Поглядев на сотрудников Тринадцатой редакции или, скажем, на Дмитрия Маркина и Анну-Лизу, не всякий заподозрит в них людей с низкой производительностью труда. По человеческим меркам все они - титаны духа, и не меньше, но высшие существа, лишённые потребности в сне и пище, отдыхе и прочей бесполезной ерунде, думают по-другому. Их бы воля - и подчинённые трудились бы день и ночь, перекусывая на ходу, валясь с ног от усталости, но отдавая исполнению желаний каждую минуту своей жизни.
Поэтому такое привычное и полезное развлечение, как "отпуск", почти не знакомо шемоборам и мунгам. "Вам мало по ночам спать? Мало по выходным бездельничать? Совсем хотите работу забросить - так и скажите, я шемоборов в город приглашу, чтобы поляна не пустовала", - говорит обычно Кастор, когда кто-нибудь в Тринадцатой редакции заикается о небольшом, в недельку-другую, отдыхе. Но Даниил Юрьевич - не вступая, разумеется, в открытую конфронтацию, - всегда старается дать своим сотрудникам возможность хоть немного передохнуть. Три-четыре дня на воле - и отдыхающий уже вприпрыжку бежит обратно, чтобы окунуться в сладостные и увлекательные трудовые будни.
Все сотрудники Тринадцатой редакции, включая новеньких, Дениса и Наташу, уже успели воспользоваться нелегальным, но одобряемым непосредственным начальством правом на отдых, а некоторые - не по одному разу, и только Константин Петрович неумолимо и непреклонно отвергает всякую возможность расслабиться. "Когда я долго держу защиту, а потом отпускаю её, я так расслабляюсь, что вам и не снилось", - обычно отвечает он, и к нему уже не пристают с расспросами: ну в самом деле, человек же русским языком сказал: "Отвалите!"
С того дня, когда Маша Белогорская, изящно помахав провожающим рукой, улетела в Париж на белом самолёте, Константина Петровича иной раз с работы не выгонишь. Приходит Наташа с утра, а он уже час как на своём рабочем месте. Уходит вечером Шурик - а этот герой всё ещё что-то высчитывает, выгадывает, выкраивает. Всем уже стыдно, все чувствуют себя безобразно отстающими, а этот злодей ещё и нагнетает обстановку. Выходит в приёмную и с видом монаха-аскета-страстотерпца нацеживает себе из кулера стакан горячей воды. Мол, и не надо мне ни кофе, ни супа, ни конфет, ни пряников имбирных, а хочу я, Константин Петрович Рублёв, работать, работать и ещё раз работать.
Когда Виталик переступил порог приёмной, аскетстрастотерпец уже был тут как тут.
- Половина одиннадцатого. В номинации "Самый ожидаемый сотрудник года" побеждает - встречайте его - Виталий Петров! - поворачиваясь лицом к своей жертве, произнёс Цианид.
Виталик отшатнулся от него, как от настоящего вампира: лицо у коммерческого директора было гораздо бледнее обычного, глаза горят, в уголках губ кровь предыдущей жертвы запеклась. Впрочем, насчёт крови Виталик погорячился: Константин Петрович швырнул в урну пустую коробочку из-под вишнёвого сока, утёр губы салфеткой, сложил её пополам и убрал в карман: мало ли, ещё пригодится, - затем выставил защиту и занял выжидательную позицию.
- Хорошо ли ты провёл вчерашний вечер? А ночью не замёрз ли? - начал он издалека. Но Виталик сразу же раскусил его уловку и успокоился: этого титана духа интересовали самые свежие сплетни - совсем как обычного, ничем не примечательного человека.
- Ой, хорошо. Меня так никто, кроме бабушки, не кормил.
- Кто тебя вчера кормил? - растерялся Константин Петрович.
- Ну кто - Вероника.
- Где? Чем?
- Едой. Вкусной. Сама готовила.
- Уже в гости успел напроситься! Безнравственная ты личность. Пойми, это работа, а не обычные похождения. Ты не имеешь права поступить с ней, как с остальными.
- По-моему, кто-то сочиняет про меня сказки народов мира, - пробормотал Виталик, оглядываясь по сторонам в поисках Наташи. - Хорошо, я отвечу на вопрос, который интересует всю прогрессивную общественность. У нас с Вероникой ничего не было. Можешь созвать по этому поводу летучку, учёный консилиум или чиркануть всем по внутреннему чату.
- А как же погода? Она же явно улучшилась!
- Погода? Ну что погода. Я, конечно, величайший герой-любовник современности, но ты не находишь, что кому-то может быть просто интересно со мной поговорить о том о сём. Просто так, для удовольствия.
- Мы нашли прекрасный способ убить двух зайцев! Мало того что ты будешь болтать о том о сём не здесь, в приёмной, а где-то на стороне, так от этой болтовни всему прогрессивному человечеству будет одна только сплошная польза, - потёр руки Константин Петрович и от радости такой даже утратил сходство с голодным вампиром.
- Давай лучше не будем убивать зайцев. Пусть живут, - миролюбиво предложил Виталик.
- Нет, ну где справедливость, где правда, где смысл в этом недоделанном мире? - пробурчал себе под нос Константин Петрович. - Живём, как в сказке: старшие братья горбатятся, а жар-птицу добывает Иванушка-дурачок.
- Ну, допустим, я её ещё не добыл, - подмигнул Виталик, - и вовсе это не мир у нас недоделанный. Это ты - переделанный. Слишком то есть хорошо сделанный для этого несовершенного мира, вот тебе в нём и плохо.
- Давай-давай издевайся.
- Очень было надо издеваться. Я серьёзно. Меня, к примеру, всё устраивает. Знаешь почему?
- Ну?
- Потому что я и сам - несовершенный. Куда несовершеннее, чем вся окружающая действительность. Так что я непрерывно радуюсь восхитительному миру вокруг. То ли дело - ты. Тебе, конечно, неуютно. Такому совершенному.
- Звучит как неприкрытая лесть. - Константин Петрович недоверчиво поправил очки, ожидая подвоха.
- Лесть должна скрасить горечь от сознания того, что тебе никогда не будет уютно в мире, который ты перерос ещё до рождения.
- Хм? Мне всё равно нравится эта история. А Шурик, получается, ещё хуже тебя...
- Я бы попросил! - помотал головой Виталик. - Не для того я распинаюсь, чтобы ты думал, что кто-то из нас хуже или лучше кого-то другого. Кстати, с Шуриком, мне кажется, ещё интереснее. Он настолько хороший, что даже готов снисходительно относиться к несовершенствам этого мира.
- То есть ты считаешь, что он - лучше меня? - вскинулся Константин Петрович.
- Ты опять ничего не понял. Никто не лучше, просто он - такой, а ты - другой. А я вообще - третий.
- Ну ладно, ладно, я всё понял. Слушай, а где ты это вычитал? Я бы тоже на досуге поинтересовался.
- Вычитал? Смеёшься? Да я только что это придумал! - подмигнул ему Виталик, широко распахнул дверь в коридор и умчался в сторону своего кабинета.
- Картошки достал?
- Ага. И два по пол-литра. И хлеба ещё прикупил. Скорей бы хату продать, мне тут тесно, на волю хочу. Как думаешь, может, повыкидывать чёртову мебель твоей чёртовой тётки?
- Нет, не надо. А то будет видно, какие тут обои убогие. И стены кривые. Пусть новый хозяин горбатится.
Два бородатых субъекта неопределённого возраста шли по длинному тёмному коридору, освещаемому одной только электрической лампочкой. Они вошли в неприбранную тесную кухню и уселись за стол. Вчерашние объедки, переполненные пепельницы, грязные рюмки из тёткиного сервиза заполняли его почти полностью, но в уголочке всё же нашлось место для новой бутылки и для свежего каравая хлеба. Картошку решено было почистить чуть позже, а пока - разогреть кровь, разогнать её по жилам.
Миша Кулаков, некогда знаменитый, даже легендарный шемобор (до сих пор молодёжь пересказывает друг другу истории его свершений), и Коля Василенко, талантливый учёный, исполнитель, умевший претворить в жизнь совершенно сумасшедшие желания, о своём прошлом старались не вспоминать. Да, когда-то они подавали надежды. Были лучшими из лучших. Дружили немножко, вернее, милостиво признавали выдающиеся способности друг друга, а для шемоборов это почти единственная доступная разновидность дружбы.
Коля был обаятелен и умён, Миша - красив и смел, люди с охотой поверяли ему свои желания, доверчиво подписывали договоры - лишь бы подольше оставаться в его чарующем обществе. Как всякие молодые гении, эти двое очень быстро решили, что им всё позволено. Им, теоретически, и так было позволено всё, но они решили расширить границы возможного. Несколько смелых опытов им удалось проделать без нарушения глобальных законов мироустройства: их снова хвалили, ими восхищались, им давали премии, о них слагали легенды. Но однажды, из хулиганских в основном побуждений, а также в порядке эксперимента - получится или не получится, - они наделили двух престарелых домашних грызунов человеческими телами. Эксперимент завершился удачно: сам профессор Преображенский не сделал бы лучше. Мир при этом пошатнулся, но выстоял. Пока.
Коля и Миша в одночасье сделались изгоями, шемоборами вне закона: любой бывший коллега мог теперь убить их, если бы это его немного развлекло. Любой мунг тоже с лёгкостью мог это сделать, попадись на его пути двое этих лохматых оборванцев. Но специально, конечно, никто на них не охотился: много чести для таких ничтожеств.
Вся их жизнь разделилась на "до эксперимента" и "после". То, что было "до", вошло во всеобщую шемоборскую историю достижений. То, что "после", было предано забвению.
Постепенно Коля и Миша почти поверили в то, что сказку о двух молодых и дерзких гениях им рассказал какой-то случайный собутыльник - то ли в поезде, то ли в кабаке, то ли в деревенской избе. Привилегия, которую Миша получил ещё в юные годы, слегка уязвлявшая его самолюбие тогда, очень пригодилась изгнанникам теперь. Заключалась она в том, что Миша всегда мог получить питьё и пищу в необходимом количестве практически из ничего. Иногда продукты возникали в пустом рюкзаке. Иногда кто-то угощал его. Самые удивительные случаи Коля поначалу записывал в свой рабочий дневник, но потом перестал: наскучило. А вскоре он где-то оставил и сам дневник.