- Да.
- Значит, он сперва написал свой роман, а потом убил?
- Да. Он сначала описал преступление, а потом убил!
- И мы ему присудили Гонкуровскую премию?!
- Вы не могли знать. Вы дали премию роману.
- Это ужасно!
Гастон Симони с трудом проглотил слюну.
- Мосье Робен, скажите, вы на самом деле собираетесь дать этой истории широкую огласку? Умоляю вас, не надо. Или хотя бы повремените. Ради этого я и пришёл к вам. Вы представляете себе, какой поднимется шум! Скандал! Полиция будет нас допрашивать… Начнётся следствие… Этот человек сошёл с ума, они все спятили, - мелькнуло в голове Жозэ. - Или же я тронулся. Кажется, последнее уголовное дело вывихнуло мне мозги… Человек в зеленой накидке, размахивая своими тощими бледными руками, продолжал:
- Подумайте о последствиях… На карту поставлена честь нашей Академии. Вы представляете себе - убийца получает Гонкуровскую премию! Мы ведь думали, что поощряем молодой талант, неведомого гения, а выясняется, что он убийца.
Преступник! Литература поощряет преступление!
Симони говорил медленно, делая паузы между словами. Репортёр вежливо кивал головой.
- Мы живём в чудовищное время, - продолжал Симони. - Наш век - век грабежей и преступлений, век гангстеров…
Он потряс указательным пальцем, словно его внезапно охватил ужас.
- Наша роль плачевна… Я только сейчас это понял. Мы присудили премию преступнику! Это символично. Вы меня понимаете?
- Понимаю, - ответил Жозэ. - Но боюсь, что сейчас, уже невозможно замять дело.
Я журналист. Это моё ремесло. Я обязан информировать своих читателей. Кроме того, мы должны считаться с коммерческой стороной. Предположим, мы промолчим, но другие наверняка проявят меньше такта. Да и вообще, все равно уже поздно… Вы слышите шум?
Человек в зеленой накидке прислушался.
- Это машины печатают последний выпуск, - пояснил Жозэ.
От глухого гула содрогалось все здание. Маленькая стеклянная пепельница на столе Жозэ дребезжала. Журналист переставил её на другое место.
- А я-то надеялся, что ещё не поздно, - упавшим голосом проговорил Симони.
- В котором часу вам позвонили? - спросил Жозэ.
- Точно не могу сказать, наверное, около двенадцати ночи… Это же чудовищно!
- Вы говорите о телефонном звонке?
- Нет, вообще обо всем… Ну и время!
Симони опустил голову и прошептал, словно обращаясь к себе самому:
- Но это шедевр… Настоящий шедевр…
- Простите? - переспросил репортёр.
- Это я о рукописи… Настоящий шедевр.
В коридоре послышались торопливые шаги, и оттуда донёсся голос д'Аржана:
- Робен, Робен, вы у себя? Вас ждёт Бари.
Дверь открылась, в кабинет вошёл литературный обозреватель. Он сразу же узнал Симони по его зеленой накидке.
- Прошу извинения…
- Наш друг Жак д'Аржан, литературный обозреватель Пари-Нувель, - представил Жозэ. - Мосье Гастон Симони, член Гонкуровской академии.
Д'Аржан почтительно поклонился, Симони протянул ему руку.
- Мосье д'Аржан, я часто читаю ваши статьи. В них есть чувство меры и здравый смысл.
- Благодарю вас, мэтр, - сказал в ответ д'Аржан. - K сожалению, нам дают так мало места и литература настолько не в чести у широкой публики, что…
Жозэ скорчил гримасу. Симони кивал головой.
- Боюсь, что завтра литература, как вы соизволили сказать, будет в большой чести у широкой публики, хотя мы охотно без этого обошлись бы.
- Все это очень прискорбно, - вежливо поддержал д'Аржан.
Симони запахнул накидку и спрятал в неё руки.
- Да, сейчас уже невозможно замолчать сегодняшние события. Однако, господа, я вас прошу об одном: все-таки подумайте о нас, вернее о престиже, который ещё сохранила наша Академия и который кое-кто с удовольствием втоптал бы в грязь.
Предполагаю, что наш президент соберёт представителей прессы и обратится к ним с просьбой проявить в освещении дела сдержанность и такт. Кто-то решил сыграть с нами шутку, кровавую шутку…
- Сделаем все, чтобы разоблачить его, обещаем вам, - убеждённо сказал Жозэ.
- О, если бы! - вздохнул поэт и встал. Он поднял руку, опустил её и добавил:
- Самое ужасное, что, когда я познакомлюсь с этим омерзительным существом, я не в силах буду подавить в себе восхищение им.
И, понизив голос, он заключил:
- Это ужасно, но его роман - действительно выдающееся произведение. Что поделаешь!
Он пожал руку Жозэ, потом д'Аржану и толкнул приоткрытую дверь.
- Да, ещё одна просьба. Я буду вам очень благодарен, если вы сообщите мне, как будет двигаться ваше расследование. Я знаю, мосье Робен - знаток своего дела…
- Обязательно, - пообещал Жозэ.
- Не хотите ли поговорить с нашим главным редактором, мэтр? - предложил д'Аржан.
- Нет, не стоит. Сейчас уже поздно. Я целиком полагаюсь на вас и надеюсь, что у нас ещё будет случай встретиться. Вам надо ведь работать, да? Не буду больше вас задерживать. До свидания, мосье.
Симони решительным жестом надел на свою лысую голову чёрную фетровую шляпу и вышел. Оба журналиста, стоя в дверях, смотрели вслед поэту: он, сгорбившись, удалялся по коридору. Полы его зеленой накидки развевались. Поравнявшись с отделом информации, Симони обернулся. Секунды три он, казалось, рассматривал обоих журналистов, столь непохожих друг на друга: Робен - коренастый розовощёкий блондин с ясными голубыми глазами, д'Аржан - худой брюнет с длинным овалом лица и взглядом, скрытым очками в тяжёлой роговой оправе.
Но не внешность журналистов вызвала интерес у Симони. Он сделал несколько шагов назад и, приподняв шляпу, сказал:
- Простите, чуть не забыл. Вы не могли бы мне достать вечерний выпуск вашей газеты? Вернее, утренний.
Он робко улыбнулся и смущённо потеребил свои седые усы.
- Конечно, - ответил д'Аржан. - Минутку…
Жозэ остался вдвоём с поэтом.
В огромном здании сейчас было относительно тихо. Стук телетайпов наконец прекратился. Ротационные машины перестали сотрясать стены. Из всех дверей доносились голоса - ночные редакторы расходились по домам.
Гастон Симони насторожённо огляделся и, подойдя вплотную к Жозэ, тихо сказал ему:
- Мосье Робен, я должен… я должен признаться, что…
Жозэ, почтительно склонив голову, слушал поэта.
- Я плохо себя чувствую, - продолжал поэт, тяжело дыша. - Этот телефонный звонок невероятно меня разволновал. У меня больное сердце, а день был такой беспокойный…
- Может, вы посидите в кресле? Или что-нибудь примете?
- Нет, нет. Просто я бы хотел поехать домой.
Человек в зеленой накидке явно трусил. Он нервно теребил полы своей накидки и все время оглядывался. Лицо его было мертвенно-бледно.
- Я живу довольно далеко… Набережная Анжу, на острове Сен-Луи.
- Хотите, мы попросим, чтобы вас проводили?
- Я буду очень признателен.
Вернулся д'Аржан с газетой.
На первой полосе, над шестью колонками, чернела жирная шапка: Такое не пришло бы в голову ни одному писателю.
Убийце - Гонкуровская премия!
Действительно ли неизвестный автор Молчания Гарпократа, которому десять академиков присудили Гонкуровскую премию, - убийца букиниста в Муассаке?
Полная тайна. (От наших специальных корреспондентов Жозэ Робена и Жака д'Аржана).
- Вот этого-то я и хотел избежать, - прошептал Симони, внимательно прочитав заголовок.
Жозэ развёл руками, словно говоря: мы ничего не можем поделать… Все кончено…
Симони медленно сложил газету и сунул её под накидку. Репортёр облегчённо вздохнул. Поэт не увидел фотографии, помещённой д'Аржаном внизу шестой колонки.
Жозэ обрадовался. Слава богу, хоть этого не заметил. Фотомонтаж сделан был довольно ловко и зло: Симони, задрапированный в свою знаменитую накидку, на фоне чёрного силуэта. Кто же автор Молчания Гарпократа? - гласила подпись.
- Этот вопрос задаёт себе вместе со всеми Гастон Симони, поэт, известный своим сборником стихов Цветы тени, один из самых уважаемых членов Гонкуровской академии''.
- Я позвоню в гараж, - предложил Жозэ. - А вы, д'Аржан, проводите мосье Симони, хорошо?
- Ещё раз заранее благодарю вас за все, что вы сможете сделать для нас! - и поэт пожал руку репортёру.
Симони с д'Аржаном направились к лифту. В слабо освещённом коридоре несколько секунд развевалась зелёная накидка, потом она исчезла за поворотом.