- Да живой, живой, - ответил Арнольд (а может, он такой же был Арнольд, как и Серебряков). - Но минут десять, обещаю тебе, будет лежать как мертвый – такова особенность удара по сонной артерии… Кстати, я бы с ним и без тебя справился. А ты, вижу, не умеешь слушать, что тебе говорят. Было тебе сказано – сидеть в кабинете и не высовываться!.. Впрочем, - добавил он, - ты повел себя храбро, это несколько оправдывает тебя. - Между этими словами он зачем-то сунул револьвер обратно Клешне в карман и еще положил туда денег, рублей пятьдесят, не меньше.
Федька буркнул:
- Все равно добить его надо. Очнется – обоих положит как пить дать.
- Ну, положим, добьешь ты его, - сказал Бежевый, - а дальше-то что? Порезать на куски в ванной и раскидать по всей Москве?
При мысли об этом Федьку едва не вырвало. Отвечать он не стал.
- В том твоя и беда, - продолжал Бежевый, - что не умеешь думать дальше одного шага. Интересно услышать, что еще можешь предложить?
- Вынести во двор и положить с проломанной головой: мало ли кто мог тюкнуть.
- А если со второго этажа увидят, как мы его выносим? Там у окна всегда любознательная одна старушенция сидит, она такого не пропустит.
Федька посмотрел на него с недоумением. В живых он, что ли, вправду собирается этого упыря оставлять? Да еще с заряженным наганом в кармане! Так уж лучше самому на себя удавку надеть.
- А надо, - объяснил Бежевый, - действовать так, чтобы не оставалось ни намека на нашу причастность. Ни даже тени такого намека! Надо уметь выстраивать цепь. Цепь, в которой неуязвимо каждое звено. В данном-то случае, - он кивнул на распластанного Клешню, - цепочка самая простенькая, звеньев всего в пять, ну в шесть. Но иногда звеньев бывает и множество. - Вот когда впервые будущий Хризоил и услышал про эту самую цепь.
Но тогда он был всего лишь Федькой-Федулой, поэтому не понял в сущности ничего. Нет, одно, впрочем, все-таки понял: Клешне долго на свете не жить, и это принесло некоторое облегчение.
- Давай-ка выстроим цепочку вместе, - предложил Арнольд. - Как думаешь – мой однорукий друг кому-нибудь рассказал о визите ко мне?
- Нет, не рассказал, - ответил Федька с уверенностью. - Если б кому-нибудь из фартовых рассказал – пришлось бы делиться барышом.
- Вот и я так думаю, - кивнул Бежевый. - Прекрасно! Стало быть, с этой стороны мы неуязвимы. Значит, первое звено в нашей цепи вполне крепкое. Пойдем дальше. Предположим, очнется он через десять минут живой и здоровый перед моей дверью. Сунет руку в карман – там деньги и револьвер. Что он станет делать?
- Ухлопать вас решит.
- Безусловно! Однако решить – это еще не значит сделать. Через дверь-то он вряд ли станет палить, так?
- Так…
- Поджидать, когда я выйду – дело долгое, согласен?
- Согласен…
- Пойдет закладывать меня в ГПУ?
Федька решился хмыкнуть:
- Это бывший-то беляк, да еще с револьвером в кармане? Так ему там и дадут слово сказать!
- Все верно, - согласился Бежевый. - Но есть и еще один аргумент. Если он все же решит донести, то навсегда потеряет меня в качестве дойной коровы. Выходит, по целым двум причинам он на такую глупость ни за что не пойдет. Так что и с этой стороны опасаться нам нечего. Значит, единственное, что ему остается – это когда-нибудь еще раз меня подловить и с наганом войти в квартиру. Но сегодня, он понимает, у него это едва ли выйдет. Стало быть, он вынужден какое-то время подождать удобного случая… Теперь пойдем дальше. Вместе с револьвером он находит в кармане деньги и, найдя их, понимает, что это имеющееся у него время можно провести с пользой для себя. Ну-ка, что он выберет?
- Конечно, сперва деньги пропить, - сказал Федька.
- К тому же незамедлительно! - поддержал его Бежевый. - По его лицу видно, что без того он уже через час будет совсем плох. Так что двинется он от моего дома в ближайшее питейное заведение. Которое тут ближе всего?
- В Армянском. Пять минут ходу…
Бежевый взглянул на часы.
- Вот мы даже и отмерили ему время. Стало быть, не далее чем через двадцать минут в пивной, что в Армянском переулке, отойдет в мир иной бывший прапорщик Долин, ныне больше известный в миру под именем Клешня… Ну что, выносим раба Божьего, а то он скоро очухается. - С этими словами Бежевый взял Клешню за ноги.
Федька взял его за руки, но когда они его уже выносили, решился все же спросить:
- И кто ж его там, в Армянском, укокошит?
- Водка. Всего-навсего она, родимая! - беззаботно отозвался Бежевый.
Насмехался, что ли, Бежевый? Да и ведро водки насмерть не уложит Клешню, только еще злее к утру будет.
Лишь после того, как они усадили начинавшего шевелиться Клешню на лестнице, привалив его спиной к стене, и вернулись в квартиру, Бежевый сподобился объяснить.
- Не веришь, что водка его убьет? - спросил он. - И напрасно. Ты видел, чту он до этого пил?
- Вон то, из клювика…
- Верно! А вот это как раз и есть главное в нашей цепочке звено. Там растворен порошок, сам по себе совершенно безвредный. Но при соединении со стаканом-другим водки он превращается в смертельный яд, разрушающий одновременно и сердце, и печень, и почки. Я так полагаю, уже минут через десять в Армянском переулке это смертельное соединение и произойдет. В итоге – последнее звено нашей не самой сложной цепи: не далее как через полчаса в пивной найдут мертвого пьяницу с наганом в кармане. Как думаешь, долго будут доискиваться до причины смерти?
- Делать легавым больше нечего!
- Вот и я так думаю, - кивнул Бежевый. - Ладно, пошли ухо твое лечить.
- Да не болит у меня ухо, дяденька, - признался наконец Федька. - Это Минька Прыщ придумал: "Федуло – надуло".
Бежевый сказал:
- Ну и славно… Тогда вот что. Надевай-ка ты опять свое рванье и возвращайся покуда на Сухаревку, а то у меня сегодня еще дела. И – помнишь, что я тебе прежде сказал? Глаз не спускай с этого торговца шариками. Как вы там у себя его называете?
- Чокнутый…
- Чокнутый… - задумчиво повторил Бежевый. И как бы не для Федькиного слуха, а так, в воздух, сказал: - Эх, знали бы кого вы называете так… В общем, - продолжал он, - ты понял меня. Завтра придешь в это же время – там решать будем с твоим дальнейшим житьем-бытьем. А покуда, Федор, переодевайся и ступай.
Эдак – Федором – его, Федулу, называли впервые. Жаль, для Сухаревки что Федор, что Федька – все одно: Федуло – надуло… Однажды он, Федька, рассказ читал – назывался: "Про Гавроша" – вот там были имена!.. Он рассмелел настолько, что спросил Бежевого, у которого у самого фамилий, может, две, а может, и дюжина про запас:
- А можно, дяденька, я не Федором буду?
- Под псевдонимом хочешь работать? - озадачил тот непонятным словцом. - И как желаешь называться?
Федька вспомнил, как звали того, который про Гавроша написал.
- Дяденька, а можно… - спросил он, - можно буду Виктором?
- Что ж, - усмехнулся Бежевый, - Виктором – так Виктором, возражений в сущности не имею. Хорошо еще не сразу – Колобуилом.
Федька не понял:
- Кем?..
Но Бежевый ответил:
- Да нет, это я так, пошутил… Пока что пошутил, - уже более серьезно добавил он (отчего-то не понравилось Федьке это "пока что"). А Бежевый, став опять весел, нахлобучил ему кепку на нос и сказал: - Ну давай, Виктор, дуй на свою Сухаревку!..
…От Бежевого пошел не сразу на Сухаревку, а сперва заглянул в Армянский переулок.
Там уже гудела толпа, обступившая кого-то, распростертого на тротуаре.
- Стакан только выпил; гляжу – мертвый уже! - громко рассказывала женщина в белом халате. - И как он так враз помер, не пойму! Я ему даже сдачу с полусотенной не успела дать!..
Кто-то в форменной фуражке на голове наклонился и вдруг воскликнул:
- Э, да у него в кармане наган!..
Да, ничего тут не скажешь, гладко складывалась у Бежевого эта его цепь!..
Дальше он глазеть не стал и побыстрее дунул к себе на Сухаревку, пока никто не занял на ночь место у его котла.
…А среди ночи вдруг выдернуло из сна холодным страхом. Что если и к нему уже примеривался какой-то своей смертной цепочкой этот Бежевый? Больно он – хоть Федулой, хоть Виктором называй, теперь уж, может, это и без разницы – больно он о Бежевом теперь знал много, а такие знайки долго на свете не живут…
Как он там бишь его назвал? Как-то навроде Колобка… Во, точно: Колобуил! Что если на его языке Колобуил – это и означает покойник?..
До рассвета он больше не смыкал глаз – все казалось цепь на горле затягивается. Сейчас вот воздуха глотнет напоследок – да так, Виктором не успев побывать, ни за что ни про что и помрет…
Но утро настало, а он все не помирал. Подумал, что, глядишь, теперь и до вечера не помрет.
Ошибался, выходит, в Бежевом…