Лондон скот, висельные плясуны, сорвавшиеся с петли, школяры разных колледжей и
школ, хозяйки с сумочками, случайно попавшие сюда, шарлатаны и зазывалы в
островерхих ярких шляпах, уличные мальчишки, которым всегда и до всего дело.
Шел секретарь суда, медлительный и длиннобородый человек, доктор, специалист по
выкидышам, которого и она знала, шел…
Она ухватилась за занавеску.
Шел актер и пайщик театра "Глобус" - Виллиам Шекспир, который не послушался ее
записки и ухнул с головой в такой клокочущий котел, из которого уже не вылезают.
И, у видя его, она невольно забарабанила по стеклу.
Но он не слышал ее. Он протек мимо нее с толпой, что валила за ошалелым,
кривляющимся, обреченным и обезумевшим человечком.
Но, подумала она, усмехаясь, кому же из этих мясников, мастеров, подмастерьев,
аптекарей, ростовщиков, крестьян, гуртоправов, матросов, шарлатанов, нищих, рыночных
торговцев, юродивых, калек и шлюх, - кому из них дело до того, что отвергнутый
любовник поднялся бунтом против своей семидесятилетней любовницы, угрожая ей
революцией за то, что она не вовремя отняла у него откуп на сладкие вина?!
Глава 4. СМУГЛАЯ ЛЕДИ СОНЕТОВ
I
И все-таки она не запоздала на свидание, хотя оно вдруг совершенно перестало
интересовать ее. Раздеваясь на чердаке, она подумала, что вообще нужно быть такой
сумасшедшей, как она, чтобы выйти из дома. И эта мысль, как ни странно, доставила ей
некоторое удовольствие. По городу - она уже знала это - были пущены глашатаи,
известившие, что мятежники объявлены государственными изменниками и все, кто не
отстанет от них, будут без суда отданы в руки палачам.
После этого толпа, конечно, растаяла.
Эссекс и его друзья заперлись в замке, и теперь замок осаждали правительственные
войска. На чьей же стороне оказался в конце концов ее Виллиам?
Она сняла берет, повертела его и бросила на постель. С ума сойти, - так она и не
переменила перо! Бог знает какая у нее голова стала за последние дни. Нет, не похоже, не
похоже, чтобы он остался с ними до самого конца. Не такой он, совсем не такой. Как он
пойдет обратно? Все-таки надо было захватить с собой стилет. Говорят, что иногда
достаточно взмахнуть им, чтобы от тебя отстали. Да-да, с королевой плохие шутки, он
должен был это знать. И что ему понадобилось в этой истории? Хочется быть повешенным
на одной перекладине с графом? Тьфу, противно даже! Актеришка! Клоун! Сочинитель
стишков! Вчерашний дворянин! И тоже лезет туда же. Герб получил - так ведь и на нем
написали (смеха ради, конечно): "Не без права". Потому что какое право у него на этот
герб? И кому понадобится его шпага? Нет, дома, дома он, конечно. Сбежал и ставни
закрыл. И вдруг она вспомнила, каким видела его из окон. Он шел спокойнее даже, чем
всегда, молчаливый и равнодушный ко всему, но именно эта неподвижность и произвела
на нее впечатление полной обреченности. Разве не поверилось ей тогда, что вот как он
шел, так и дальше пойдет? И тем же шагом, неторопливым, мирным, спокойным, взойдет
на ступеньки королевского дворца и обнажит свою почти бутафорскую шпагу, данную ему
только вчера по каким-то сомнительным правам.
Она вдруг подумала, что целый вечер занимается им, и встала. Зло толкнула стул, стул
упал. Она не подняла его, а постояла над ним, раздумывая о чем-то, и вдруг окончательно
решила, что ей не хочется видеть этого Ричарда. Она села опять, крепко, по-мужски, опершись на подлокотник, и задумалась. Да, вот Шекспир. У него были мягкие,
удлиненные руки, настолько нежные, что нельзя было поверить в их силу, - такая широкая, крепкая ладонь. Однажды он долго смотрел, как она играет, и когда она устала и
поднялась с места, он тоже сел к клавесинам. Он взял только несколько аккордов, сильно и
плавно, но она сейчас же поняла, как гибки и умелы его пальцы. И когда потом она
осторожно взяла его за руку, только чуть-чуть выше запястья… Но вот, кажется, с этого и
началось. Еще ее почему-то раздражала донельзя большая плоская серьга. Она глядела на
нее, и обязательно хотелось дернуть его за мочку. Ей обязательно нужно было бы стать его
любовницей. Какое это упущение, что она не стала! Первый раз она сказала правду
Пембруку, и тот, кажется, в первый раз не поверил ей. Она даже и сама не понимала, как
так случилось, что с этим человеком не жила? Какие у нее были тогда соображения? Зачем
ей было это надо?
Становилось все темнее и темнее; изнемогая от разнородных мыслей, она закинула
голову и до хруста заломила руки за спиной… У него такие сильные, грубые руки, не
нежные, а грубые. Это зря она вспоминала, что они нежные и мягкие. У него в последнее
время было такое жесткое, прерывистое дыхание. Так дрожал голос, когда он говорил с
ней. Она видела: ему и дышать было трудно в ее присутствии. И это она сделала, она, она!
Однажды она стала перевязывать ему палец, а царапина была старая, засохшая, совсем не
нужно было ее перевязывать, но их руки были соединены, ей казалось то кровь
переливается из сосуда в сосуд. Другой раз вышло так: он надкусил яблоко, но есть не
стал, положил на стол, а она взяла это яблоко и так просто, как будто это следовало само
собой, откусила тут же, где и он. Так они съели это яблоко. Вот тут-то она и увидела - он
вцепился руками в крышку стола, и ему трудно дышать. А какие стихи он писал после! С
ума сойти. Тогда ей было смешно, а теперь просто жалко его. А жалость-то у нее всегда
была самым сильным чувством. Когда она жалела, она могла пойти на что угодно - на
связь-то во всяком случае.
Она встала и прошлась по комнате.
Свеча коптила.
Грязный полог над гнусной, скрипучей кроватью выглядел сегодня особенно мерзким
в этом желтом, расслабленном свете.
Она подошла к окну, подняла и опустила зачем-то занавеску.
Ей было все противнее, скучнее, все томительнее, - на нее находил тот приступ тоски
и бешеного, острого недовольства собой, которые все чаще и чаще стали посещать ее
последние дни. И знала об этой тоске только она одна.
- Скорее бы! - сказала она вслух, со страдальческой гримасой и стукнула каблуком об
пол. - Скорее, иди же.
И, словно услышав ее, в дверь постучали.
- Кто? - спросила она, не двигаясь.
- Ричард Второй, - ответил ей очень знакомый голос.
II
Бербедж уж совсем собирался идти на свидание, как вдруг к нему пожаловал Четль.
- Слышали? - спросил он, стоя в дверях.
- Ничего я не слышал, - досадливо ответил Бербедж.
- Сдались все до одного, - торжествующе объявил Четль, так, словно это было его
личной заслугой. Он прошел и бухнулся в кресло. - Под условием рыцарского обращения
и беспристрастного разбора дела.
- Кто это? - снова спросил Бербедж.
- Да все, как есть: и Эссекс, и Рутленд, и Соутгемптон, и Блонд, все, все! Да ведь вы
были там, кажется, и видели их всех?
- Нигде я не был, - досадливо отрезал Бербедж. - Слушайте, дорогой, зачем вы
полезли в драку?
- Вот! - строго, с глубоким удивлением сказал Четль. - Оказывается, я опять виноват
во всем. Я же сказал только вам: "Спасайте вашего друга".
- Действительно, очень ему это было нужно, ворчливо буркнул Бербедж, придумывая, что бы соврать Четлю, чтобы тот не увязался. Ведь этот старый бродяга отлично знает, куда он пойдет. Так попробуй-ка выживи его. Вот сидит и мелет всякую чепуху. Напоить
его, что ли?
Он подошел к шкафу и вынул из него бутылку с белым хересом, совершенно особым,
который специально доставал для этого холостяка. Долго сердиться на него не мог. Ну что
же, пусть леди немного подождет. А он опоздает. Может оно и лучше так.
- Как поживает ваша трагедия? - спросил он уж мирно.
- Какая это? - Четль не отводил глаз от бутылки. - Ах, то о Вильгельме Завоевателе? -
Он вдруг радостно засмеялся. - Я сегодня встретил вашего друга и сказал ему: "Мистер
Шекспир, имейте в виду - я обгоню вашего "Гамлета". Он мне поклонился слегка, вы же
знаете, какой он вежливый, и сказал: "Пожалуйста, пожалуйста, мистер Четль.
Действительно, трагедия моя совсем замерзла. Я очень буду рад вашим успехам. Но о чем
вы пишете?" Я сказал ему: "Пишу трагедию о Вильгельме Завоевателе, и ваш друг
Бербедж говорит, что моя трагедия будет стоить больше всех ваших хроник". - "Почему?" -
спросил Шекспир. Я ему ответил: "Мистер Бербедж говорит, что Вильгельм Завоеватель
достойнее Ричарда, потому что пришел раньше его".
- Ну и что же вам ответил Билл? - спросил машинально Бербедж, наливая стакан
Четлю.
Четль отпил большой глоток и закрыл глаза, вслушиваясь в терпкий вкус хереса.
- Вот это вино! - сказал он восхищенно. - Где вы его достали? Оно старше нас обоих.
Да, так что сказал мне ваш друг? Ничего он мне не сказал, только поклонился. Ему, знаете, было уже не до того. К тому времени они уже пробились к Темзе.
- Куда? - спросил настороженно Бербедж.
- К Темзе, к Темзе, в замок графа! В Эссексхауз.
- Как?! - вскочил Бербедж. - Да где же вы его тогда видели, Четль, Четль? - Он схватил