Сколь прекрасна была королева Ингеборг, столь и отважна. Зайферту с большим трудом удалось уговорить ее соблюсти меры предосторожности. Все дорогие одежды и драгоценности были оставлены, на смену бархату, дама и виссону пришли дерюга и сыромятная кожа. Юные меченоши Зайферта простились со своими щегольскими пелизонами, служанка Ингеборг, как и сама королева, облачилась в мужское платье. Теперь свита королевы Готеланда по виду ничем не отличалась от любой из наемничьих ватаг, рыскавших по дорогам.
Отряд выехал из Балиарата ночью, когда принцесса Аманда уже спала. Зайферт оставил с девочкой десять лучших своих бойцов, еще четверых во главе с Рогериусом послал вперед разведать дорогу. До Луэндалля было двести лиг, и большая часть пути проходила по местам, где вольготно шастали мародеры и наемники Аргальфа. У Зайферта было пятнадцать человек, все искусные и опытные бойцы, но никакое искусство не поможет, если придется столкнуться с ватагой в сотню головорезов. Зайферт смутно чувствовал, что королева знает об этом, пытался шутить.
– Видите, ваше величество, этих молодцов? – говорил он, показывая Ингеборг на своих людей. – Клянусь омофором святого Патрония, что хранится в Ахенской капелле, таких воинов не сыщешь нигде. Рожи у них разбойничьи, но дело свое они знают. Вон тот смуглый – Коршун, во всем мире не сыскать ему равного в бою на секирах. Толстяк с красным лицом получил христианское имя Матфея, но все зовут его Ханзи – верьте, не верьте, но железные тесаки он завязывает узлом. Вон того крепыша зовут Готтшалк Вырви Глаз: однажды он спас мне жизнь, зарубив притом пятерых саксов… Вы не слушаете меня, ваше величество?
– Слушаю, граф, – отвечала Ингеборг, думая о своем.
Первый день не принес никаких опасных встреч. Дорога была пустынна. Местные жители принимали отряд королевы за наемников и спешили убраться с дороги. Это было хорошо, маскарад удался. Однако заезжать в деревни было опасно. Поэтому, проделав за день двадцать лиг, на ночлег остановились в развалинах старой римской крепости между Морейским лесом и обширными трясинами, примыкавшими к тракту с юга. Место было зловещее, но выбора не было.
Еще до наступления темноты воины разыскали среди руин место, где можно было поставить походный шатер из серого войлока для королевы – когда-то предки жили в таких шатрах всю жизнь, не зная ни каменных, ни деревянных строений. Коней завели в каменную ограду крепости, стреножили и освободили от поклажи. Огонь по приказу Зайферта развели только в жаровнях, чтобы не было заметного пламени. Кольчуг, шлемов и кожаных панцирей его воины снимать не стали на случай внезапного нападения.
После целого дня, проведенного в седле, королева валилась с ног от усталости. Седло сильно натерло ей бедра, все мышцы нестерпимо болели и даже начался жар. Обеспокоенный Зайферт позвал Герберта.
– Ничего страшного, – сказал Герберт, осмотрев королеву и проверив ее пульс. – Ее величество долго сидела взаперти и отвыкла от длительных прогулок на свежем воздухе. Бокал горячего вина с пряностями прогонит недомогание.
– Вы ученый человек, – сказала Ингеборг.
– Увы, ваше величество, война лишила меня удовольствия и дальше наслаждаться познанием.
– Вы монах, а не купец.
– И это правда. Монастырь, в котором я принял постриг, сожгли эти слуги сатаны, и я стал бездомным нищим, чудом избежавшим смерти.
– Если вы монах, то должны знать, почему короля Аргальфа называют Зверем?
– Он язычник и отрицает Спасителя, ваше величество.
– Нет-нет, я тоже была язычница, когда приехала в эту страну.
– Аргальф противостоит Богу, потому что природа его – природа нечеловеческая. Отец Аргальфа, король Эдолф, женился когда-то на женщине, неизвестно откуда появившейся в его землях. Эдолф был молод и горяч, а незнакомка была на заглядение красива. Но после свадьбы счастливый супруг заметил, что его жена ведет себя весьма странно. Королева обожала охоту и целыми днями могла пропадать в лесах, всегда возвращалась с богатой добычей. Однажды ночью король проснулся и не обнаружил своей супруги: после недолгих поисков он нашел ее в конюшне, где королева, прокусив вену на плече одной из лошадей, пила кровь. Увидев мужа, эта женщина бросилась бежать, и Эдолф смог ее догнать. Утром он ничего не мог от нее узнать – королева все отрицала. Эдолф любил ее и не стал передавать в руки суда, который, несомненно, приговорил бы ее к смерти, как ведьму. К тому же королева сообщила мужу, что находится в тягости. Эдолф так обрадовался, что поклялся любить свою жену и ребенка, что бы ни случилось в будущем.
Время шло, и зловещая тень все больше и больше падала на королеву. Ее отлучки из замка совпадали с нападениями на скот и людей, а многие жители королевства клялись, что видели огромную черную волчицу, которая совершенно не боялась людей и порой даже заходила в села. Охотники ничего не могли поделать, ибо Эдолф, окончательно одержимый злой силой, издал закон, запрещающий охоту на волков. Он пригрозил, что будет наказывать смертью за клевету о его жене. Банпорцы жалели своего короля и потому терпели.
Все кончилось в тот день, когда Эдолф неожиданно умер – полагали, что от яда. Узнав об этом, народ вооружился и ворвался в замок. Королеву не убили только потому, что она была на седьмом месяце беременности: ее посадили в башню и кормили отбросами. После рождения ребенка вдову короля Эдолфа судили и именем Христовым приговорили к сожжению. Ребенка взял себе епископ Гато – тот самый, который за свои чудовищные преступления был позже заживо съеден полчищами мышей…
Герберт разговорился. Давно уже ему не приходилось вести лекции, как это случалось в монастыре, и теперь бывший библиотекарь наслаждался собственным рассказов. Ингеборг слушала внимательно: те чувства, которые рождал в ней рассказ Герберта, красноречиво отражали ее глаза.
– Воспитанник Гато вполне усвоил нрав своего воспитателя, – назидательным тоном продолжал Герберт, – к тому же само имя Христа ему было ненавистно. Пока Аргальф правил в Банпоре, только его собственные подданные могли оценить все прелести его правления. Нет, Аргальф не был жестоким выродком, которого радуют мучения других. Просто он поощрял в людях самые низменные страсти. Людям это нравилось – ведь Аргальф освобождал их от заповедей Господа нашего. Изучая запретные книги, Аргальф узнал, что на острове Ансгрим еще во времена кельтов черные колдуны погрузили в сон королей: перед Концом времен они проснутся и захватят все земли на восход солнца. Аргальф отправился на этот остров, отыскал гробницу и пробудил королей-воителей – теперь они служат ему. Несметные сокровища королей Ансгрима также достались Аргальфу: недаром он так щедро платит всем, кто служит ему.
– Все это ужасно! – воскликнула Ингеборг. – Я много не знала об Аргальфе. Отец Бродерик старался не говорить о нем.
– Отец Бродерик знает много больше, чем я.
– Значит ли это, что вы не сможете ответить на вопрос, на который мне не смог ответить отец Бродерик?
– Об исходе войны? Я не знаю его.
– А святой Адмонт?
Герберт задумался.
– Возможно, – ответил он после долгой паузы.
Ингеборг откинулась на подушку. Вот оно, страшное, мучительное незнание! Больше года идет война на земле Готеланда, все уже, кажется, потеряно и нет никакой надежды, кроме упований на остроту и крепость норманнских мечей. И в этом кровавом споре света и тьмы Ингеборг, хочет она того, или не хочет, становится заложницей. И не только она – ее дочка, ее последняя радость, родная душа, за которую она, не колеблясь, отдаст и Готеланд, и всю Скандинавию, и всю жизнь, потому что не может иначе, – ее Аманда стала вместе с матерью единственной надеждой целой страны. Убьют их, уйдут из Готеланда норманны, которым больше некого и нечего будет защищать. А ведь Ингеборг чувствовала, что мало в ней осталось от той юной северянки, которая двадцать лет назад стала женой короля Гензерика, уже немолодого: ей было четырнадцать, ему – сорок восемь. Она была красива, свежа, мечтала о любви; он был обременен годами, болезнями, заботами о государстве и примирении шести своих сыновей от первых двух жен, которые все время враждовали друг с другом. После свадьбы муж не прикасался к ней восемь месяцев. Ингеборг молча страдала, никому не говоря о своем несчастье. Гензерик заставлял ее на супружеском ложе делать вещи, которые она всегда вспоминала с омерзением. Он был слаб, его кровь остыла, мужская сила угасала, и он возбуждал ее отварами, но толку было мало. Чтобы разжечь любовный пламень в своей холодеющей крови, Гензерик приказывал молодым парам соединяться на глазах короля и королевы, но потом он был ничтожен, оставляя свою юную распаленную виденным жену без утоления страсти. Эта чудовищная пытка продолжалась два года.
Потом она стала вдовой. Ее супруг умер глупо и бесславно: напился на пиру и ночью захлебнулся собственной блевотиной. Ингеборг надела траур, но сердце ее ликовало. Теперь она была королевой Готеланда, и ложе ее было свободно. Народ и знать любили ее, а не вечно пьяных и жестоких сыновей Гензерика. Лишь старший из всех родственников покойного короля, его тридцатисемилетний племянник Эрманарих, сильный и хладнокровный, мог защитить Ингеборг в развернувшейся династической борьбе. Она сделала выбор, и Эрманарих стал ее любовником. Впервые она поняла, что такое любовь, и за такое счастье она была готова бороться со всем светом. Но Эрманарих был христианином, а она – язычницей. Предстоял выбор – соединиться с Эрманарихом или остаться верной родительским богам. Она выбрала. В ее воображении христианский Бог имел лицо ее любимого.