ГЛАВА 3
Итак, мы двигались по городу. Рассвет уже вытеснил из города тьму: бесшумно, сонно вполз на узкие улочки, вылепил из ночной бесформенности дома, деревья, фонари, булыжную мостовую, растушевал их одинаковой дымчато-серой краской. Я удивленно озирался. Определенно, было в этом городе что-то ненормальное. Я еще не мог сказать что именно, поскольку не помнил, как должен выглядеть нормальный город. Издали каждый дом казался красивым, но когда мы подходили к нему, то непременно обнаруживались признаки какой-нибудь домовьей болезни: ревматически покосившиеся углы, штукатурка, отслоившаяся неровными пластами, червоточины дыр в черепичных крышах, окна, потерявшие свою форму – уставшие сохранять свою прямоугольность и сползающие вниз по стене. Это выглядело так, словно люди не умели ремонтировать свои дома. Не умели, потому что это никогда не было нужно, а теперь вдруг понадобилось, но навык так и не появился. Мы проходили одну улицу за другой, и везде было одно и то же. Нам встречались здания разной формы и высоты, разных архитектурных стилей, но во всех них было что-то общее. Кто-то построил весь этот город одновременно, – пришло мне в голову. Кто-то выстроил город много веков назад, сообразуясь собственными желаниями и вкусами, населил его людьми – такими, какими он хотел бы их видеть. С любовью и старанием украсил город милыми изящными деталями, подобающими скорее женской романтичной натуре, чем рациональной мужской. И веками поддерживал чистоту и уют в своем городе, а может быть, и чистоту мыслей его обитателей. Чистоту дум . А потом потерял способность делать это. Город начал расползаться по швам, и чистота мыслей сменилась грязью.
Я увидел фонтан на городской площади. В центре фонтана находилась высокая статуя красивой обнаженной женщины – совершенного создания, предназначенного для любви и счастья. Только лицо этой женщины было искажено болью и невыносимой мукой. Огромные толстые змеи, отлитые из позеленевшей бронзы, окружали ее, и кровь, что била из их открытых пастей, струями текла по белому мраморному телу статуи. Да нет, пожалуй, это была не статуя. Это была настоящая, живая женщина! Она вздрагивала, передергивалась в судороге, когда очередная из змей устремляла вперед свою треугольную голову и вцеплялась в нежную человеческую плоть, оставляя неровную рваную рану. Женщина кричала – страшно, беззвучно. Она пыталась избавиться от оцепенелого своего состояния, преодолеть скованность, чтобы вырваться из круга змей, и не могла этого сделать.
– Проклятые твари! – Я наклонился, поднял булыжник, вывернувшийся из мостовой, и запустил им в голову одной из рептилий. Бросок был точен, но камень пролетел сквозь голову змеи, миновал его беспрепятственно, как бестелесный призрак. Женщина повернула ко мне голову и я увидел, как узнавание появилось в ее глазах – смутное, недоуменное, продирающееся сквозь вязкий туман забвения.
– Что это за фонтан? Что за извращенец его построил? – Я схватил Флюмера за руку.
– Это? – Флюмер щурился, подслеповато всматривался в центр площади. – Раньше этого фонтана здесь не было. Думаю, что и сейчас его нет. Это всего лишь сон.
– Чей сон? Наш?
– Сон Госпожи Дум. Сейчас она спит. Люди редко ходят по городу ночью. Но говорят, что если выйти на эту площадь перед рассветом, то можно увидеть сон Госпожи. И еще говорят, что сны ее стали ужасными, такими, как это, – старик вытянул руку вперед и показал на фонтан. – Раньше эта площадь покрывалась ночью благоухающими цветами, и по ней бродили золотые олени. Раньше все было по другому. Госпожа была здорова…
Я уже знал, что у этого мира был свой создатель, свой Бог, а точнее, Богиня. Знал, что местные жители называют это сверхъестественное существо Госпожой Дум. Я также знал мнение книгочея Флюмера, что Госпожа больна. И сейчас, глядя на город, я вынужден был согласиться с его мнением.
Ситуация, в которую я попал, совершенно меня не устраивала. В центре больного города я чувствовал себя как Иова во чреве кита, больного раком. А возможно, даже и кита, сходящего с ума.
(Иова? Кто это такой, кстати? Кто-то из моих прежних знакомых?)
Внезапно женщина издала вопль – такой пронзительный, что уши мои заложило. Тоска была в этом протяжном вое, и голод, и неукротимая ярость, и угроза – явная, плотная, как ураганный ветер пурги, превращающий кожу случайного путника в заледеневшую жесткую корку. Нежная матовость тела женщины прорвалась сразу в сотне мест кровавыми дырами, тысячи маленьких черных существ полезли сквозь раны, выбираясь наружу. Они спешили, яростно работали острыми членистыми конечностями, раздирая кожу, шлепались в кровь, заполняющую чашу бассейна, перелезали через ее края… Они уже неслись к нам, покрывая мостовую своими блестящими телами, издающими сухой шелест от трения друг о друга.
Первой опомнилась Цзян.
– Бежим отсюда! – взвизгнула она. – Они нас сожрут!
Мы промчались по улице не меньше пяти сотен шагов, волоча за собой задыхающегося Флюмера. Только после этого я позволил себе оглянуться.
Нас никто не преследовал. Наверно, сон Госпожи не распространялся за пределы этой площади. Впрочем, это было не так уж и важно.
– У меня тоже бывают ночные кошмары, – сказал я. – Не позавидовал бы я тому постороннему, кто заглянул бы в такой сон. Что, во всем Кларвельте так?
– Во всем. Везде так, и по другому быть не может, – просипел, переводя дыхание, Флюмер. – Я знаю, что я – живой, самостоятельный человек, зачатый родителями, рожденный матерью, существующий во плоти, имеющий свой разум, суждения и чувства. Я знаю, что все, кто меня окружает – это такие же люди, как я. Но иногда мне кажется, что нас нет. Что мы – лишь плод воображения Госпожи Дум, обрывки ее мыслей, изменчивые и зависимые от состояния ее умственного здоровья.
– Не везде так, – произнесла Цзян. Во время бегства с площади она снова превратилась из стражника в девушку – наверное, так легче было бежать. – Не во всем Кларвельте так. Флюмер, ты давно был за пределами города?
– Давно. Пожалуй, так… Давненько…
Старик не умел врать, и даже маленькая неправда смущенно искажала его лицо, перекраивала морщины на свой манер. Скорее всего, за чертой города он не был никогда в жизни. Что ему было там делать? Какая надобность была покидать пределы обжитого, знакомого города, если о том, что творится вне его, можно было вычитать из книг?
– Ты когда-нибудь был на отдаленной ферме? Разговаривал с крестьянином, выращивающим хлеб и разводящим коз?
– Ну да, конечно. – Старикан продолжал врать. Непонятно, зачем ему это было нужно. Может быть, его достоинство уязвляло то, что девушка-чужак знает о его мире больше, чем он сам?
– Ну и как тебе крестьяне?
– Ну как? – Флюмер пожал плечами. – Туповатые, исполнительные люди. Неучи с плохими манерами. Созданы Госпожой Дум, чтобы поставлять пищу к столу благородных горожан и снабжать их всем необходимым для правильной жизни…
– Во, видел? – В глазах Цзян появился ироничный блеск. – Понял, Шустряк, кого ты вытащил из Обители Закона? Знаешь, почему он так говорит? Знаешь, почему он и на самом деле так считает? Потому что так написано в Книге Дум! Он уверен, что он – прогрессивное, свободомыслящее существо. А в действительности он мало чем отличается от всех этих горожан – пузатых, мелких и вонючих. Они ведут тупое существование здесь, в разваливающемся городе: толпами собираются на кровавые зрелища, жрут, пьют вволю и грызутся между собой. Они считают, что это – правильная жизнь! Что так должно быть, потому что по-другому быть и не может. И в чем-то они правы. Суть состоит в том, что здесь, в городе, другой образ жизни немыслим. Влияние этой извращенной твари, Госпожи Дум, отравляет их сознание…
– А что, где-то может быть по-другому?.. – воскликнул книгочей, собираясь, очевидно вступить с Цзян в научный диспут. – Ты, жалкая демоничка, отродье ада, смеешь порочить светлое имя Госпожи…
– Флюмер, замолчи, – спокойно сказала девушка. – Сейчас мы выберемся за черту этого гнилого городишки и ты увидишь все своими глазами. Есть еще места, где Кларвельт можно назвать Светлым Миром. Они опасны, эти места, в них много странного. Но там легче дышать…
– Уйти из города?! – Старик весь передернулся от такого ужасного предложения. – Нет, это невозможно! Там такое… Горожанин не может там жить. Я слышал рассказы тех, кто побывал там. Болезнь Госпожи отражается на окраинах мира еще хуже, чем самом городе!
– Ты что, намерен остаться здесь?
– О, да. Конечно! Я спрячусь здесь надежно. Это мой город – я знаю его как свои пять пальцев. И здесь есть люди, которые помогут мне. Не все здесь безнадежно испорчены.
– Тебя найдут очень быстро, – уверенно произнесла Цзян. – Госпожа не слышит нас, демоников, и именно поэтому мы для нее так опасны. Но она услышит тебя. Она определит место, где ты скрываешься, безо всякого труда. И тогда господин Вальдес с удовольствием придет с тобой побеседовать. Я же говорила тебе, Шустряк – нет смысла вытаскивать его из тюрьмы. Не знаешь ты этих горожан…
– Я знаю, как избежать этого, – сказал старикан еле слышно, оглядываясь по сторонам. – Есть специальное заклинание, которое оградит меня от проникновения Госпожи. Это заклинание находится в Книге Сокровенных Мыслей. Вальдес знает, что у меня припрятана эта книга. Он догадался об этом. Он схватил меня, чтобы заполучить ее в свои лапы. Но он просчитался. Вы освободили меня, и теперь я стану неслышимым . Стану очень скоро. Я должен успеть это как можно скорее – пока не проснулась Госпожа. И я сделаю это – клянусь Госпо… О, нет! Клянусь честью!
– Откуда ты знаешь, что ваша Госпожа спит?
– Все мы знаем это. Я услышу, когда она проснется.