Только из этого документа и стали известны истинные причины возникновения новой и столь впечатляющей столичной достопримечательности.
- ...Которую, - закончил рассказ самурай Цурюпа Исидор, - вы, уважаемый дядюшка, имеете ныне счастье наблюдать собственными глазами.
- А что стало с постовым? - спросил Фотий Агафонович.
- Ничего особенного, - пожал плечами самурай. - Он стал новым гудзи сразу после того, как получивший окончательное просветление гудзи Обанаев ушёл в нирвану.
Гипсовый Будда, обитавший на столике в спальне самурая, счастливо вздохнул.
Он обожал, когда поучительную историю венчал правильный "хэппи-энд".
Об изображении человека, похожего на себя самого
Однажды самурай Цюрюпа Исидор пошёл фотографироваться. Его смена должна была участвовать в охране художественного биеналле, или как его там правильно, и вышло распоряжение, чтобы каждый привлеченный к искусству самурай сделал для бэджа снимок размерами в один сун шириной и в один сун и десять бу высотой.
Поэтому Цюрюпа Исидор отправился в фотосалон во всей парадной красе и сфотографировался. Дело было не новое, так что ни на какие опасности он не рассчитывал. Самурай порой не знает, где найдёт, где потеряет, самурай - порой герой, но не каждою порой... Ладно, проехали.
Фотограф самураю поначалу даже понравился. Аккуратный такой старичок по имени Пабло Иванович. Только вот глаза у него были странные - словно не глаза, а полированные воздухом чистейшие "цейссовские" линзы, но это, подумал Цюрюпа Исидор, может быть, что-то профессиональное.
И всё было хорошо и достойно - ровно до тех пор, пока на следующий день (спешки не было и заказ вышел несрочный) не пришел самурай получать свои изображения.
- А это точно вы на снимке? - спросил Пабло Иванович подозрительно.
Цюрюпа Исидор взглянул на отпечаток, дабы увериться, что не произошло никакой ошибки и четыре лица на четырёх квадратиках действительно принадлежат ему. Черты были ожидаемые, хотя самурай и отметил также, что лицо получилось что-то немного широковатым.
- Да вроде я, - ответил он, пожав плечами.
Старичок огорчился.
- Значит, вы тоже не уверены, - сказал он. - Дайте-ка сюда...
Самурай протянул ему отпечаток. Пабло Иванович принялся сканировать глазами сначала фотографии, потом исходное лицо.
- Похож, - сказал он сомнением. - Но нужны доказательства. Мало ли...
Цюрюпа Исидор решительно удивился.
- Вы же сами меня фотографировали, - напомнил он.
- И тем не менее, - сказал Пабло Иванович. - Я не могу выдавать этот снимок абы кому.
- Так вот ведь моё имя на квитанции, - сказал самурай. - А вот мои документы.
- Насчёт имени я не сомневаюсь, - грустно сказал старичок. - И квитанция, признаю, тоже правильная. Но ваш ли это снимок? Вот вопрос...
Самурай задумался. Действительно, из снимка вовсе не следовало, что изображенного на нём человека зовут Цюрюпа Исидор и что он достойный воин клана Мосокава. Самурай не мог отрицать, что в жизни его лицо вовсе не такое плоское, как на снимке, и что на фотографии он был изображен с прической мицу-ори, хотя сегодня утром по глупому капризу сделал футасу-ёри. Конечно, он не сомневался, что на снимке изображен он сам, но вынужден был в то же время признать и правомерность сомнений, столь обеспокоивших Пабло Ивановича.
- Но это я вчера фотографировался, - сказал он, нащупывая правильные подходы к намечавшейся дискуссии.
- Не спорю, - покорно сказал Пабло Иванович. - Но как мы узнаем, что именно этот снимок - ваш?
- Вот снимок у меня в паспорте, - сказал Цюрюпа Исидор. - Посмотрите, он похож.
- Да, - согласился Пабло Иванович. - Похож, но и только. Кстати, на нём тоже вовсе не обязательно вы.
- Паспорт-то мой, - сказал самурай.
- Конечно, - сказал Пабло Иванович. - Но какое отношение ваш паспорт имеет к моему снимку? Что их связывает, кроме внешнего сходства, осознаваемого нами лишь субъективно? Есть ли в фотографии смысл, кроме того, что мы сами в неё вкладываем?
(Автор, окажись он на месте самурая Цюрюпы Исидора, уже давно начал бы ругаться и буянить, ибо ему не присуща стоическая непоколебимость, свойственная истинным самураям. Автор покорнейше просит у читателя прощения за собственное недостойное поведение и вопиющее несовершенство).
Самурай углубился в размышления и вскоре пришел к выводу, что установить с абсолютной достоверностью связь между человеком и его изображением никак невозможно. Выходило так, что лишь непростительная безответственность и неоправданное благодушие фотографов позволяют им выдавать клиентам снимки. Хуже того - лишь преступная снисходительность правоохранителя позволяет гражданину, предъявившему ему для проверки паспорт с фотографией, уйти от ответственности за изобразительный подлог. Ещё страшнее в этом свете выглядело злоупотребление уполномоченного лица, которое при оформлении паспорта удостоверило подлинность фотографии, поставив на неё Печать.
Самурай представил себе целую страну, население которой живет по столь субъективно оформленным документам, и глаза его стали точь-в-точь как полированные воздухом чистейшие "цейссовские" линзы.
Ну и как же, спросит читатель, самурай Цюрюпа Исидор выберется из этой передряги?
Об этом - позже, а пока расскажем историю Пабло Ивановича.
Много лет назад Пабло Иванович был известным светописцем и работал в жанре интеллектуально-эротической фотографии. Те времена давно минули, но память о них сохранилась - существуют даже альбомы, где работы Пабло Ивановича воспроизведены с тем же тщанием, с каким коллекционеры собирают гравюры укиё-э периода Эдо. Пабло Иванович был непревзойденным мастером постановки студийного света. Прекраснейшие модели мечтали о внимании его камеры. За право публикации на обложке одного из его лучших достижений главный редактор "Playboy" бился на дуэли с главным редактором "Vogue" (осталось неизвестным, каким именно оружием они сражались, но дуэль эта, по мнению секундантов, была зрелищем чрезвычайно возбуждающим; никакой аукционный торг не мог бы вызвать такой ажитации).
Творческий метод Пабло Ивановича заключался в непередаваемом умении раскрывать интеллектуальность своих моделей. И дело здесь было не только в постановке света, степени обнаженности модели, достоинствах её фигуры или выразительности позы, но и в уникальном названии каждого фотошедевра. Первой его работой, сделавшей сенсацию, стала "Девушка, повторяющая таблицу умножения". За ней последовали "Блондинка накануне зачета по дифференциальному исчислению" и "Созерцающая лемнискату Бернулли". Период расцвета знаменовали "Подруги, обсуждающие теорию струн" и "Аксиологический экстаз". Авторский оттиск постера "Y.S., Ph.D." был отобран на "Сотбис", но, увы, скандально для аукционного дома похищен прямо из хранилища и Пабло Иванович получил за него только страховую премию.
Потом произошло страшное. Контркультурный активист, работающий под псевдонимом Яне-Негоро, организовал экспозицию, которая была ославлена в прессе как антихудожественная порнография, недостойная внимания ценителей (посещаемость выставки после таких рецензий выросла выше всякого приличия). На пике скандала Яне-Негоро сделал шокирующее признание: все выставленные им экспонаты были репродукциями работ Пабло Ивановича, аферист лишь заретушировал лица моделей и придумал картинам собственные названия - само собой, крайне непристойные. До этого саморазоблачения ни один искусствовед подлога не распознал. Естественно, простить Пабло Ивановичу такого фиаско культурная общественность не могла - и не простила. Против него был составлен бойкот, который обернулся полным успехом. Репутация великого светописца была уничтожена, а сам он в конце концов был вынужден поступить на работу в обычный фотосалон.
Пережитое сделало Пабло Ивановича крайне подозрительным в отношении своих работ - как прежних, так и нынешних. Иногда он открывал альбом, смотрел на какую-нибудь "Бидзин-га, посвящающую учениц в тонкости доктрины концептуализма", и вдруг не обнаруживал в снимке того содержания, которое раньше там определенно присутствовало. А можно ли было в его новых работах, фотографиях для паспортов и виз, найти хотя бы какую-то связь с реальностью? Чем глубже Пабло Иванович эту связь искал, тем равнодушнее становился его взгляд на мир, и тем меньше фотографий он отдавал заказчикам...
Вот и самураю с ним тоже не повезло. Хуже того - Цюрюпа Исидор едва не сгинул в пучинах софизма, который разложил перед ним несчастный фотограф. И ведь мог бы действительно сгинуть, но, к счастью, Гипсовый Будда отвлёкся от созерцания астрально-интеллектуальной эротики и отогнал морок, деликатно подбросив самураю мысль о том, что нехер ему, в натуре, фигнёй страдать.
Закончилось всё тем, что Цюрюпа Исидор принес для бэджа вместо фотографии в один сун шириной и в один сун и десять бу высотой прямоугольник засвеченной фотобумаги тех же размеров.
Хвала Будде, отступления от канона никто не заметил.