Серый Медведь, слева, у кого-то вырвал копье, закрутил вокруг себя такую смертоносную круговерть, что грозное оружие просто видно не стало, так, просто еле очерченный круг. Свистит, дерево трещит, люди отваливаются. Справа озоровал Белопер, и, должно быть, копейщики недоумевали, отчего не получается насадить на острие дерзких чужаков. Проскочили колючий строй быстро, Верна не успела даже испугаться, точно ветер ворвались в подземелье и нырнули во тьму. А когда сзади загрохотало, земля под ногами заходила ходуном и пятно света враз исчезло, едва не испустила вздох облегчения. Завалило! Не бывать ненавистной свадьбе! Не дурак оказался Кабен, и ох как сильна оказалась штука в ларце из сокровищницы Бейле-Багри!
Рядом порывисто дышал Ястам, но девятеро лишнего разу не вздохнули. Просто кто-то из парней взял Губчика под уздцы, и тихим шагом десяток ушел во мрак. Шагов через триста остановились, и Серый Медведь буркнул:
– Они впереди.
Впереди? Люди Бейле-Багри?
– Опустите луки. Нас послал пресветлый саддхут благословенной Багризеды. Жив ли Чайнаг?
Впереди издали мощный вздох облегчения – никак не меньше двадцати человек, – заскрипели успокоенные луки, и чей-то звонкий голос избил тишину подземелья:
– Я – Чайнаг. Как нам узнать, действительно ли вы люди Бейле-Багри? Луки по-прежнему готовы к стрельбе, не обманывайте себя.
– Старый воин – весьма незначительная величина, чтобы запомниться сиятельному полководцу, но, может быть, Чайнаг вспомнит Ястама Жарасса из дворцовой стражи?
Какое-то время темнота молчала, наконец племянник саддхута отозвался.
– Не вижу тебя, почтенный Ястам, но голос узнал. Скажи, не ты ли однажды громко спорил с напарником о превосходстве жаркого, предварительно томленного в горшочке с травами?
– Сиятельный Чайнаг помнит наш спор? Я по-прежнему убежден, что мясо, полдня выдержанное в горшочке с горными травами, приобретает несравненный вкус.
– Мне так и не довелось его попробовать. Доведется ли еще? Что там снаружи?
– Вход, он же выход, больше не существует. Кабен выпустил наружу силищу, сокрытую в ларце, обрушил скалы и погреб нас в этом подземелье. Как далеко вглубь тянется выработка?
– Далеко. Очень далеко. Боясь заплутать, мы углубились в темноту не более чем на тысячу шагов. Здесь полно разветвлений и тупиков. Жизни не хватит обойти все. Да и светочей больше не осталось. Уже десять дней сидим здесь ни живые, ни мертвые. Еды почти нет. Лошади остались там, снаружи, хорошо – удалось голубя выпустить.
Верна молчала. Хоть и темнотища кругом, а в глубине души занималось нечто яркое и радостное – это конец! Конец всему – не бывать ненавистной свадьбе, тут, под землей, останется жуткая девятка, и пусть наверху все идет своим чередом. Пусть Безрод станет счастлив, путь радуются жизни Тычок и Гарька. Все, приехали!
И только хотела было спешиться, как один из девятерых – не понять кто – усмехнулся. Под копытами зашуршали камешки, Губчик, взятый за повод, послушно двинулся вперед, и голос кого-то из парней, не то Серого Медведя, не то Балестра, разрезал тьму и тишину:
– Пошли.
Негромко переговариваясь, люди Чайнага завозились. Куда ведут бойцы, присланные на выручку? Еще мгновение назад казалось, будто надежда осталась под завалами и смертников стало только больше, но что знают об этом подземелье вновь прибывшие? По одному воины Чайнага утягивались в глубь рудника следом за странной дружиной, и мало-помалу надежда оживляла их голоса.
– Куда мы идем? – шепнула Верна, отвернувшись влево, кажется, там шел Гогон Холодный.
– К выходу. – Нет, это не Гогон, а Змеелов.
– К выходу?
– Да.
Вот так, коротко и ясно: "Идем к выходу". Солнце встает и садится, вода мокрая, огонь жжется, а выход где-то впереди.
– Госпожа Верна, меня, старого, мало чем возможно удивить, но в тот момент, когда наши глаза ослепит дневной свет, я посчитаю себя готовым к исходу в мир иной. Твои воины – нечто невероятное. Такого просто не должно быть, но ведь есть!
– Да, – буркнула и скривилась.
Потеряли счет времени, когда ход наконец остановился. Всякое было – трещины и провалы, лужи и подземные озерца, вымоины и развилки, но всегда оставалась возможность для прохода лошадей и ни разу дорогу не перекрыл тупик.
– Долго идем. Наверное, солнце в мире уже зашло, – простонал кто-то из людей Чайнага, без сил опускаясь наземь.
– Заходит, – холодно бросил Серый Медведь.
Девятеро спешились, двинулись куда-то вперед, там что-то зашуршало, посыпались мелкие камни, и вдруг темень изошла прорехой, в которую брызнул малиновый закатный багрянец. Заскрипело, затрещало, и наконец большая четырехугольная заслонка в рост человека под руками телохранителей рухнула, открыв лаз в подлунный мир. Толстенные полубревна, сколоченные вместе досками и заваленные камнями, много лет прикрывали ход в подземелье. Снаружи заслонка даже травой поросла – в шаге пройдешь, ни за что не распознаешь.
– Тяжеленные бревна за много лет приросли к запорному косяку, но твои воины вынесли перегородку, как холщовую занавеску, приколоченную к раме. Госпожа Верна, что с тобой?
Перед глазами все поплыло, в груди стало горячо, сползла наземь, ровно тряпичная кукла, и все повторяла: "Свадьба, свадьба, свадьба…"
Подошли к стану Кабена глубоко в ночи, под утро. Колдун так и не понял, что случилось, и отчего привычный мир за какие-то мгновения перестал существовать, поглотив сотню с лишним воинов. А ведь утром хотели сниматься, шахта все равно завалена, ловить некого. Он что-то почувствовал, открыл глаза и подтянул к себе ларец за мгновение до того, как палатку разнесло надвое, словно гнилую тряпку. Трещина появилась на входном пологе, уползла наверх к серединному столбу, и менее чем за удар сердца полевое жилище будто вывернули наизнанку. Шкуры слетели под сильным рывком, и давешние налетчики скорее мысли ворвались внутрь. И даже не ворвались, а пронеслись насквозь. Всесильные боги словно замедлили бег времени для Кабена, и колдун видел, как быстры нападающие и, напротив, медленны его собственные воины. Люди получали по дюжине смертельных ранений, не успев толком схватиться за меч, а ларец будто сам выпорхнул из рук. Хотел схватить ускользающую могущественную древность, но не успел – из четырех ран стремительно истекала жизнь…
Был мятеж на границе, когда полусотня наемников, не дождавшись жалованья, обчистила окрестные села, и отряд Верны привез правителю Багризеды две головы на оловянных блюдах – предводителя наемников и нерадивого казначея, укравшего деньги.
Был дерзкий налет на пограничное княжество со стороны восточного соседа. Вроде бы ничего интересного, дела междусобойные, но саддхут не оставил без внимания беду Палам-Антина, соратника последних лет, присягнувшего на верность Багризеде. Нескольких десятков, захвативших дворец, не стало скорее, нежели мясо подгорает на большом огне. Вернувшись во дворец, князь-изгнанник, многое перевидавший за годы кочевой бранной жизни, замер в середине приемной палаты, и меч, было воинственно поднятый, медленно опустился. Трупы устилали весь дворец, но старый боец нутряным чутьем уловил странное. Ну схватятся две дружины, полягут воины, кровищи разольется видимо-невидимо, эка невидаль, только всякий раз поле битвы дышало отчаянием одних и злостью других, а тут…
Будто и не было ожесточенной схватки, а прошелся ураган и разметал людей, точно соломенные снопы. Как того верзилу вынесло с лестницы, да так, что резные балясины с ногу толщиной не остановили налетчика, а переломились, как сухие прутья? Здесь орудовало несколько сотен? Как иначе рассудить, если на каждого погибшего приходится несколько ран? А когда на втором уровне послышались голоса и несколько человек, что-то жуя, ступили на лестницу, звонкий женский голос торопливо крикнул:
– Князь, убери светочи! Пусть люди со светочами выйдут!
Палам-Антин жестом велел унести светочи, впрочем, несколько масляных ламп на стенах зажечь успели, и старый вояка поклялся бы всеми богами, что этой темной порой из страны мрака вышли быры – порождения ночи, терзающие плоть живых. По усам и бородам воинов Бейле-Багри текла кровь. Не вино же!
Означенное время истаяло быстро, гораздо быстрее, чем Верна предполагала. Наверное, прав оказался ученый человек при дворе саддхута, поэт и звездочет Цабуш, сравнивший время с дорогой. И то и другое пролетает незаметно за интересной беседой и увлекательными делами, а что на свете найдется увлекательнее, нежели стремление уничтожить самое себя и всеми силами избежать жуткой свадьбы? Несколько месяцев подставляла голову под мечи и стрелы, но с равным успехом можно сунуть голову под простой гребешок.
Слава – птица быстрокрылая и светлая, летает высоко и всем ее видно. Нет, не слава о доблестном отряде облетела пределы Багризеды и сопредельных земель – серой, промозглой пеленой просочилась во все уголки весть о жутком десятке, что оставляет после себя лишь трупы и ужас.
– …Это страшные быры, которых даже из царства тьмы выгнали за жестокость и непримиримость. – Ястам, оглаживая бороду, посвящал Верну в последние новости. Старый оружейник самолично выступил провожатым для гостьи по торговым рядам Гарад-Багри. – Люди передают друг другу эти слухи и стращают на сон грядущий.
Верна тревожно глянула на Жарасса из-под цветастого платка. Выходя в город, приобрела обыкновение наряжаться по здешнему обычаю и нашла местные одежды очень удобными и красивыми.
– Слухи расходятся во все стороны, будто круги на воде после брошенного камня.