Он собрал образцы и аккуратно сложил их у двери. Вышел на кухню.
— Сказали, что это несложно. Можно не удочерять, а установить опекунство, — крикнула Маша вслед.
— Кальмары сгорели, — сообщил Борис и хлопнул холодильником. Вернулся с бутылкой минералки и сел на табуретку. Другой мебели в комнате не было. — И… ты…
Я не понял, кто-то хочет ее удочерить? Кто-то из знакомых?
Маша некоторое время молча смотрела на него с застывшей улыбкой на лице. Приехали. Не думала, что все это будет так трудно.
— Я думала, что это должны сделать мы.
— Мы?!
— Мы с тобой.
— Нет, ты это серьезно? — Борис отхлебнул из бутылки. — Или это шутка? Как насчет брачного контракта? Я твой юмор не всегда понимаю, Мань.
— Я серьезно, — тихо и спокойно ответила Маша. Она вдруг почувствовала смертельную усталость. Сил не осталось пристраиваться к чужому настроению.
— Ну и как ты себе это представляешь?
Борис поставил бутылку на пол и воззрился на девушку. Вот теперь он был весь внимание. Маша знала наверняка, что сейчас он не пропустит ни слова.
— Милый, Алька — очень хорошая девочка, — проникновенно начала она. — С ней совсем не бывает хлопот. Тем более она такая преданная. Умная. Мы ее Профессором зовем — у нее память замечательная. Я ее читать в четыре года научила. Мы ходили по улицам, и она вывески читала. Малявка такая… А потом — она тихая совсем, ее и не слышно целыми днями.
— Тихая девочка, которая бродит по ночам с песнями по квартире. Представляю. — Борис произнес это вдохновенно, явно передразнивая Машу. Но она не обиделась.
— Глупости, — мягко сказала она. — Многие впечатлительные дети — лунатики. К двенадцати годам, возможно, это пройдет. Да это с ней редко бывало раньше. Просто смерть матери растревожила ее мир, и поэтому… Борис! Но это же так понятно.
— Может быть, тебе это и понятно. Но почему ты решаешь такие вещи, не посоветовавшись со мной? Ты не забыла, что собираешься замуж?
— Я не забыла. И я не решаю. Я пришла посоветоваться с тобой. Я почему-то была уверена в твоих… благородстве, щедрости… доброте… Ты… ты такой… — Маша поймала себя на мысли, что ищет в уме, какими же еще качествами наделить Бориса, и поняла, что унижается.
Она словно стала еще меньше ростом, а Борис от этого стал еще выше.
— Да не хочу я чужого ребенка в доме! — Борис вскочил с табуретки и принялся ходить от стены к стене. — Я к своим-то детям не готов пока, а ты мне навязываешь чужого. Уж если тебе хочется, чтобы я проявил щедрость, — я готов! Я отстегну любую, в разумных пределах, сумму, которую ты сама назовешь, на счет этого детского дома. Но детей оттуда к себе в дом не пущу. Извини!
И Борис ушел в спальню. Маша слышала, как под ним скрипнула раскладушка. Потом щелкнула зажигалка — он закурил.
«А ты чего ожидала? — Маша попыталась посмотреть на ситуацию объективно. — Что он захлебнется восторгом? Вполне естественная реакция. Ему нужно подумать. Вникнуть. А потом постепенно он свыкнется с этой идеей. Да, он станет прекрасным другом Альке. Наверняка».
Маша некоторое время постояла в гостиной одна, а потом тихонько двинулась вслед за Борисом.
Он сидел на раскладушке, выпуская дым в пустое пространство комнаты. Обои здесь были под шелк, с большими голубыми птицами. Маше они особенно нравились. Они выбирали их вместе.
Она пристроилась рядом с женихом. Прислонилась головой к его плечу.
— Борь, а если б у меня была сестра?
— Сестра, безусловно, жила бы с нами.
— Ну вот видишь? Алька и есть мне как сестра. Я ее с трех лет воспитываю пополам с Софьей Наумовной. Она очень мне дорога.
— Вот пусть Софья Наумовна и удочеряет.
— Да не разрешат ей. Она старая. У нас бы была полная семья. И мать, и отец.
Последняя фраза его окончательно взвинтила.
— Нет, ты хоть представляешь, что затеяла?
Борис резко поднялся и воззрился на невесту с высоты своего роста.
— Ты можешь поручиться за ее наследственность? У нее мать — алкоголичка, папаша — вообще неизвестно кто. Скорее всего такой же хроник. Или — зек. Ты хоть представляешь, чего она насмотрелась в своей семейке? Почему мои будущие дети должны расти с этой… с этим…
— Это не так, Борис, — возразила Маша. — Наташа же не от рождения алкоголичка. Она актриса. Просто жизнь не удалась, вот и…
— Ага! — почти обрадовался Борис. — Да ты их всех оправдаешь, мать Мария. Всех пригреешь. Только, чур, без меня! Ты посмотри вокруг! Каждый третий несчастен. Ну, кидайся им всем помогать! Я посмотрю — надолго ли тебя хватит!
Тут Маша не выдержала. Она впервые видела Бориса таким взвинченным. Эта сторона его натуры едва приоткрывалась перед ней, и сначала она была просто удивлена. Теперь же это начинало злить.
— Что ты несешь? Алька — не каждый! Я провела с ней рядом большой отрезок жизни! Я не могу бросить ее в беде. Понимаешь? Не мо-гу! Почему ты не хочешь понять: я пообещала ей! Кем я буду после этого, если не выполню обещания?
— Мне ты обещала первому. Ты согласилась быть моей женой и выбрала ту жизнь, которую я тебе могу предложить. А свой клоповник намеревалась оставить навсегда. Ведь так?
— Так, — безнадежно подтвердила Маша, — все так. Но я всего лишь хочу забрать с собой из клоповника маленького человечка и сделать его счастливым. Неужели это невозможно?
— Мань, честное слово, я устал от этой темы.
Борис отвернулся к окну, и Маша поняла, что разговор окончен. И что дальше? Ужин на двоих, объятия? На это не было ни сил, ни вдохновения. Вечер был испорчен.
— Я тоже что-то устала сегодня, — ответила Маша и поднялась с раскладушки. — Пойду спать.