– Нет, взять и не спросить тебя я не мог… – усмехнулся колдун, – именно потому, что ты уже взрослый, и тоже имеешь право решать.
Лешек опустил голову:
– Спасибо. Ты, правда, все всегда делаешь правильно.
– Если бы это было так! – рассмеялся колдун.
Ехать предстояло два дня, если сохранится хорошая погода, но сани они решили не запрягать – поехали верхом. Колдун нарочно разбудил Лешека среди ночи, чтобы миновать монастырь затемно, и добраться до Лусского торга не слишком поздно вечером.
Монастыря достигли, когда там еще спали. Лешек впервые оказался около стен Пустыни после семи лет, прожитых с колдуном.
Ярко светил месяц, и мрачные тени монастырских построек отчетливо темнели на фоне заснеженного леса – пятиглавая Свято-Троицкая летняя церковь, шатер над зимней церковью Рождества Христова, надвратная часовня и сторожевая башня рядом с ней. Шестиконечные кресты венчали каждую маковку, и в холодном лунном свете Лешеку показалось, что перед ним не храмы вовсе, а могилы. Могилы, вздыбившие землю до самых небес, и теперь нависающие над проезжающими путниками с жаждой их поглотить.
Давний детский страх охватил Лешека, он почувствовал себя ребенком: голова непроизвольно ушла в плечи в ожидании подзатыльника, и рука сама потянулась ко лбу, чтобы осенить себя крестным знамением.
– Охто, поедем скорей, – пробурчал Лешек, нервно оглядываясь на массивные стены обители – по спине пробежали мурашки и передернулись плечи.
Колдун кивнул – санный путь, ведущий от монастырских ворот, был хорошо наезжен, и скакать вверх по реке не составляло никакого труда. И только когда Пустынь скрылась за поворотом, и они немного сбавили темп, он спросил у Лешека:
– Послушай, ты провел там столько лет, у меня о детских годах остались только самые светлые воспоминания. Неужели тебе не вспоминается ничего хорошего?
– Вспоминается, – пожал плечами Лешек, – Лытка. Ну, еще Паисий был ко мне добр. А вообще-то – только Лытка. Но… Знаешь, мне кажется, что я его предал.
– Предал? Почему?
– С тобой я жил так счастливо, и ничего не сделал, чтобы вырвать его оттуда.
– Не расстраивайся за него. Лытке хорошо в монастыре, – хмыкнул колдун.
– С чего ты взял?
– Я в позапрошлом году ездил его лечить. Он уверовал в Христа, и теперь подвижничает до того, что к нему приходится звать лекаря.
– И мне не сказал? – Лешек укоризненно наклонил голову на бок.
– Я не хотел тебя расстраивать. Но, раз уж ты считаешь себя предателем, то можешь чувствовать себя свободным: Лытка нашел свое место в жизни.
Колдун говорил с легким презрением, и, конечно, постарался скрыть это презрение от Лешека, но у него не вышло. Лешек не стал убеждать его в том, что он не прав – отношение колдуна к верующим он бы изменить не смог. И если Дамиан всегда вызывал у колдуна зубовный скрежет, авва – большой вопрос и некоторое опасение, то над монахами, искренне служащими богу, колдун неизменно и высокомерно смеялся.
Как ни странно, Лешек не слишком удивился неожиданному повороту в судьбе Лытки. Не обрадовался, конечно, но и не огорчился – наверное, потому что это действительно избавляло его от ощущения предательства. И, к собственному изумлению, понял, что вера Лытки нисколько не меняет отношения к нему – Лытка все равно остается тем самым сильным, честным и добрым, каким был для Лешека всегда.
В Лусской торг, где можно было поужинать и переночевать, они приехали сразу после заката – усталые и промерзшие. Летом для гостей торга предназначались длинные крытые навесы с сеном, зимой же немногочисленные постояльцы ночевали в большой избе, в одной половине которой стояли длинные тяжелые обеденные столы, а в другой – спали вповалку на грязной подгнившей соломе.
Хозяин, грузный мужчина с нездоровыми мешками под глазами, увидев богатого гостя, был с ними любезен, накормил вкусно и сытно, и посадил поближе к печке. Как бы Лешек не устал, от хмельного меда легко оправился. Постояльцев он насчитал человек десять, в основном из ремесленников – Лусской торг славился железом, которое добывали на ближайших болотах. Колдун быстро нашел себе собеседников, и Лешек тоже с удовольствием слушал рассказы незнакомых людей об их жизни. Земля эта принадлежала князю Златояру, терем его стоял неподалеку – верстах в трех ниже по реке, и разговоры в основном, крутились вокруг князя и его дружины.
И колдун, и Лешек, и другие гости, быстро опьянели с мороза и дальней дороги, поэтому, когда колдун сказал, что Лешек замечательно поет, тому ничего больше не оставалось, как порадовать новых знакомых песнями. Хозяин, наверное, тронут был больше всех – потому что меда не пил – и долго уговаривал Лешека остаться у него насовсем, обещал славу и богатство, а когда Лешек смущенно отказался, звал его приехать летом и побыть хотя бы несколько дней. Он привел в гостевую избу своих многочисленных разновозрастных внуков, и Лешек пел им тоже – песни, которые сочинял еще в приюте.
Спать легли вместе со всеми, только на гнилую солому хозяин постелил теплые чистые шкуры – теперь не столько для богатого гостя, сколько для "поющего ангела": Лусской торг был большим поселением, стоял на месте слияния двух рек, и церковь в нем получила давнюю и прочную власть. Впрочем, это не мешало местным жителям хранить в укромных местах деревянных идолов, изображающих прежних богов, окружать свои дома оберегами, подкармливать домовых и вышивать на полотенцах мировое древо. Захмелевший колдун, посмеиваясь, расспрашивал хозяина о том, во что же тот на самом деле верит.
– Домовой – это ангел или бес? – хитро прищуривался он.
– Какой же он ангел? Ангелы на небе, белыми крыльями машут. А бесы – в преисподней, злые они, говорят. А домовой не злой вовсе.
– А Велес кем Христу приходится, знаешь?
– Да никем. Велес – сам по себе, а Христос – сам по себе. Велес зимой по лесам бродит, нас от бесов защищает. Все боги в Вырий на зиму уходят, а Велес с нами остается.
– От бесов, значит… – многозначительно кивал колдун, – А Христос что зимой делает? Тоже в Вырий уходит?
– Не, Христос он тут вообще не появляется. Как его распяли, он на небе, с ангелами белокрылыми.
– А в церковь зачем ходишь тогда? – колдун едва не хохотал.
– Ну, как зачем – положено. Говорят, надо на службу к нему ходить, чтобы на страшном суде он тебе послабление сделал.
– А Велес на страшном суде что же, не поможет?
– Говорят, не поможет. Велес – он свой, он после смерти людей через реку Смородину переводит, к предкам, которые за ней поселились.
– Так ты куда после смерти собираешься? В рай, в ад или к предкам?
– Ну, я бы к предкам хотел, конечно… – мямлил хозяин, – как-то проще там, со своими-то…
– А Христос тогда тебе зачем?
– Мало ли… Говорят, если ему не служить – в ад пойдешь, на сковородке жариться. Так что я лучше уж отслужу, на всякий случай, а там посмотрим.
– Знаешь, что я тебе посоветую, – лицо колдуна стало печальным и задумчивым, – ты служить-то ему служи, раз боишься. Только перед смертью не ходи к причастию. Пойдешь к причастию, Велес не сможет перевести тебя через Смородину, Христос подоспеет раньше него и утащит к себе, на страшный суд.
Невзор, высокий и седой старик, еще не спал, когда поздней ночью они добрались до его уединенного жилища на берегу маленькой речушки, вьющейся среди густого леса.
– Охто! – старик обнялся с колдуном, а потом взглянул на Лешека, и даже поднял глиняный подсвечник, чтобы осветить его лицо, – ты не ошибся. У меня нет никаких сомнений – это внук Велемира. Похож. Очень похож. И на деда, и на отца, и на мать. Что ж, я рад. Я думал, род Велемира оборван, а вот как причудливо сложилась жизнь… Где ты нашел его, Охто?
– Представь себе, я вытащил его из Усть-Выжской Пустыни, – хмыкнул колдун, снимая шубу, – только о роде Велемира я в то время не думал.
И вместо того, чтобы отдыхать с дороги, колдун просидел до рассвета, беседуя со старым волхвом. Они говорили о монастыре, и о том, что власть церкви все туже стягивает кольцом Север, и теперь опасно появляться не только в Ладоге и Новгороде, но и в больших селах, а иногда и мелких деревнях. Лешек слушал их, то засыпая, то просыпаясь, ему было интересно, но сон закрывал ему глаза, и, открыв их в следующий раз, он ловил совсем другую тему, не сразу понимая, о чем идет речь.
– Охто, ты живешь на севере, ты редко сталкиваешься с ними, – говорил Невзор, – а я вижу их почти каждый день. И я старше, я опытней тебя, и скажу: не связывайся с ними. Они раздавят тебя, как букашку. Это сила, с которой нам не справится. Или ты не помнишь о восстаниях в Новгороде?
– Помню! Отлично помню! – горячо восклицал колдун, – все это было неправильно, и действовать надо не так!
– А как? Какую еще силу ты можешь им противопоставить? Что ты можешь против огня и меча? Охто, они раздавят тебя, предадут мучительной смерти, ты этого хочешь?
– Я не боюсь смерти, даже мучительной.
– Ты один, один, пойми! Там, на севере, тебе кажется, что люди с тобой, но я-то видел, как это происходит! Они приходят, и селят в душах страх. Ты одинок, тебе нечего терять, а любой нормальный человек подумает прежде о семье. Ты слишком хорошо живешь, ты не знаешь голода, ты побеждаешь болезни, у тебя теплый уютный дом. На твою землю никогда не ступала нога врага. Представь себе, что чувствует человек, когда в январе дом его пылает огнем пожара, как и все дома вокруг, когда горит хлеб, когда мечутся в огне лошади, и жена держит на руках грудного младенца, который умрет от мороза через три дня?
– Они не убивают людей. Они делают нечто гораздо худшее.