В пятницу тринадцатого умер наш покойник,
В пятницу тринадцатого умер наш покойник,
Мы пришли, йо, хоронить,
А он ногами шевелить,
А он, паскуда, шевелить ногами.
- Иэ-эхх! - взвыл ефрейтор не своим голосом и продолжил:
В пятницу тринадцатого умер наш покойник,
В пятницу тринадцатого умер наш покойник,
Мы пришли, йо, хоронить,
А он руками шевелить
А он, паскуда, шевелить руками!В пятницу тринадцатого умер наш покойник,
В пятницу тринадцатого умер наш покойник,
Мы пришли, йо, хоронить,
А он за нами вслед бежить,
А он, паскуда, вслед бежить за нами!
И вновь залихватское: - Иэ-эхх!!
В пятницу тринадцатого умер наш покойник,
В пятницу тринадцатого умер наш покойник,
Мы пришли, йо, хоронить,
А он за нами вслед бежить
И при этом щелкает зубами!
Является ли угощение ежей хмельными напитками обычаем, развлечением или формой почитания богов?
Является ли демонстрация мужских достоинств тем зрелищем, за которое платят деньги?
Давно ли отмечались случаи разупокоения усопших и как это связано с числами и днями?
Замполит отвечал на вопросы шамана, приехавшего ознакомить Лыкова с особенностями брачного ритуала степняков, уже с полчаса, время от времени принимаясь бекать и мекать.
Благодаря этому представления кочевника о литературных жанрах обогатились понятием "городской фольклор" (понятый им, впрочем, как глумление ехидных скоморохов-простолюдинов и шутов над истинным искусством), а ефрейтор Чуб получил три наряда вне очереди за дискредитацию образа советского воина в глазах союзника.
Получил он их, надо сказать, напрасно.
Высокомерный, как почти всякий истинный степной чародей, Туурдан не ждал ничего иного от грубого солдата низкого происхождения и низкого звания.
Напротив, он удивился бы, попадись ему среди чужинцев истинный знаток изящной словесности. Да и вообще, обо всех сослуживцах будущего мужа младшей дочери тана Гаэрила Железного Дуба он составил свое мнение - в основном иронически-неуважительное.
Боевой жрец государственного культа (а именно так определил для себя должность жениха Ильгиз колдун) был, как и положено жрецу самого низшего ранга, до самых бровей набит затверженными прописными истинами и полон жажды приобщать к ним всех встречных. Плюс, как и всякий начинающий жрец, любил выпить и поговорить о женщинах. И куда больше непонятных врагов своей веры, называвшихся уж совсем непонятными словами, не любил свое жреческое начальство. Это тоже было знакомо Туурдану. Сам был таким лет пятнадцать назад.
"Служитель мудрости" тянул от силы на писаря или помощника захолустного алхимика. К тому же любил разные неподобающие ученому занятия вроде игры на большой лютне, называемой гитара, и исполнения заунывных песен.
Если не считать этих мелких и в общем-то простительных недостатков для отважного воина, каковым, несомненно, был избранник Ильгиз, сотник Сем Ен по всем статьям подходил для того, чтобы стать зятем тана. Иначе бы норовистая девка его ни за что не выбрала, потому как не одному отважному сыну Степи, просившему у отца ее руки, отказала твердо и решительно. Будто ждала этого, единственного и неповторимого.
Прибыв в стан чужинцев с самого утра (в это самое время хан Едей Копье договаривался с рассардаром пришельцев о заключении брака между его свояченицей и сотником Лы Ков), Туурдан имел возможность понаблюдать за Сем Еном. Особенно понравились шаману упражнения в воинском искусстве, которыми земляне начинали заниматься сразу же после пробуждения.
Полуголые воины, выстроившись в ровные ряды, резко махали руками и ногами, нагибались вперед и в стороны, приседали, отжимались от земли. Затем, став в затылок друг другу, поочередно барахтались на перекладине. Все это называлось у них зарядка.
Сотник, мало что младший жрец, показал себя сильным, ловким и умелым бойцом, ни в чем не уступая старшим и более опытным воинам. Даже обошел многих из них в мастерстве вращаться на перекладине и обращаться с чужинским оружием.
Все это немного примирило Туурдана с неуклюжестью сотника плести мудрые словеса. Это дело наживное, с возрастом придет. А пока главное, что он складен да ладен. И по прикидкам шамана, вполне способен к рождению крепкого и здорового потомства. В этом он вынужден был согласиться с Серни Быстрой, давшей чародею определенные наставления и поручения. Вообще любопытно будет поглядеть, что родится от союза дочери Степи и сына далекого мира.
- Хорошо, тоан, - терпеливо втолковывал Туурдан непонятливому сотнику порядок брачной церемонии. - Теперь повтори, что должен делать жених…
Жених с невестой, Семен и Ильгиз, подошли к белому шатру. У входа стояла Серни Быстрая - самая близкая родственница девушки.
Рядом с ней, замещая отсутствующего отца, находился хан Едей Копье.
Со стороны жениха наличествовали майор Макеев (также в качестве посаженого отца), а также Артем Серегин и Дарика - для второй части действа и как друзья брачующегося. Само собой, это не считая зевак, в огромном количестве собравшихся в расположении "особой роты".
Вперед выступил шаман. Важно поклонившись на все четыре стороны (не людям кланялся, но Великой Степи), он протянул руки к служке, который тут же вложил в них тяжелый золотой ковш, наполненный кумысом.
Туурдан, приняв сосуд, снова совершил обряд поклонения родной земле, при этом всякий раз понемногу выплескивая кобылье молоко. Застыв на месте, он поднял руки вверх, предлагая угощение Священной Луне и Высокому Небу. Когда, по его мнению, Высочайшие насытились, шаман повернулся лицом с шесту, на котором полоскался алый стяг чужинцев, и плеснул чуток кумыса для Золотой Звезды земного воинства. Это чтобы почтить и богов жениха. Великий шаман Айг-Серинго, благословляя степняков на поход против Конгрегации, велел своим сородичам уважать религиозные чувства союзников.
Годилось бы совершить возлияние и лысому бородатому старичку с хитро прищуренными глазами - великому вождю землян, обожествленному после смерти. Однако в стане сардара Мак Кева традиционного для чужинских больших юрт истукана отчего-то не было. Почему так, сотник Сем Ен объяснить толком не мог. Бормотал что-то о том, что в походе не принято возить за собой статуэтки вождя. Глупости! Вон степняки всегда имеют при себе изображения своих богов. Святыня, она не в тягость. Ну нет так нет.
Отхлебнув три глотка кумыса, Туурдан передал ковш по старшинству - сначала хану Едею Копье, за ним - сардару Мак Кеву, потом - Серни Быстрой и наконец жениху с невестой. Им полагалось выпить брачную чашу до дна, а последние капли вылить на землю для закрепления союза. Так они и сделали.
- Перед ликами матери нашей Великой Степи, владычицы Священной Луны и отца ее Высокого Неба, при почтенных свидетелях объявляю вас мужем и женой! - торжественно провозгласил шаман.
Лыков неловко переминался с ноги на ногу. Он не знал, что теперь делать. Следовало ли поцеловать жену, закрепляя брачный союз, или здесь это не принято?
Тем временем Серни вместе с подружками и родственницами увели невесту в шатер. Усадив ее, они принялись расплетать ее косы, уничтожая девичью прическу. Затем ханская жена надела на запястье сестры тяжелый серебряный браслет, повязала белый пояс - знак замужней женщины.
- Чтобы он весь был в подвесках, - произнесла она и вдруг с нежностью обняла девушку: - Теперь иди к мужу. Отныне он твой господин.
Когда девушка вышла из шатра и заняла свое место рядом со старлеем, вперед выступил комроты. Вынув из кармана картонную книжечку, он откашлялся и суровым официальным тоном начал:
- Именем Союза Советских Социалистических Республик…
Надо же было завершить церемонию по закону. Для того и свидетелей со стороны жениха и невесты пригласили. Макееву, как непосредственному начальнику брачащегося, доверили провести обряд. По условиям военного времени он имел на это право.
Глядя на молодых и стоявшую за ними такую же парочку, майор думал, что его "особое подразделение" скоро превратится черт-те во что. Не дай бог, скоро и дети начнут рождаться. Так что быть его роте чем-то наподобие кочевья степняков.
Семен же смотрел на Ильгиз, доверчиво прижавшуюся к его плечу, и сердце его сжималось. Он только теперь по-настоящему осознал, что вот эта зеленоглазая красавица - такая юная и желанная - будет его женой. Фактически уже стала ею.
Отныне и навеки, ибо развода, как учил его Туурдан, народ Великой Степи не знает.
Империя Эуденоскаррианд. Горный массив Ауэллоа
Путники вплотную приблизились к храму.
Стало видно, что пирамида и в самом деле стоит тут уже очень давно. Величественные стены, сложенные из базальтовых блоков (каждый величиной с двух-трехэтажный дом), по сравнению с которыми даже стены Сарнагара были бы низкими и несолидными, рассекало множество широких трещин, в которых кое-где росли деревца.
Поверхность камня, когда-то гладкая, ныне мало чем отличалась от окружающих скал и была покрыта пятнами бурого лишайника.
Мысль, что храму этому и в самом деле больше десятка тысяч лет, наполнила душу Алексея благоговейным удивлением.
Они вышли под невысокую арку - единственное отверстие в глухих стенах. Путь им преградили небольшие ворота, сколоченные из грубо отесанных досок.
- Очень давно, - как бы про себя пробормотал Найарони, - эти ворота были бронзовыми… Время сжирает все.
Старик толкнул створки плечом. Что-то хрустнуло, и ворота рухнули внутрь, подняв тучу пыли. Гулкое эхо от их падения унеслось в темноту. Хмыкнув, старик шагнул в черный провал, за ним Костюк.