Лёва покорно присел. Со временем он научился укрощать - нет, не боль, но своё отношение к боли. "Это же на самом деле не нарыв, не ожог, не огнестрельная рана и не укус ядовитой змеи, - всякий раз мысленно успокаивал он себя, - это просто нервное. Скоро пройдёт. И следов никаких не останется! И лечиться не придётся".
Тем временем человек отодвинул тарелку в сторону и, выдерживая сценические паузы и интонируя там, где это необходимо, произнёс:
- Здравствуйте, товарищи. Это блюдо мне чрезвычайно понравилось. Я бы хотел повторить. Если вы, товарищи, считаете, что приготовить курицу так, что пальчики оближешь, способен каждый, то вы просто не пробовали этой сказочной курицы!
У двух пожилых дам, сидевших за соседним столиком, в глазах мелькнуло узнавание, на лицах написалось умиление, на устах заиграли улыбки: это импровизированное выступление им явно о чём-то напомнило.
- Что-то знакомое, - щёлкнул пальцами Лёва и глубоко вздохнул: боль его вышла на новый уровень. Теперь ухо словно пытались измельчить в крошечном блендере.
- А, так вы меня узнали, но не узнали, почему узнали! - обрадовался его собеседник. - Я же тот самый мальчик, который говорил басом.
- Ну конечно, - уверенно кивнул Лёва.
- Вот так проходит слава мирская, да. - Проницательный его собеседник сразу уловил чрезмерную демонстративность этого кивка. - Двадцать лет назад меня только и делали, что показывали по телевизору, а я исправно басил всё, что было необходимо. А потом я вырос, и оказалось, что ничего особенного во мне и нет. Все взрослые дядьки умеют говорить басом.
- А, точно! - наконец-то по-настоящему вспомнил Лёва. - У нас во дворе все вам завидовали. Но однажды мой папа услышал, как мы по очереди пытаемся вашим голосом сказать "Здравствуйте, товарищи!", и отругал нас за то, что мы верим во всякую антинаучную чепуху. Сказал, что за того мальчика из телевизора говорит какой-то дядя, ну, как за Хрюшу и Степашку говорят актёры. И что нам бы лучше делать уроки, и тогда, может быть, мы прославимся, когда вырастем большими.
- И вы, конечно, послушно шли делать уроки? - усмехнулся мальчик, который говорил басом.
- Я не шёл. Я ходил лёгкой атлетикой заниматься, потому что на борьбу меня не брали - говорили, маленький очень, трудно найти противников в одном со мной весе.
Лёва сам не понимал, почему он рассказывает об этом первому встречному - да ещё и носителю! Но было в нём что-то располагающее к откровенности - совсем как в Шурике, когда тот напяливает маску Попутчика и начинает внимательно слушать очередного клиента.
- Атлетика... - мечтательно закатил глаза носитель. - Здорово, наверное. Я ни в какие кружки не ходил. Куда бы я ни пошёл - везде меня узнавали, занятия останавливались. Даже в школе я иногда срывал уроки просто самим фактом своего присутствия, пока меня в специальную школу не перевели.
- В школу для знаменитостей? - уточнил Лёва.
- Для детей не самых обычных родителей, - уклончиво ответил носитель. - Тамошний народ видел и не таких, как я. А меня до сих пор узнают.
- А вам это нравится, похоже.
- Нравится? Нет, не нравится. Но и не трогает уже давно. Если бы нравилось - разве бы я сидел здесь, в углу, в зале для некурящих? Занял бы лучшее место воон там, видите, у окна - когда я пришел, там было ещё свободно, - и смолил бы в своё удовольствие. Вы, наверное, не курите, вам не понять, как неловко бывает, когда...
- Я не курю? - возмутился Лёва, вытаскивая из карманов весь свой курительный арсенал. - Ещё как курю. Просто там места не осталось совсем.
- Ой, какая этикетка интересная, выпуклая, - вдруг оживился его собеседник. - Я собираю спичечные коробки уже много лет, но такого чуда ещё никогда не видел.
- Это мне в одном клубе подарили на презентации.
- Слушайте, а переподарите этот коробок мне? - заискивающе улыбнулся мальчик, который когда-то говорил басом. Сейчас он был особенно похож на ребёнка: Лёва даже вспомнил одну музыкальную передачу, в которой этот мальчик совершенно самостоятельно объявлял номера, непринуждённо шутил с взрослыми артистами и прекрасно держал зал.
- Сейчас, только одну спичку себе на память оставлю, - засуетился Разведчик. Датчик уже был у него в рукаве: положить его в коробок будет очень просто.
- Да спички мне и не нужны, мне нужен сам коробок, - заулыбался носитель. - Всё-таки как полезно быть знаменитостью! То коробки спичечные дарят, то бесплатно обедами кормят. Вам ведь правда не нужна эта вещь, я ведь её у вас не выпросил, верно, вы мне её сами отдали?
- Конечно сам. И с огромным удовольствием! - с облегчением выдохнул Лёва, сгребая со стола сигареты и зажигалки и распихивая их по карманам. - Вы извините, мне теперь нужно идти, я на работе уже должен быть.
- Надо же, я и не знал, что это в принципе технически возможно! - не слушая его, ворковал носитель, нежно поглаживая указательным пальцем левой руки спичечный коробок, начинённый датчиком.
Лёва выскочил на улицу; боль исчезла, будто её и не было, зато снег пошёл опять, но хотя бы утих ветер, и можно было закурить, забыть о пережитом, расслабиться. Теперь, даже если он немного опоздает на летучку, никто не придерётся: работа сделана, сделана чисто, носитель ничего не заподозрил и сам, своими руками, взял контакт.
Если другим сотрудникам Тринадцатой редакции всегда приходится выслушивать нотации Константина Петровича на предмет того, что отлучаться с работы можно только по предварительной договорённости со всеми коллегами, с письменного разрешения шефа и так далее, то Лёве его внезапные исчезновения сходят с рук. И даже не потому, что господин коммерческий директор побаивается пудовых кулаков Разведчика: да, он их побаивается, - но, когда дело касается нарушения трудовой дисциплины, он становится бесстрашен и непоколебим. Просто Лёва, как всем доподлинно известно, находится в некоторой мистической зависимости от носителей: если ухо предупреждает его о том, что клиент рядом, то ноги ещё задолго до этого приносят в нужный квадрат. Получается, что он вроде как не по своей воле сбегает с работы, а бредёт себе потихонечку на зов очередного бедолаги, попавшего в сети своего иссушающего душу желания. Даже Наташа не может понять, как это у Лёвы получается. Сама она никогда заранее не чувствует, что ей предстоит встреча с носителем, и каждый раз пугается своей странной реакции: капризного раздражения, переходящего в тупую злобу.
Словом, когда сотрудники Тринадцатой редакции собрались на летучку и обнаружили, что Лёва исчез, не сказав куда и зачем, никто особенно не удивился. Мобильный телефон стремительный Разведчик, разумеется, оставил на своём рабочем столе, и бедный аппарат напрасно надрывался, раз за разом повторяя закольцованный фрагмент из популярной баллады группы Metallica.
"Ждём пятнадцать минут - и начинаем. Посмотрите, чем мы будем торговать", - объявил Даниил Юрьевич и исчез, оставив всю компанию в своём кабинете, наедине со свеженькими сигнальными экземплярами будущих бестселлеров.
Пока Константин Петрович и сёстры Гусевы - крошечные интеллигентные старушки Галина и Марина, до зубов вооружённые колющими, режущими и прочими убивающими предметами, - обсуждали очередной спущенный из Москвы план, остальная компания и в самом деле потянулась к книгам.
- Ничего выдающегося, - констатировал Денис, едва взглянув на них, - очередные личные записки, замаскированные под вымышленные истории. Почемуто многие писатели любят писать о себе. А мне как читателю это надоело. Пусть пишут обо мне!
- А ты возьми и сам о себе напиши, - предложила Наташа.
- Мне нечего сказать человечеству и нечем его заинтересовать.
- Не знаю. Йозеф Бржижковский, к примеру, часто пишет о себе - а мне нравится, - вмешался Виталик.
- Ты фанат, тебе от него что угодно понравится, - парировал Шурик.
- Ну не на пустом же месте я стал фанатом, правильно? Но знаете, он пишет о себе довольно жёстко, правдиво, часто очень смешно. Я бы не хотел, чтоб точно так же он писал обо мне. Спасибо, мне хватило личного общения!
- Тогда, кажется, картина проясняется, - с интонациями опытного лектора сказал Шурик. - Читатель, представленный в этой комнате, хочет, чтобы писатель смеялся над собой, писателем, а восхищался им, читателем. И тогда все будут довольны.
- Я вовсе не предлагал считать мои читательские требования эталонными, - запротестовал Денис.
- Не волнуйся, - успокоил его Виталик, - посчитали не только тебя, но и меня. А я совсем не против того, чтобы меня записали в совершенные единицы измерения, всё равно чего.
- Единицы измерения необязательности, например, - предложил Денис.
Виталик изобразил на лице задумчивость: вроде бы его тут хотят обидеть, и надо на это как-то отреагировать. Но мало ли, чего "они" хотят, он и не подумает обижаться, не подписывался он исполнять такие глупые желания.
- Вот вы ещё поссорьтесь! - Шурик моментально вклинился между Денисом и Виталиком. - Сморите лучше, какая книга интересная. Состоит из одних цитат. Так разве можно?
- Не только можно, но и модно! - тоном эксперта ответил Денис. - Сейчас в моде искусство коллажа. Поскольку ничего нового придумать уже невозможно, то авторам приходится как-то выкручиваться. Отрезал тут - приделал там. Выдал за своё.
- Так вот чем занимается одна моя подруга! - обрадовалась Наташа. - Она покупает на рынке три разноцветные футболки, самые дешёвые, без картинок. Разрезает их на три части. А потом сшивает вручную, толстыми цветными нитками. И продаёт потом в Интернете в десять раз дороже. Хотя на выходе получаются те же самые три футболки, только немного в другом порядке. Но бизнес её процветает.