– Отпустите его, вы что, не видите, он же ранен…
Но его просто не услышали, потому что отец Варсофоний заговорил густым, хорошо поставленным басом, как привык говорить на проповедях:
– Кто родственника на краду положит, своими руками его в геенну огненную столкнет, ибо Диавол только и ждет, как загубить христианскую душу. Разве отец Феофан не говорил вам, как достигнуть царствия небесного? Разве преисподняя милей вашим сердцам, чем райские кущи? Зачем вы слушаете проклятого язычника, устами которого говорит враг рода человеческого, руками которого он творит зло на земле? Колдовством своим прогневил он Бога на небе, за его грехи вы теперь жизнями расплачиваетесь!
– Ты, отче, тут абсолютно прав, – выдохнул колдун, – мои боги мора на людей не насылают, только твой злой бог с людьми привык обращаться, как с нашкодившими щенками: чуть что не по нем – либо мор, либо костер, либо распятие!
– Наш Бог, единый и всемогущий, о вечной жизни для паствы своей заботится, а твои идолы – суть деревянные истуканы, и, поклоняясь им, ты свою душу губишь, и идущих за тобой в пропасть ада ввергаешь! Люди! Посмотрите! Адское пламя предлагает он вашим родным вместо райских садов! Адское пламя предлагает возжечь он прямо на земле! Зачем? Затем, что Сатане так угодно – не пустить христианские души к Господу! Это колдуны, ведуны да кощунники насылают на людей болезни, по злобности и от бессилия перед Божьим величием. Это они, сотворяя свои поганые действа…
К отцу Варсофонию сзади подошел седобородый немощный старик, которого под руку вел мальчик, и похлопал иеромонаха по плечу:
– Погоди кричать. Что-то не понял я, кто на нас мор-то наслал: бог твой за грехи наши или колдун по злобности и от бессилия?
– Спасибо, дедушка, – рассмеялся колдун.
– А ты не смейся. Лучше прямо скажи – насылал на нас мор колдовством или не насылал?
– Не насылал, – ответил колдун, – я тут только сегодня ночью появился, а монахи когда к вам пришли?
– А ведь верно, – сказал тот, что держал колдуна за руки, – как монахи пришли, так и началось…
– Врет он, – забасил отец Варсофоний, – врет, нарочно от себя подозрение отвести хочет, на невинных свой грех свалить. Да разве можно верить проклятому язычнику?
– Молчи, – оборвал старик, – ты нам все о вечной жизни поешь, а кто ее видел, твою вечную жизнь? А колдун сына моего на ноги поднял, ему больше веры.
– Отпустите колдуна, – снова затянул Лешек, – он же ранен, вы что, не видите?
И опять никто не обратил на его тихий голос никакого внимания.
– Колдун полдеревни спас, и остальных вылечить обещал, как только луна взойдет, – сказал кто-то, – а если колдуна обидеть, кто мою сестру лечить станет? А?
– Слово Божие, смирение и молитва – вот лучшие лекарства для души страждущей, – ответил иеромонах, – а волшба и чародейство – путь в адское пламя. Или вы этого не знаете?
– Что-то отцу Нифонту ни смирение, ни слово божье не помогли, – хмыкнул колдун, – или он недостаточно усердно молился?
– Отца Нифонта Господь милосердный к себе призвал, и не тебе, червяку, рассуждать о промысле Божьем! – возразил иеромонах.
– Это ты, отче, раб божий, червяку уподобляешься, а мои боги от меня унижений не просят, я перед ними на коленях не ползаю, я им, как родителям, в пояс кланяюсь.
– Эй, погоди! – оборвал их тот, кто интересовался судьбой своей сестры, – так значит, родственников наших, умерших, тоже господь к себе призвал? Так, что ли? Нам радоваться, что ли, надо?
– Надо смиренно принимать от Бога все, что он нам дает: и жизнь, и смерть, – с достоинством ответил отец Варсофоний, – и отец Нифонт умер, души ваши спасая, а вы ему как за подвиг его отплатить хотите? На краду поганую положить, в адское пламя?
– Ты, отче, только о смерти да о мертвых печешься, – сказал колдун, и Лешек заметил, как смертельно бледнеет его лицо, – а я – о жизни и о живых. И я говорю – тело отца Нифонта должно сгореть на краде, дабы яд от него не расползался по земле и не тревожил живущих.
– Колдун верно говорит, – согласился старик, – мои деды так же делали во времена поветрий. Огонь и дым останавливают мор.
– Да отпустите же его! – взмолился Лешек, – что же вы делаете!
– Отпустите колдуна, – наконец, услышал его старик, – колдун нам не враг. А тело священника несите на краду…
Колдун зажал рану на плече, едва ему освободили руки, но Лешек понимал, что это поздно – кровью пропитался весь рукав, и густой красный ручеек тек с ладони, тяжелыми каплями падая на землю.
– Остановитесь! – закричал отец Варсофоний, – не погубите душу христианскую, иноческим подвигом райскую обитель себе заслужившую!
Он кинулся защищать тело отца Нифонта, и вместе с ним на его защиту встал молчаливый молодой монах, но их оттащили в сторону, и четверо мужчин подняли носилки на плечи.
– Стойте, несчастные! – кричал иеромонах, – стойте! Что вы творите! Жизнь ваша – мгновение, а вы ради мгновения вечностью пренебрегаете!
– Посадите их в лодку, пусть плывут отсюда по-хорошему, – сказал старик, но колдун его оборвал:
– Нет! Никто не покинет деревню сегодня. Или я уйду и оставлю вас наедине с мором!
– Хорошо, – согласился старик, – отведите их в церковь и заприте там до утра.
– Гореть в огне будете! – зашипел отец Варсофоний, – и колдун вас от геенны огненной не спасет! Что творите? Беззаконие и святотатство! На страшном суде ответите за все!
Колдун улыбнулся, хотел что-то сказать, как вдруг пошатнулся и упал на колени. Лешек подбежал к нему, и присел рядом:
– Охто, ты ляг, ляг! Я сейчас тебя перевяжу.
– Да ерунда, просто голова закружилась… – махнул рукой колдун, – пить только хочется…
Люди расходились: часть в сторону деревни – те, кто уводил монахов, а часть – в сторону крады, унося с собой тело отца Нифонта.
Лешек расстегнул на колдуне кафтан – кровь протекла и на бок, и подмышку, и на грудь.
– Пожалуйста! – крикнул он уходящим в деревню, – Приведите наших коней. Или принесите седельные сумки! Пожалуйста!
Кто-то из мужчин обернулся и кивнул ему. Лешек осторожно снял с колдуна кафтан и рубаху, но тот даже не поморщился. Рана была страшная, хотя и не опасная, если бы не потеря крови.
– Рви рубаху, перетянуть надо, – велел колдун, – и не дрожи ты так! Лекарь, тоже мне!
– Охто, тебе ведь больно! Как же…
– Ничего, я как-нибудь потерплю. Недолго осталось. Сейчас перетянешь, промоешь, и я рану кристаллом залечу.
– Ты же говорил – сначала луной, и только потом солнцем!
– Мало ли что я говорил. Не могу я сейчас луны дожидаться. Промоешь – и хватит, – проворчал колдун, но, помолчав, добавил, – так только меня можно лечить. И себе, и другим – сначала луна, понял?
– Понял, – вздохнул Лешек, – все я про тебя давно понял…
– Да ладно, – улыбнулся колдун.
– Охто, монахи тебе этого никогда не простят. Разве ты не понимаешь?
– Простят – не простят, какая разница? Главное, чтобы не помешали.
Крада вспыхнула высоким бездымным огнем, и жар заставил людей отступить назад. Пламя полыхало долго, и когда клубы мутного дыма устремились в небо, колдун показал на него людям:
– Их души полетели навстречу богам. Не плачьте. Они будут ждать вас, и встретят, когда настанет ваш час. Так же как сейчас их встречают прадеды.
Когда огонь сожрал предназначенную ему жертву, и опал, скукожился, робкими язычками облизывая белый пепел, колдун велел насыпать над крадой курган, но до конца работы не дотянул – свалился. Лешек оттащил его в тень высокой травы, и сам улегся рядом, надеясь не проспать восход луны. О Лытке он успел забыть.
А с отцом Варсофонием им довелось встретиться в следующий раз через десять дней, в Лусском торге, где каждый день случался крестный ход, и костры пылали по периметру села – из епархии приехал гонец от епископа, с предписаниями, как следует бороться с поветрием: какие молитвы читать, какие иконы выносить на крестный ход, в какие часы совершать службу. Одно из предписаний гласило: возжигать костры на границах селений, на таком расстоянии, чтобы огонь не мог перекинуться на постройки.
Колдун фыркал на это:
– Слышали звон… Шарлатаны… Кому нужны их костры?
В Лусском торге он уже не выступал открыто против монахов, а потихоньку ходил по дворам, лечил заболевших кристаллом, велел топить печи и бани, и не ходить к причастию. Но люди были перепуганы, поэтому слушали всех, кто давал им советы. Они топили печи, парились в банях, выходили на крестный ход, выстаивали многочасовые службы в церкви, исповедовались и причащались. А после отпевания несли своих мертвых в леса, где сжигали их на крадах. Дружина князя им не препятствовала, монахи топали ногами и грозились отлучением от церкви, но "братии" Дамиана явно не хватало, чтобы пресечь языческие погребения.
В довершение, загорелся Большой Ржавый Мох, и Лусской торг несколько дней тонул в едком дыму торфяного пожара, что не могло не радовать колдуна. Тусклый лунный свет, пробивающийся сквозь дым, все равно вылечивал горячку.
Невзор в селе не появлялся, но сложил шалаш в лесу, неподалеку, и народ ходил за советами и к нему, что для колдуна оказалось существенной поддержкой. Во всяком случае, хоронили мертвых без его участия, и днем они с Лешеком отсыпались после бессонных ночей.
– Ты играешь с огнем, Охто, – повторял Невзор, – зачем ты используешь колдовство прямо на глазах у монахов?
– Неправда, я колдовать ухожу в лес, – усмехался колдун.
– Ага. А за тобой идет толпа, большая, чем крестный ход. И о кристалле знают все, от мала до велика. Ты не боишься, что монахам захочется его получить?