил его из рук.
Тот не упал, а остался стоять вертикально и неподвижно, точно огромная окаменевшая камышинка. А потом верхняя его часть вдруг раскрылась, как золотой цветок, и оттуда повалил влажный зеленоватый дым. Дыма было куда больше, чем при всех превращениях джинн, свидетелями и участниками которых были близнецы. Джон почуял запах плесени, а Филиппа вспомнила, что так пахло в гробнице Эхнатона. Дым трехтысячелетней давности клубился, заполняя зал, и вот уже сработал музейный дымовой датчик и заверещала сирена. Дым был таким густым, что близнецы едва различали друг друга. Джон схватил сестру за руку.
Спустя какое-то время - казалось, прошла целая вечность - дым рассеялся, и дети увидели, что Египетская галерея полна джинн, которых они выпустили из сехема: десятки лысых человечков с глубоко посаженными глазами, в белых одеждах жрецов выглядели в точности так же, как фигуры на стене гробницы Эхнатона. Все они сложили руки, унизанные кольцами, на груди и низко поклонились, бормоча клятву повиновения Джону и Филиппе. А потом окружили Эхнатона и его зверей-призраков и принялись монотонно распевать на незнакомом для близнецов языке, и в их голосах зазвучала явная угроза.
- Перестаньте! - закричал Эхнатон. - Я ваш властелин!
Но джинн продолжали свои песнопения, причем все громче и громче. Близнецов заколотил озноб. Бабуин-призрак истерически лаял, Эхнатон бесновался от гнева, и хотя дети не понимали ни слова, они чувствовали, что возле них всколыхнулась какая-то могучая сила. Порыв ветра пронесся по Египетским галереям и устремился в центр круга, туда, где стоял Эхнатон, точно хотел поднять его в воздух и унести неведомо куда. Крокодил ревел, бабуин заходился в лае, джинн скандировали заклинания, выл ветер, и все это сливалось в единое безумное крещендо.
- Нет! - вскричал призрак Эхнатона. - Не-е-ет!!!
Исчезая, он кричал так жалобно и горестно, что Филиппе на мгновение даже стало его жаль.
Когда ветер наконец стих, а с ним и голоса Эхнатона и его свиты, дети бросились к двери, туда, где они в последний раз видели Нимрода. Как же хочется найти его живым и здоровым! Они пробирались сквозь толпу пахнущих гнилью и плесенью человечков, от которых зависело равновесие Добра и Зла в этом мире. Впрочем, теперь все наконец решилось. Их освободили Джон и Филиппа, и, значит, они - на стороне Добра. Древние джинн беспрестанно кланялись детям.
- Нимрод! - окликнул Джон. - Как ты? Где ты?
Глиняная канопа с крышкой в виде головы бабуина стояла на полу у ног одного из джинн, судя по всему - их предводителя. Подняв сосуд, он коснулся его лбом, с глубоким поклоном протянул Джону и сказал лишь одно слово:
- Эхнатон.
- Где? Там, внутри? Верховный жрец кивнул. Филиппа обвела глазами зал.
- Но где же Нимрод? Где наш дядя? Взгляд жреца снова остановился на канопе.
- Неужели он тоже внутри? - ахнула Филиппа. Жрец снова кивнул.
Джон схватил сосуд и хотел было сдвинуть крышку, но древний джинн перехватил его руку и покачал головой.
- Эхнатон, - повторил он. - Эхнатон.
- Он прав, - сказала Филиппа. - Невозможно освободить Нимрода, не выпустив при этом Эхнатона.
Джон поднял канопу повыше и прокричал прямо в стенку.
- Нимрод! Ты меня слышишь? Как ты там? В ответ из-за толстых стенок сосуда донесся слабый, едва слышный звук, но кто это был и что он ответил, ни Джон, ни Филиппа не смогли разобрать.
- Что же делать? - Джон растерялся.
С лестницы уже доносились голоса охранников, спешивших в Египетские галереи.
- Нельзя оставлять сосуд здесь, - сказала Филиппа. - Вдруг его кто-нибудь откроет и Эхнатон вырвется на свободу?
- Согласен, - сказал Джон. - Забираем.
Семьдесят джинн тем временем стали усаживаться на пол зала номер шестьдесят пять, покорно ожидая ареста.
- Пошли скорей, - сказал Джон сестре. - Есть идея. - Он схватил приборчик, который Нимрод называл "фильтром для идиотов", и направился в противоположном от лестницы направлении. - Нельзя терять ни секунды.
Это была чистая правда. Охранники уже поднялись по мозаичным ступеням и изумленно переговаривались, застав в зале семьдесят человек в одинаковых одеяниях.
- Опаньки! - ахнул первый охранник. - Откуда взялись эти старички?
- Эй, Мустафа, - окликнул другой одного из жрецов. - Вы чего тут затеяли? Сидячую забастовку? Или маскарад?
- Вызывай полицию, - сказал третий. - И звони в Министерство внутренних дел. А заодно и в Службу иммиграции. По-моему, эти ребята нездешние.
- Может, это акция протеста? - сказал еще один голос. - Я про такое в газетах читал.
За толпой лысых человечков охранники, конечно, не углядели Джона и Филиппу, которые, благополучно покинув зал с мумиями, перебрались поближе к греко-римской коллекции.
Джон привел Филиппу в зальчик, где хранились римские и этрусские вазы не самой большой ценности. Ночь выдалась очень теплая, к тому же в музее поддерживалась высокая влажность, а главное - рядом была его сестра-близнец. Поэтому Джон чувствовал, что его джинн-сила ничуть не пострадала от английского климата. Сосредоточив внимание на стекле витрины, он произнес:
- АППЕНДЭКТОМИЯ!
В витрине образовалась аккуратная дверца. Джон открыл ее и принялся переставлять экспонаты.
- Что ты делаешь?
- Сейчас увидишь. Давай сюда канопу.
Филиппа передала брату сосуд с призраком Эхнатона и Нимродом. Джон установил его на освободившийся в итоге его перестановок деревянный постамент в глубине витрины. На табличке внизу значилось: "Апулийская ваза".
- Ее тут никто не отличит от остальных, - уверенно сказал он, отправляя настоящую апулийскую вазу на другой конец экспозиции. Потом, осмотрев результат своих трудов, он спокойно закрыл дверцу.
- Может, лучше было оставить ее в Египетских галереях? - засомневалась Филиппа.
- Может, и так. Но там сейчас охранников как муравьев в муравейнике. А главное, что они теперь примутся проверять каждую витрину - искать, что пропало. Может, даже закроют египетские залы на какое-то время. А здесь - тишь да гладь.
- Допустим. А сами-то мы где спрячемся?
Джон кивнул на вазу двухслойного сине-белого стекла, стоявшую на отдельном постаменте в отдельной витрине, и уже проделал маленькую дырочку в стекле для себя и Филиппы, но она сказала:
- Погоди. Мы же еще не пробовали ввинтиться в бутылку по своей воле. Тем более в прохладном климате.
- У нас нет выбора. Надо попробовать, иначе нас сцапают. Охрана. Сцапают, вышлют из страны, отправят в Америку, а Нимрод останется тут навеки. Ваза красивая, вполне удобная. Погода очень даже теплая. У меня полно сил. Думаю, справимся. - Он взял Филиппу за руку. - Пересидим в вазе до завтра, а там, глядишь, вся эта суета уляжется, мы выберемся, заберем канопу и пойдем домой.
- А почему нам сейчас нельзя домой?
- Потому что с канопой в руках надо уйти отсюда по-человечески, не используя джинн-силу. Иначе Эхнатон может вырваться на волю. Дождемся утра, музей откроется в десять, положим канопу мне в рюкзак и выйдем, как все люди.
Филиппа кивнула, поскольку более толкового плана предложить не могла. Взявшись за руки, они встали перед сине-белой вазой и стали готовиться Чтобы сосредоточиться, Филиппа стала рассматривать сосуд, в котором они намеревались обосноваться.
- "Ваза из собрания герцогини Портленд, - прочитала она. - Сделана в начале первого тысячелетия нашей эры. В тысяча восемьсот сорок пятом году некий юноша, ирландец по происхождению, разбил ее на двести с лишним кусочков. Но известна она в основном тем, что Джон Ките посвятил ей знаменитую "Оду греческой вазе"… Ой я помню этот стих, он есть в сборнике, который мне дал мистер Джалобин. - Она покосилась на свой рюкзак.
- Ну что, исторический экскурс окончен? - нетерпеливо спросил Джон. Он уже слышал гавканье полицейских собак в соседних залах.
- Да, конечно. Я просто хотела получше сосредоточиться на вазе.
- Внимание! На счет три!
- На счет три, - повторила Филиппа. - Нет, погоди. Не забудь - против часовой стрелки!
Джон недоуменно поднял глаза.
- Ну что ты, не помнишь? Мы в Северном полушарии. Время зависит от пространства. Надо, чтобы внутри вазы оно шло быстрее.
- Вспомнил, - кивнул Джон. - Ну давай, на счет три.
- На счет три.
- Раз - два - три!
- ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНО
- АППЕНДЭКТОМИЯ!
- ФАНТАПРИСМАГОРИЯ!