– Довольно, хватит! – священник махнул рукой, по лицу его скользнула тень невольного отвращения. – Ты заблуждаешься, Диего! Хороший христианин – тот, кто научился любви, а не ненависти. Я понимаю, о чем ты говоришь. Века инквизиции… Это было не лучшее время существования нашей церкви. Я думаю – самое худшее ее время. К счастью, мир наш меняется, и люди научились отличать зерна от плевел. Нравы смягчились, и веротерпимость восторжествовала. Мне кажется, что в этом и заключается победа истинной веры – той, что принес нам Иисус. Веры, которая призывает к любви…
Вальдес хотел сказать еще много убедительных слов в защиту старой церкви и инквизиции, но не сказал ничего. Он вдруг понял, что священник, стоящий перед ним, никогда не поймет суровой правды. Что падре находится в плену сладких иллюзий, навеянных Сатаной. То, что сейчас произносил отец Бенедикт, нисколько не отличалось от проповедей нечесаных и распутных хиппи. Мир и любовь спасут мир… До чего ж глупо!
Только огонь и железо могли очистить этот мир от скверны.
ГЛАВА 3
И все-таки однажды случилось нечто, что выбило Вальдеса из колеи. Он перестал чувствовать себя самим собой – тем Вальдесом, каким он привык быть. И отчасти он даже обрадовался этому.
Вальдес влюбился.
Это произошло, когда ему было уже тридцать три года. Да-да, ему стукнуло тридцать три, но не ищите в этом никаких аналогий – просто так уж получилось. Вальдес влюбился и одновременно начал предпринимать отчаянные попытки, чтобы вырваться из замкнутого круга жизненных ограничений. Запретов, которые он сам для себя придумал и выстроил вокруг себя, как забор.
Вальдес увидел эту девушку в Севилье – столице Андалусии. Он приезжал в этот город регулярно – пополнить запасы своих книг. Он любил побродить по Севилье – красивому и древнему городу. Когда-то Севилья была населена маврами – говоря по-современному, арабами. Испанцы называли их тогда не слишком приличным словечком – мудехары. Именно арабы выстроили белые дома с маленькими окошками, глухие стены, соединяющие кварталы, башни минаретов и мечети, переделанные позже в католические храмы. Вальдесу было приятно любоваться красотой, дышащей преданиями древности. А еще приятнее было думать о том, что нечестивых псов-мавров все-таки выкинули за море.
Началось все с того, что испанских мусульман начали крестить насильно. С теми, кто не захотел принять правильную, католическую веру, поступили просто и справедливо: всех мужчин убили, женщин продали в рабство, а детей крестили. Но крещеные арабы сохранили в своих злокозненных душах ядовитые семена ислама – неспроста их звали не испанцами, а презрительным именем "мориски". Мориски смешивали христианские и мусульманские обряды и втайне молились пророку Магомету. Они разговаривали на своем варварском языке, читали свои книги, написанные арабской вязью, запирали по пятницам двери своих домов, а в мусульманские праздники устраивали пения, именуемые zambra. Такое безбожие творилось много десятков лет. Но в середине шестнадцатого века инквизиция восстановила справедливость. Отвратительных морисков привлекли к ответственности перед Богом. Их подвергли суровому допросу, и, конечно, оказалось, что все, кто имел хоть дальнего предка из мавров, оказался скрытым магометанином. Морисков подвергали публичному покаянию, конфисковывали все их имущество в пользу государства, церкви и инквизиции. Их десятками тысяч переселяли в области, свободные от мусульманской заразы. Их обращали в рабство, секли розгами на площади и ссылали на пожизненную каторгу. Нераскаявшихся или неправильно покаявшихся сжигали. Это было так замечательно! Вальдес завидовал католикам, жившим в то прекрасное время. Настоящим католикам.
Была еще одна причина, по которой Вальдес часто приезжал в Севилью. Он любил ходить в Музей Истории. Несколько залов, рассказывающих о средних веках и Святой инквизиции, были изучены им досконально. И все же он не мог удержаться – посещал их снова и снова, как некий эквивалент храма, заменитель церкви, которую он отверг для себя.
В зале, посвященном пыткам, он и увидел эту девушку. Вальдес только что закончил перерисовывать в тетрадь конструкцию пыточного устройства под названием "Испанский сапог". Он повернулся в сторону и увидел ее. Она занималась тем же, чем он. Она присела на корточки, положила на колено маленький блокнот и старательно выводила в нем линии, копируя устройство ножных колодок. Изгиб ее длинных загорелых ног был необычайно соблазнителен. Ее мини-юбка была так коротка, что позволяла увидеть черные трусики. Но не это взволновало Вальдеса – мало ли видел в своей жизни девчонок в трусиках и без оных? Его потрясло выражение ее лица. Язычок ее то и дело пробегал по розовым пухлым губам, а ресницы полуприкрытых век вздрагивали. Вальдес готов был поклясться, что девушка получала какое-то свое, особое удовольствие. И удовольствие это носило эротический характер.
В этот момент Вальдес испытал такое возбуждение, что вынужден был немедленно повернуться лицом к стене, чтобы спрятать от окружающих резко изменившуюся конфигурацию своих брюк. Он вытаращился на картинку прямо перед ним так яростно, что глаза его едва не вылезли из орбит. Он глубоко вздохнул и попытался очистить свои мысли.
Через пять минут ему удалось справиться с приступом вожделения. Он повернулся назад, ожидая, что девушка уже покинула зал. И столкнулся с ней лицом к лицу.
"Я сейчас чуть не кончил, глядя на тебя. Как насчет того, чтобы перепихнуться?" – такие слова мог он сказать ей сейчас. Более того, он должен был сказать ей именно это, действуя в соответствии с обычным своим стандартом поведения. И не смог сказать ни слова.
Девушка уже не выглядела возбужденной. Наверное, она уже получила свое удовольствие и расслабилась. Она просто стояла и рассматривала стенд с литографиями. И все же она волновала Вальдеса. Невысокого роста, с гладкими каштановыми волосами, подстриженными в манере "Сэссун", девушка была одета в короткую юбку и ярко-желтую майку с широким горловым разрезом, через который виднелись тонкие бретельки черного лифчика. Нос ее был чуть длинноват, как это случается у испанок, но вполне гармонично смотрелся на аристократичном лице с большими глазами.
Вальдес неохотно общался с незнакомыми людьми, но когда ему приходилось это делать, не испытывал ни малейших комплексов. Он всегда чувствовал некоторое свое превосходство перед остальными представителями рода человеческого. Однако сейчас он почему-то оробел.
Девушка сама повернулась к нему.
– Здесь вкралась ошибка, – сказала она, показав пальцем на надпись на стенде. – Неправильная дата. Впрочем, никто не замечает этого.
– Я знаю, – сказал Вальдес. – Здесь написано, что 29 мая 1484 года Папой Сикстом IV была издана булла, в которой он назвал святотатственным мнение лиц, каковые утверждают, будто папские индульгенции касаются лишь епитимьи и не освобождают от обычных кар. На самом деле эта булла вышла 9 мая. Здесь опечатка, наверное.
– О, я вижу, вы хорошо знаете историю! – девушка посмотрела на Вальдеса с интересом. – Вы ученый, да?
– В некотором роде… – уклончиво ответил Вальдес. – А вы? Вы изучаете Инквизицию?
Вальдес обладал красивым тембром речи – чувственные нотки, придающие эротический оттенок любому слову, произнесенному им, были важной составляющей его успеха у женщин. Слово "инквизиция" он произнес так, как можно было бы произнести "Te quiero" на ушко любимой.
Девушка слегка порозовела, но все же не отвела взгляд.
– Я – студентка, – сказала она. – И я пишу курсовую работу, посвященную заблуждениям и жестокости инквизиции. Вы не находите, что все это отвратительно?
Она ткнула пальцем в толстое стекло стенда. Показала на гравюру, изображающую обнаженную женщину, распятую на колесе вниз головой.
– О да, – кивнул головой Вальдес. – Это ужасно! Это просто отвратительно!
В его "отвратительно" прозвучало такое горячее вожделение, что его хватило бы, чтоб растопить лед в холодильниках всего средиземноморского побережья.
– Хм! – девушка покачала головой. – Слушай, а ты странный парень! Как тебя зовут?
– Вальдес.
– Это фамилия, – произнесла она утвердительно – как человек, который не только знает многое на этом свете, но и уверен, что имеет правильное во всех отношениях мнение. – Вальдес – это фамилия. А имя?
– Вальдес. Вальдес – это все. И имя, и фамилия. Я просто Вальдес.
– В честь Великого Инквизитора?
– Да, Великий Инквизитор. Только это не в честь него. Он – это и есть я. Я снова родился – так было предписано судьбой.
– Снова родился?.. – Девушка озадаченно потерла пальцем переносицу. – Но ведь это уже не христианство, да? Реинкарнация – это что-то индуистское. Или, по крайней мере, это можно отнести к манихеизму…
– Это не имеет значения. – Вальдес старался сдержать свою тонкогубую усмешку, не дать ей выползти на лицо, чтобы не испугать девушку. – Не думай, что я псих. Я нормальный человек. Я не извращенец. Только… Знаешь, у каждого в душе есть что-то свое, отличающее его от других. Это – мое. Я – Вальдес. Не знаю, почему я говорю тебе это. Я ни с кем не разговаривал так… Извини.
Он опустил глаза. В сегодняшнем разговоре все было как-то не так. Все то, что обычно возвышало его над ничтожными тварями, называющими себя людьми, куда-то испарилось. Был в этой девушке некий секрет, делающий ее равной ему, а может быть, и ставящий ее выше Вальдеса.