– Да ничего особенного в этом нет, – пожал глава сумасшедших плечами. – Эти товарищи, – (клянусь, на этом месте он мысленно добавил "Как и ты"), – при любой возможности этим занимаются. В Харитоновке, когда врачи улетучились, такой треск по палатам стоял...
– Представляю себе...
– А Юлька эта, – кивнул он в сторону женщины, – вообще на этом смутилась. Давай сюда корзинку.
Взяв из моих рук корзинку, он подошел к ящику, стоявшему перед решеткой семейной камеры, и аккуратно выложил в него две трети продуктов. Оставшееся съестное он бросил в одиночную клетку.
– Кузьма это... Дерьмо, а не человек, – ответил он на мой немой вопрос. – Нет у него к мужскому естеству уважения. Пошли.
Уже за порогом подземной психушки я обернулся и увидел Кузьму. Он стоял, плотно прислонившись к решетке, и мастурбировал.
Когда мы подошли к шахтному стволу, я сказал Шуре:
– Шур, можно я еще на горизонт спущусь? Очень уж интересно. Ведь геолог я...
– А что? Сходи. Но там света нет, учти. Одна вода.
– А ты со мной не пойдешь? Пойдем, прогуляемся? До ужина далеко, да и дождь суток на трое зарядил.
– Нет, я с тобой не пойду. Не нравишься ты мне что-то. Что-то ты задумал... Или Хачик. Выискиваешь что-то... Или убить меня хочешь? Завлечь поглубже и разделаться? Видно, плохо ты перезомбировался... Надо тебя основательнее переделать...
– Опять ты за свое! Ну на фиг мне тебя убивать? Ты, вон, бабу мне подарил, во всем мире такую не сыщешь, в люксе поселил, обиходишь, душу прочищаешь. Тут все, наконец, на тебе держится. Случись что с тобой – все вместе в больницу опять попадем.
– А ты, что, был там? – вскинул он на меня глаза.
– Нет, не был. Но чувствую – пока не был. Пошли в камеру взрывников, я тебе кое-что расскажу.
Шура пожал плечами и мы пошли в камеру, когда-то служившую для подготовки взрывчатых материалов к подземным взрывным работам. Там было темно, но Шура вытащил из кармана лампочку и вкрутил ее в патрон. Сразу же стало светло и мы, выключив свои фонари, уселись друг перед другом на деревянных скамьях. Помолчав с минуту, я рассказал Шуре о своем бегстве из Москвы, о находке в зимовье останков Юдолина и обо всем остальном. Рассказ мой явно обрадовал Шуру – по его потеплевшим глазам я понял, что он, наконец, перестал считать меня неопытным агентом ФСБ.
– Ну, теперь мне все ясно... – облегченно вздохнув, сказал он. – Кладоискатель, значит, ты...
– Так получается...
– Ту тогда попробуй... Попробуй... – уже задумчиво пробормотал Шура и, откинувшись к стене, прикрыл глаза.
– Да, вот еще что... – продолжил я, немало смущенный его показным равнодушием. – Я не знал, что тут вы на шахте в свое удовольствие обретаете и трех своих друзей на помощь выписал. Они четвертого августа должны в Кавалерово прилететь...
Как только Шура услышал о намечающемся приезде моих друзей, он моментально вскинул голову и пристально стал меня рассматривать.
– Ты что так смотришь? – чуть испуганно спросил я его.
– Менты они, да? До мозгов моих добраться хотят? Или Хачиковские агенты?
– Какие агенты? Это мои старые друзья. Как только приедут, ты их перезомбируй на всякий случай по полной программе.
– Хорошо... Да и тебе, Костик, будет полезно в нем поучаствовать...
– Мне? – встрепенулся я. – Я ведь уже перезомбировался?
– Да нет, я не это имел в виду... Я имел в виду поучаствовать как исполнитель... Это полученный эффект укрепляет...
– Ну, это я с большим удовольствием! – вздохнул я с облегчением и тут же представил себе Борьку Бочкаренко, вылезающего из вентиляционной трубы. Оглушенного, измазанного с ног до головы ржавчиной и остро пахнущего горелой тканью!
– Тогда я не возражаю. Привози их. А мы вам как можем поможем. Жаль только, что ты с деньгами пожизненно связываешься. Они все испортят и вымажут... Это же навоз.
– Ты знаешь, если бы я друзей не вызвал до того, как на шахту приехал, я бы забыл о деньгах. Среди вас я, наконец, полноценным человеком стал. Живу сегодняшним днем и ничего мне выдающегося не надо. И еще Хачик... – решив добить Шуру, начал я излагать только что пришедший в голову довод. – Я так думаю, на шахту сам он не сунется. Много нас тут... А вот врачей и ментов напустить – это он запросто. И приедут сюда омоновцы и повяжут всех. И тебя, и меня с Инкой. А солеными опятами, не говоря уж о шишках еловых, от них не откупишься. Деньги будут нужны и люди без прописки в Харитоновке. А будут немалые деньги, мы все здесь купим и обустроим по содержанию. И там, в Кавалерово и Владике всех оприходуем. И заживем себе счастливой незначительной жизнью... Ну как?
– Обдумать все надо... Хачика так просто не перехитришь. А так идея мне очень нравится. Интересная идея, – ответил Шура и улыбнулся мне, как улыбается гроссмейстер сопернику-перворазряднику в начале шахматной партии.
– Мне самому она нравиться... Но сомневаюсь я еще. Может быть, там в зумпфе шахты какие-нибудь ценные бумаги лежат. Для них ценные, а для нас – не чихнуть, не обтереться. Или вовсе чемоданы какого-нибудь компромата... И чтобы до конца в доллары поверить, я должен до этого крестика на девятом горизонте самолично добраться.
– Можно посуху туда попасть. По восстающему с этого горизонта на тот спуститься. Я знаю один, он в полном порядке, но лестниц там нет, а на веревке спуститься, конечно, можно, но подыматься по ней я бы не взялся. Сорок метров – это сорок метров... А я – не Маугли совсем. Особенно в последние тридцать лет.
– Тогда давай пройдемся по эксплутационному штреку? Чем черт не шутит, может быть, найду вниз дорожку...
– Как хочешь, – ответил Шура и, уствившись себе в ноги, глубоко задумался.
– О чем думаешь, мыслитель? – спросил я на исходе пятой минуты паузы. – Что тебя тревожит?
– Понимаешь, был здесь один тип чуть больше месяца назад... – начал он, чем-то смущенный. – По твоему рассказу получается, что это гражданин Юдолин был... Мы с Елкиным в Кавалерово по делам ездили и кто-то его на нас навел, сказал, что мы с Шилинки. А он подошел, сунул мне сотню долларов и допрашивать начал. Очень шахтой интересовался... Я виду не подал, что знаю, зачем и от кого он явился. И рассказал ему все, чтобы до конца их планы понять...
– А что рассказал?
– Понимаешь, когда я из Харитоновского дома сбежал – он еще работал тогда – и пришел в Хрустальненский ГОК на работу устраиваться, меня сторожем сюда определили, хотя, сам понимаешь документов у меня почти не было. Почему они меня взяли, я понял, когда мне прежний сторож дела сдавал. Он рассказал, что месяц назад на шахте бой был настоящий меж какими-то людьми; сторожей обоих замочили, да и друг друга пяток положили. Новый сторож всего три месяца поработал и отказался наотрез – все время какие-то люди со всех сторон приходили, били его и в шахту потом лазили. Странно мне все это было – никак я не мог все это понять. Как Хачик мог знать, что я на эту шахту устроюсь? И почему его люди меж собой передрались?
И вот, когда я работать начал, сразу же ко всему на свете приготовился. И когда блатные появились, пяток их было, и на меня буром пошли, я их быстро успокоил. "Знаю, – сказал, – где золото лежит. Пошли скопом, покажу!" И троих к стволу на восьмом горизонте подвел и уронил их вниз. Лежат сейчас с твоими долларами вперемешку. А двоих других в тайгу загнал, их там тигры съели.
– Тигры? Да вроде их поблизости здесь не было?
– А они из Владика бывшие люди. У одного жену и детей на глазах съели, когда он их по лимонник повел поспелый. Вышел с полной корзинкой красных ягод из лесу, а вся его семья вокруг машины лежит, в клочки мелкие разодранная. Он и тронулся. А в харитоновской больнице потихоньку в тигра превратился. А другой, знакомый его хороший, мент-капитан, все передачки ему носил. И надо же было так случится – послали его вскорости с другими ментами того тигра-людоеда выследить. Или сам он вызвался – не знаю... И когда они его обложили, амба прямо на него вышел, а у капитана затвор заело. И помял его полосатый и издох от перекрестного огня прямо на нем. И когда оправился мент от ран своих телесных, стал он придумывать что-то про тигров, себя и своего знакомого и в конце концов с ним в одной палате оказался. Там они скорешились, хотя каждый знает что тигр – тигру рознь и вместе они никогда не ходят. А когда больница советская завершилась, они вместе со всеми вокруг нее рассеялись, но потом, как и все, у шахты оказались. Феномен какой-то – эта шахта. Как медом смазана. Так вот, когда я из шахты вывалился и этих двоих гавриков оставшихся шуганул, они в лес поскакали и не успели в него вбежать, как эти тигры выскочили и на моих глазах горла у них перегрызли и в тайгу утащили. Я потом едва в себя пришел – голые до пят, охрой оранжевой вымазанные и полосы черные. Тигры да и только, хоть шкуру снимай!
– Дела... А с Юдолиным ты что сотворил? И почему его машина в Кавалерове осталась? Пешком что ли он сюда пришел?
– Машину его на автостоянке ремонтировали тогда. Ну, он и поехал со своим напарником с нами, не стал дожидаться пока машину им сделают. А когда мы его перезомбировать стали, он, глупый, из трубы выскочил и по кумполу молотком получил. Инка ему врезала, увлеклась очень. Ваня Елкин его потом в тайгу подальше отвез, аккурат в сторону Тарги.
– Так вы его раненого в тайге бросили?
– Так кто его знал, что живой он еще был... Мы проверили, он на звук и свет не реагировал...
– Ну, ну... А пистолет? Я же его с пистолетом на Тарге нашел?
– Пистолет? Не было у него никакого пистолета... Ты, что, мне не веришь?
– Верю, конечно, – соврал я. – Но я надеюсь, что и ты мне верить начнешь. Ведь я тебе брат?