И если в Никольской все можно списать на везение и помощь крестьян, то добраться до охотничьей слободы через лес зимой не может ни один поселянин.
Колдун. Ему помогает колдун, нарочно явившийся с того света, чтобы отомстить Дамиану за свою жуткую смерть. От этой мысли между лопаток пробежала липкая капля пота. Архидиакон посмотрел на темные стены леса по обоим берегам, и, несмотря на сияющее солнце, ему показалось, что из-за деревьев за ним кто-то следит. И от этого взгляда не спасет ни крестное знамение, ни молитва – над колдуном не властен ни Бог, ни Диавол, что бы там ни говорил авва, чему бы ни учило Святое Писание.
Дамиан неожиданно вспомнил картинку из раннего доприютского детства. Он ничего не помнил, кроме отдельных картинок, но зато картинки эти в его голове были отчетливыми и подробными. Промозглый апрель, снег сошел, черная, мокрая земля покрыта сором, небо затянуто низкими сырыми облаками, и мать, теплая и большая, держит его на руках, стоя на крыльце бани. В бане не топлено, а на лавках расставлены горшки с едой, такой вкусной, что у малыша текут слюнки, и он плачет, требуя немедленно его накормить. Дамиан не помнил своего настоящего имени, крестили его в монастыре Полиевктом, откуда и произошло его прозвище.
Но в тот миг мать звала его настоящим именем, и говорила что-то: он не помнил ее слов, от которых ему стало очень страшно, и если сначала плакал он от голода, то после ее слов – от ужаса.
И теперь, всматриваясь в лес по берегам Выги, Дамиан чувствовал тот же самый ужас, что на пороге бани в далеком, забытом апреле – ужас перед силой мертвецов, рядом с которой меркла крестная сила.
И как назло из-за поворота показались высокие каменные кресты над могилами монахов, погибших во время мора. Дамиан скрипнул зубами и застонал, так громко, что послушник оглянулся и посмотрел на него с удивлением. Неужели им не нравится лежать на высоком крутом берегу? Они бы предпочли быть похороненными на монастырском кладбище, поближе к братии, чтобы и из могил достать оставшихся в живых. Достать ядом, который источают их мертвые тела, ядом, о котором говорил колдун, и, наверное, был не так уж неправ. Иначе почему первыми умирали те, кто отпевал и готовил мертвецов к погребению? Тогда Дамиану показалось хорошей идеей похоронить их на землях князя. А теперь? Теперь, когда он едет мимо, и вокруг – только снег, и ни одной живой души, кроме послушника, которого и за человека-то можно не считать?
Он бы, наверное, снова начал молиться, потому что на лбу, несмотря на мороз, опять выступил пот: Дамиан цепенел от страха. Ему мерещилось, что снег над могилами шевелится, и мертвецы вот-вот начнут вылезать на свет, и вереницей потянутся на лед, перерезая ему дорогу. Но тут из-за поворота показались двое дружников, патрулирующих реку, и наваждение оставило его.
Солнце еще не закатилось, но уже спряталось за крутым лесистым берегом, когда Дамиан добрался до постоялого двора в Лусском торге, где и узнал бесславную историю о стычке монахов с людьми князя.
Дамиан не сомневался, что князь выдаст беглеца Пустыни, у него не было ни малейшего повода сомневаться в этом, а у князя – держать певчего у себя. Поэтому, для порядка отругав брата Авду, архидиакон решил немного отдохнуть с дороги и поужинать в теплой, вонючей избе постоялого двора – не являться же на поклон к Златояру после произошедшего с просьбой об ужине и ночлеге. На радостях он простил двоих дружников, упустивших беглеца в Покровской слободе, выслушав их сбивчивый рассказ о кознях нечистой силы. В нечистую силу Дамиан не поверил – наверняка, братья заснули, а кто-то из охотников развязал и выпустил певчего, указав ему дорогу к торгу.
Князь Златояр – опытный воин, его дружина умела не только собирать дань по окрестным деревням, но и сражалась с настоящим врагом, когда князь Новгородский призывал народ на войну против иноземцев. Его воины не упустят беглеца, они хорошо понимают силу приказа, поэтому Дамиан не спешил, однако откладывать на утро визит к Златояру не стал.
К воротам терема, что стоял в устье Луссы, архидиакон подъехал в сопровождении десятка дружников, и на этот раз стучал в ворота громко и властно, не так, как прошлой ночью.
Ворота отворились не скоро, и навстречу монахам вышли воины с факелами, мерея "братию" презрительными взглядами. Однако Дамиана их заносчивость не задела – он деловито осмотрелся и улыбнулся в усы: неважно, кто победил в стычке, неважно, как дружина князя относится к дружине монастыря. Важно, что Златояр боится отцов церкви, и будет преданно блюсти ее интересы, чтобы не потерять своей власти.
– Я должен видеть князя, – посмотрев на воеводу сверху вниз, сказал архидиакон.
Но ответил ему не Путята.
– Я здесь, отец Дамиан, – раздался из темноты скрипучий голос, – я ждал тебя.
Князь, одетый в соболью шубу до пят, в расшитой золотом шапке, выступил вперед, и двое воинов держали над ним факелы, словно желали осветить его богатый парадный наряд, столь неподходящий для позднего зимнего вечера.
– Я просил тебя о помощи, князь, и, говорят, ты изловил беглеца, который обокрал обитель.
– И что ты хочешь? – спросил Златояр, гордо задрав подбородок.
– Я хочу получить обещанное.
– Я обещал выдать тебе злодея и вора, разве не так? Злодея и вора, Дамиан.
– Да, – кивнул архидиакон, не понимая, к чему клонит князь.
– Злодея и вора, а не певца и не волхва.
– Какого волхва, Златояр? О чем ты говоришь?
Но князь не услышал его:
– Я поклялся, и ты должен помнить мою клятву – никогда больше не выдавать церкви врагов вашей веры. С меня довольно одного предательства, одного несмываемого пятна на честном имени воина. Я больше двадцати лет не сплю ночами, слыша предсмертный крик Велемира, или ты не знал об этом?
– Знал, знал, – пробормотал Дамиан, – об этом все знают. Но причем тут вор и злодей, которого я просил изловить?
После злосчастной истории с сожжением двух волхвов, отца и сына, князь действительно принародно поклялся не вмешиваться в духовные дела церковников. Дамиан тогда был молод, но случай этот помнил хорошо, тем более что во время мора, который случился два года назад, Пустынь обращалась к Златояру за помощью, но получила категоричный отказ.
– Не прикидывайся наивным, Дамиан. Или ты не знаешь, что вор и злодей, которого ты ловишь – внук Велемира, Олег?
– Ты что-то путаешь, князь… – пробормотал Дамиан, – это певчий, бывший приютский воспитанник, я знал его с детства, его зовут…
Архидиакон осекся. Лешек. Лешек – заблудшая душа. Алексий… Олег? Да этого просто не может быть!
– Он сам сказал тебе об этом? – вымученно усмехнулся он.
– Нет. Я увидел это в его глазах. Его сходство с Велемиром не вызывает сомнений.
– Князь, мне неважно, чей он внук, – взяв себя в руки, продолжил Дамиан, все еще не оправившись от изумления, – он обокрал обитель, он унес священную реликвию Пустыни, и кем бы ни были его предки, он от этого не перестал быть вором! Надеюсь, ты обыскал его?
– Нет, – князь покачал высоко поднятой головой, – и я не верю, что юноше, обладающему даром, многократно превосходящим дар его деда, понадобится священная реликвия церкви. Волхвы не нуждаются в церковной утвари, даже очень дорогой. Этот мальчик, задайся он такой целью, сможет через несколько лет купить Пустынь с потрохами. Так что ты лжешь мне, Дамиан.
Несолоно хлебавши и скрежеща зубами покинул Дамиан княжеский двор, и тут же послал гонцов в обе стороны: на Выгу, осматривать людей князя – ведь Златояр мог переодеть беглеца, выдать ему грамоту, посадить в княжеские сани. Или оставить у себя в тереме, что тоже не исключено. Только взять приступом двор князя Дамиан не надеялся. Второй же гонец поехал в Пустынь, к авве, доложить, что послушник Алексий вовсе не тот, за кого себя выдавал.
Боясь опоздать, архидиакон не рискнул заночевать на постоялом дворе. Теперь важно добраться до Невзора раньше певчего, иначе… А что "иначе"? Он уйдет вместе с волхвом? Не уйдет. Идти им некуда. И волхв, в отличие от мальчишки, хорошо это понимает. Волхв понимает многое, а главное – он стар. Это ерунда, будто старики не боятся смерти. Боятся, еще как! Гораздо сильней молодых. И чем меньше им остается жить, тем сильней они за жизнь цепляются.
Олег… Внук Велемира… Это никак не укладывалось у Дамиана в голове. Сын безмужней нищенки, никчемный, трусливый, слабосильный – внук знаменитого волхва? Но как легко он обвел отцов обители вокруг пальца! Почему все легко согласились с Паисием, когда он захотел оставить его в хоре? Почему не приняли во внимание, что мальчишка двенадцать лет прожил у колдуна? Поверили колдуну? Да никто колдуну не поверил, хотя тот и старался.
Да потому что голос его хотелось слушать снова и снова! Божий дар, значит? Никакой это, оказывается, не божий дар, а наследство Велемира. А авва так надеялся, что, если не кристалл, то этот чарующий голос привлечет людей в его сети, как пламя свечи привлекает мотыльков.
Авва… Интересно, что теперь скажет авва? Дамиан злорадно скривил лицо: ловец человеков! Слава Андрея Первозванного не дает игумену покоя! Архидиакон вдруг осекся – он по-своему презирал авву, но только не за это… Это Паисий подобен Андрею Первозванному, со своей любовью к Богу, со своими проповедями, которые никого, кроме послушника Луки, за всю историю монастыря в объятья Иисуса не толкнули. Авва не такой, красивые сказки о Боге – не для него. Авва вылеплен из того же теста, что и Дамиан, он обеими ногами стоит на земле, романтика чужда ему еще более, чем архидиакону. Он слишком умен, слишком трезв, слишком практичен. Вера – не его стезя, его путь – знание, логика, холодный расчет.