* * *
Уставшая, но удивительно довольная несколькими часами купания, еды и отдыха в долине, на Люсьена я взглянула, когда мы ехали обратно в поместье во второй половине дня. Мы проезжали широко раскинувшийся луг молодой весенней травы, когда он поймал мой взгляд в десятый раз, и я приготовилась, когда он отстал от Тамлина.
Его металлический взгляд сузился на мне, в то время как другой оставался настороженным, не выражающим восторга.
- Да?
Этого было достаточно, чтобы убедить меня ничего не говорить о его прошлом. Я бы тоже ненавидела жалость. И он не знает меня - не достаточно хорошо, чтобы гарантировать что-либо, кроме негодования, если я принесу ему соболезнования, даже если его горе гложет меня изнутри.
Я дождалась, пока Тамлин не отъехал достаточно далеко, чтобы даже его слух Высшего Фэ не уловил моих слов.
- Я никогда не скажу тебе "спасибо" за твой совет с Суриэлем.
Люсьен напрягся.
- Правда?
Я посмотрела вперёд, на то, как легко едет Тамлин, а лошадь совершенно не обременяет могучий всадник.
- Если ты всё ещё хочешь моей смерти, - сказала я. - Ты должен постараться немного сильнее.
Люсьен выдохнул:
- Это не то, на что я рассчитывал.
Я уставилась на него долгим взглядом.
- Я бы и слезинки не проронил, - поправился он, и я знала, что это правда. - Но то, что случилось с тобой…
- Я пошутила, - сказала я, слегка улыбнувшись ему.
- Ты, вероятно, не сможешь простить меня так просто за то, что отправил тебя в опасность.
- Нет. И часть меня только и хочет того, что задать тебе трёпку за то, что не всё сказал о Суриэле. Но я понимаю: я человек, убивший твоего друга, и который теперь живёт в твоём доме, а ты должен мириться с этим. Я понимаю, - сказала я снова.
Он молчал довольно долго, я уже подумала, что он не будет отвечать. Едва я собралась ехать дальше, он заговорил:
- Тэм сказал, твой первый крик был ради спасения жизни Суриэля. Не твоей собственной.
- Это казалось правильным решением.
Взгляд, которым он окинул меня, был более задумчивым, чем он когда-либо прежде смотрел на меня.
- Я знаю слишком много Высших Фэ и низших фэйри, которые бы так не посчитали - или вообще не стали бы задумываться.
Он потянулся за чем-то с другой стороны и бросил это мне. Я с трудом удержалась в седле, а после разглядела предмет - инкрустированный драгоценностями охотничий нож.
- Я слышал твой крик, - сказал он, пока я изучала в руках оружие.
У меня никогда не было такого мастерски сделанного ножа, так идеально сбалансированного.
- И я сомневался. Не долго, но я сомневался, прежде чем броситься бежать. Хоть Тэм и оказался там вовремя, я нарушил своё слово в те секунды, что колебался, - он кивнул подбородком на нож. - Он твой. Не всади его мне в спину, пожалуйста.
Глава 19
На следующее утро прибыли мои краски и материалы оттуда, где их раздобыл Тамлин или прислуга, но прежде чем Тамлин позволил мне увидеть их, он увёл меня по множеству коридоров, пока мы не оказались в крыле, куда я ни разу не доходила, даже в своих ночных разведках. Он не сказал, куда мы идём, но я и так это знала. Мраморные полы блестели так ярко, словно их только что вымыли, а из открытых окон ветер приносил ароматы роз. Всё это - он сделал это для меня. Будто бы мне было дело до паутины и пыли.
Он остановился перед двустворчатыми деревянными дверями и легко улыбнулся мне, и этого было достаточно, чтобы я выпалила:
- Зачем делать что-то - что-то в этом роде?
Улыбка дрогнула.
- Прошло много времени с тех пор, как здесь был кто-то способный оценить все эти вещи. Мне нравится видеть, что они снова нужны.
Особенно, когда во всех остальных частях моей жизни столько смерти и крови.
Он распахнул двери галереи, и у меня перехватило дыхание.
Бледные деревянные полы мерцали в чистом ярком свете, льющемся из окон. В помещении было пусто, за исключением нескольких больших кресел и лавочек для просмотра… просмотра…
Я едва осознавала, что иду по длинной галерее и рассеянно прижимаю одну руку к шее, глядя на картины.
Так много, такие разные, но настолько гармонично организованы вместе… Столь разные взгляды, фрагменты и уголки мира. Пасторали, портреты, натюрморты… в каждой история и переживание, в каждой голос кричит, шепчет или воспевает о том моменте, том чувстве, каждая из них кричала сквозь время о том, что они были здесь, существовали. Некоторые из них были нарисованы так, как и я вижу, художники видели цвета и формы такими, как их видела и понимала я. О некоторых представленных цветах я не думала; это была словно дорога, позволяющая мне увидеть мир другими глазами - глазами того, кто рисовал их. Портал в разум существа, так непохожего на меня, и всё же… и всё же я смотрела на эти работы и понимала, чувствовала, мне было интересно.
- Я никогда не думал, - сказал Тамлин позади меня. - Что люди способны…
Он замолчал, когда я обернулась, моя рука от шеи спустилась к груди, где неистово билось моё сердце в радости, печали и подавляющем смирении - смирении перед этим великолепным искусством.
Он стоял у дверей, по-звериному склонив голову набок, слова всё ещё не сорвались с его языка.
Я вытерла мокрые щёки.
- Это…
Превосходно, чудесно, за пределами моих самых безумных грез. Я держала руку на сердце.
- Спасибо, - сказала я.
Это было всё, как я только могла показать ему, что эти картины - разрешение увидеть эту галерею - значат для меня.
- Приходи сюда, когда пожелаешь.
Я улыбнулась ему, едва способная вместить свет и яркость в моём сердце. Его ответная улыбка была осторожной, но сияющей, а затем он оставил меня одну любоваться галереей.
Я оставалась там часами - оставалась, пока не опьянела от искусства, пока не закружилась голова от голода и пока я не отправилась на поиски пищи.
После обеда, Элис показала мне пустую комнату на первом этаже, где был стол, заваленный холстами различных размеров, кистями, чьи деревянные ручки сверкали в идеальном солнечном свете, и красками - так много, очень много красок, помимо тех основных четырёх, на которые я надеялась, что у меня снова перехватило дыхание.
А когда Элис ушла и комната погрузилась в тишину и ожидание, когда комната осталась полностью в моём распоряжении…
Тогда я начала рисовать.
* * *
Шли недели, дни таяли один за другим. Я рисовала и рисовала, большинство работ были ужасными и никуда не годными.
Я никому не позволяла увидеть их, не обращая внимания на подстрекания Тамлина и усмешки Люсьена, видевшего перепачканную красками одежду. Мои работы не соответствовали пылающим в воображении образам и я не чувствовала удовлетворения. Зачастую я рисовала от рассвета до заката - иногда в той комнате, иногда в саду. Изредка я делала перерывы на исследования Весенних земель с Тамлином, исполняющим роль моего гида, и возвращалась обратно со свежими идеями, заставляющими меня выпрыгивать из постели на следующее утро и делать эскизы или небрежные зарисовки увиденных сцен или красок.
Но были дни, когда Тамлина вызывали разобраться с новыми угрозами на границах его территорий, и тогда, вплоть до его возвращения, меня не могло отвлечь даже рисование. Он возвращался весь в чужой крови - когда в звериной форме, когда как Высший Лорд. Он никогда не посвящал меня в детали, а я не осмеливалась о них спросить; его благополучного возвращения было достаточно.
Около самого поместья не было признаков таких существ как наги или Богги, но я всё равно старалась держаться подальше от западных лесов, хотя и довольно часто рисовала их по памяти. И хотя во снах меня продолжали преследовать смерти, которым я была очевидцем, смерти, которым я была виной, и та жуткая бледная девушка, рвущая меня клочьями - и мой взгляд никогда не мог спокойно скользнуть мимо тени - постепенно я перестала бояться. "Оставайся с Высшим Лордом. Ты будешь в безопасности". Так я и делала.
Весенний Двор - территория зелёных холмов, густых лесов и чистых, бездонных озёр. Магия не просто обитала на холмах и в лощинах - она росла здесь. Как ни пыталась я изобразить её на холсте, мне так ни разу и не удалось уловить её - уловить её чувство. Потому иногда я осмеливалась рисовать Высшего Лорда, который прогуливался вместе со мной в ленивые дни по его землям - Высшего Лорда, с кем я была рада поговорить или провести несколько часов в комфортном молчании.
Видимо, это была убаюкивающая магия, затуманившая мои мысли, и я не думала о своей семье, пока однажды утром не вышла за пределы живых изгородей в поисках нового места для рисования. Ветерок с юга растрепал мои волосы - свежий и тёплый. Сейчас в мире смертных только-только расцветает весна.
Моя семья - зачарованные, в безопасности, где о них заботятся - но они так и не представляют, где я. Мир смертных… он живёт дальше без меня, словно меня никогда не существовало. Шёпот ничтожной жизни - исчез, забыт всеми, кого я знала и о ком беспокоилась.
В тот день я не рисовала и не отправилась на прогулку с Тамлином. Вместо этого, я сидела перед пустым холстом, у меня в мыслях не было ни единой краски.
Никто не вспомнит о том, что я должна вернуться домой - я для них всё равно, что умерла. А Тамлин "позволил" мне забыть их. Может быть, краски оказались отвлечением - способом прекратить мои жалобы, способом для него избавиться от занозы в заднице в виде моих желаний увидеть семью. Или, может быть, краски отвлекли от всего происходящего с болезнью и Прифианом. Я перестала задавать вопросы, как и приказывал Суриэль - как глупый, бесполезный, покорный человек.