– Да, все верно, ваша светлость. Объявив на нидербургском турнире о благородном происхождении своего рыцаря-защитника, вы не покривили душой. Части его милости господина барона действительно присутствуют в этой машине. Его смерть и его плоть были необходимы для сотворения голема, ибо, чтобы оживить мертвое, нужно сначала особым образом умертвить живое. Сакральная жертва… Таков закон черного магиерского искусства, такова непреложная истина некромантии, понимаете?
Маркграф кивнул. С теоретическими азами запретных темных искусств он был знаком.
– Но это еще не все. Механического голема пробуждает и поднимает не магия сама по себе, – продолжал Лебиус. – На такое способны лишь недюжинная человеческая воля и охота к жизни. Жизненная сила сильного человека, слившаяся с мертвым металлом. Для того-то и смешиваются и сплавляются воедино в големе плоть и сталь. Для того и потребна в первую очередь магия.
– Странно, – задумчиво проговорил змеиный граф. – Значит, самое важное в големе – жизненная сила мертвого человека, а вовсе не магия?
– Магия только подчиняет эту силу, позволяет работать с ней и использовать по своему усмотрению. К сожалению, далеко не у всех живых жизненная сила присутствует в должном количестве. Вот у господина фон Нахтстлиха ее хватало с избытком. Помните, как он дрался за свою жизнь?
Альфред снова молча кивнул. Барон Леопольд дрался как зверь.
– Потому-то я и выбрал его для сотворения этого голема. Потому и сживил его плоть с металлом. Впрочем, есть и другая причина, по которой мне приходится использовать в своей работе человеческие органы.
– Какая же?
– Видите ли, ваша светлость, искусственные мертвые материалы не всегда и не во всем способны заменить живую плоть. Некоторые органы нашего тела не столь надежны, как металлические детали голема, но гораздо более совершенны. Вот взять хотя бы, к примеру…
Он действительно намеревался именно "взять". Длинные сухие пальцы Лебиуса нырнули в чан с красно-коричневой, цвета ржавчины, густой жидкостью. Прямо в лопающиеся пузыри. Пальцы колдуна осторожно пошевелили, раздвинули куски плоти…
Маркграф считал себя человеком крепким и ко многому привычным, однако на этот раз его передернуло от омерзения. Прагсбургский магиер же, видимо, давно утратил чувство элементарной брезгливости. Как он там говорил? Я этим дышу, я этим живу…
Создатель голема выловил из мутной жижи…
– Глаз?! – изумился Альфред Оберландский.
Студенистый шарик, оплетенный капиллярной сеткой, с путаным хвостом сосудиков, нервов и тончайшей, едва заметной проволоки взирал на него из руки колдуна темным расширенным зрачком. Маркграфу показалось, будто глаз… Нет, не показалось, точно – живет! Живет своей отдельной неведомой жизнью.
– Глаз, – спокойно подтвердил Лебиус. – Чтобы сражаться, голем должен видеть. А мне неизвестен материал, который можно использовать вместо человеческого глаза. И создать ничего подобного искусственным путем тоже пока не удалось. Нерастекающаяся вода, нетающий лед, небьющееся стекло здесь не годятся. Потому-то в шлеме голема имеется смотровая щель, а в щель эту смотрят два обычных человеческих глаза, соединенных с металлической основой.
Колдун осторожно тронул ногтем проволочку, вплетенную в сосуды и нервы. Вынутое око дернулось.
– Почему только два?.. – глухо выдавил из себя Альфред. – Только два глаза – почему?
Лебиус вскинул брови:
– Больше не надо. Голем создавался по образу и подобию человека. Я лишь убрал лишнее – потребное человеку, но не нужное механическому рыцарю, поднятому при помощи магии. А все, что осталось, проверено веками. Два глаза лучше, чем три или четыре. Ибо для трех и четырех глаз потребуется создавать другую боевую машину, которая, обретя больший обзор, утратит при этом прочие преимущества человекоподобного голема.
Лебиус вновь склонился над чаном, осторожно положил глаз обратно.
– А вот еще…
Когда перепачканные пальцы вновь вынырнули из пузырящейся жижи, магиер держал в руке нечто красное, крупное – с кулак Альфреда, а то и больше, овитое толстыми тугими сосудами и гибкими металлическими лентами, пронизанное иглами и трубками. Пульсирующее… Сжимающееся и разжимающееся, с отчетливым хлюпаньем выплескивающее из срезов артерий густую влагу вперемешку с воздухом.
– Сердце, – торжественно провозгласил Лебиус. – Идеальная машина, гоняющая живительные токи по всему телу. Великая загадка и великое благо. Неутомимый самодостаточный насос, воспроизвести который, как и глаз, тоже чрезвычайно затруднительно. Но вот использовать… Магия может остановить человеческое сердце, а может заставить его биться вечно, до конца времен разнося кровь, или… – Магиер улыбнулся: – Или то, что эту кровь заменяет в более надежной и прочной, нежели хрупкий человеческий организм, конструкции. Достаточно лишь укрепить человеческое сердце, и ему не будет износа. Магиерскому искусству и механике такое под силу.
Чужое живое сердце, запущенное навечно, все билось и билось в руке Лебиуса…
Альфред Оберландский поморщился. Одно дело – рубить врага в битве, вспарывать чрево у жителей захваченного селения, кромсать человеческие тела в пыточной. И совсем другое – вот здесь. Вот так…
Так он еще не привык.
ГЛАВА 29
– Или вот… – а Лебиус и не думал останавливаться.
На этот раз магиер опустил в чан обе руки. Чтобы извлечь…
И не сразу-то поймешь что. Большое, омерзительно-серое, склизкое, обтянутое сморщенной пленкой с частыми металлическими вкраплениями, покрытое бугорками и извилистыми складками. Увесистое.
– А эта-то пакость для чего понадобилась? – скривил губы маркграф.
– Вовсе не пакость, ваша светлость, – колдун плотоядно оскалился. – Это мозг. Человеческий мозг. Можно сказать, вершина творения. Ни сложнейшая механика, ни могущественнейшая магия не способны создать ничего подобного. И не создадут ни-ког-да.
Последняя фраза в устах колдуна прозвучала твердо и уверенно.
– Мозг? – протянул Альфред – И какой в нем прок? Что в нем такого особенного?
– Мозг позволяет голему осознавать отдаваемые ему приказы и верно исполнять их. Именно эта, как вы изволили выразиться, "пакость" руководит действиями тела, которое вы видите сейчас перед собой. Именно благодаря ей голем ходит, бегает, сражается. И видит мир вокруг – как привычно человеку, кстати, – двумя глазами. И даже в некотором роде мыслит. Не так вольно, как мы с вами, разумеется, но…
– А я-то полагал, что основное предназначение мозга – выделение соплей при простуде, – фыркнул маркграф. – Впрочем, тебе виднее.
Преодолевая брезгливость, Альфред подошел поближе к булькающему котлу.
– Этак ты скажешь, колдун, что в твоем чане с потрохами плавает и душа бедняги фон Нахтстлиха?
Лебиус покачал головой. Маркграфу показалось – с сожалением.
– Нет, ваша светлость. Я за свою жизнь вскрыл немало тел, но ни в одном из них не обнаружил ничего, что могло бы попасть под определение "душа". Хотя искал очень тщательно. Вы же знаете мою дотошность.
– Знаю, – нахмурился Альфред Оберландский. – Однако ничуть не удивлен тем, что твои поиски не увенчались успехом. Душа навеки отлетает от умирающего тела. Некромантии же и черному чародейству подвластна лишь бренная оболочка. Душу не вернуть обратно никакой магией. И уж тем более ее не вогнать в мертвую машину, набитую человеческими внутренностями.
– Но ведь нам сейчас и не нужна душа голема, не так ли? – пряча глаза, вкрадчиво спросил магиер. – Бездушная и покорная машина для убийств гораздо удобнее в использовании, нежели самый верный и преданный одушевленный слуга. Насколько я понимаю…
– Ты понимаешь правильно, Лебиус, – ответил Альфред. – Только вот насчет того, насколько эта машина будет послушной…
– Вы сомневаетесь, ваша светлость? Даже после испытания нидербургским турниром?
– О, турнир прошел великолепно – тут мне сказать нечего. Но я знаю, что произошло в Прагсбурге. Твой первый глиняный голем взбесился.
– Позволю заметить, это был мой первый голем, – что-то похожее на досаду прозвучало в словах Лебиуса. – Самый первый выпад меча вашей светлости тоже, вероятно, не был смертельным.
– Не был, – вынужден был признать Альфред. – Зато теперь… Хочешь убедиться, магиер?
Пальцы маркграфа коснулись эфеса – на поясе, слева. Лебиус отступил на шаг.
– Простите, ваша светлость, я вовсе не хотел вас обидеть. Я всего лишь хотел сказать, что не имею склонности повторять совершенные однажды ошибки.
– И какую же ошибку ты допустил тогда, в Прагсбурге?
Лебиус печально вздохнул:
– Я не обратил голема в прах, когда нужда в нем пропала, а просто временно упокоил его. Мне было жаль своих трудов, а мой тогдашний помощник-Вольно или невольно, случайно или сознательно, но он пробудил и поднял глиняного человека.
– Талантливый малый, – процедил Альфред, ощутив мимолетную зависть к незнакомому подмастерью магиера. Самому ему едва ли удалось бы поднять голема без помощи Лебиуса.
– Талантливый? – Магиерский капюшон качнулся. Вправо, влево. – Я бы так не сказал. Поднять-то он голема поднял. Но подчинить себе не смог. А потому погиб первым. Ибо голем, над которым не довлеет воля хозяина, подобен разрушительной стихии. Безумной и бездумной. С тех пор я редко беру себе в помощники обычных людей, подверженных пагубным страстям и соблазнам.
Альфред хмыкнул. На "необычных" помощников магиера он уже насмотрелся. Лебиус усмешку господина заметил. Пояснил: