Сраженный последними доводами распалившейся Верки, Вацлав Карлович надолго умолк. Я же попытался проанализировать полученную информацию. Судя по всему, на роль царя Пирра изначально планировался Петр Сергеевич Смирнов. Но в последний момент он то ли струсил, то ли его совесть заела. В общем, он попытался выйти из игры самым вроде бы радикальным и надежным способом – пустил себе пулю в сердце. Но, к сожалению для Петра Сергеевича, не все проблемы в этом мире разрешаются пулей. Смирнов не столько облегчил, сколько усугубил свое положение.
Верка столь резко ударила по тормозам, что я едва не вынес лобовое стекло. Крафт недовольно выругался у меня за спиной. Но ведьма уже освободила машину, и нам с Цезарем не оставалось ничего другого, как последовать за ней. В областном театре мне, разумеется, доводилось бывать и раньше, но приходил я сюда как зритель, через парадный вход. Верка же повела нас через служебный вход. Вахтер, охраняющий цитадель искусства, пропустил нас равнодушно, из чего я заключил, что Верка здесь бывала и прежде и успела примелькаться техническому персоналу.
Мы прошли в закулисье, и Верка толкнула дверь первой же попавшейся нам на пути артистической уборной. Навстречу нам поднялся не кто иной, как фюрер Закревский во френче, с характерными усиками и не менее характерной челкой. Разумеется, я его присутствию здесь не удивился, да и он глянул на меня без всякого интереса. Нервничал артист даже больше, чем Цезарь.
– Я вас умоляю, Жанночка. Ну что может Закревский в сложившихся обстоятельствах? Все актеры в отпуске, технический персонал в отпуске. Где, скажите, я найду вам осветителей? Некому дать свет на сцену, просто некому.
– Варлав в театре?
– Да. Декорации мы установили. Но нет света, Жанночка, нет света.
– Будет вам свет, успокойтесь, – цыкнула на Закревского ведьма. – Вот ведь кадры! Просто не с кем работать. Хохлов приехал?
– За ним послали, – отозвался поспешно фюрер, который от волнения не мог усидеть на месте и метался из угла в угол по маленькой гримерной, на ходу заламывая руки. – Но он сбежит. Сбежит, вот увидите. Он же обеспеченный человек, зачем ему так рисковать.
Похоже, для Закревского бизнесмен Хохлов был последней надеждой, а его бегство явилось бы для перепуганного артиста спасением. Операцию пришлось бы отменить, и вляпавшийся в большое дерьмо фюрер мог бы с чистым сердцем отправиться в кабак пить баварское пиво.
– У нас ведь и девственницы нет, – всплеснул он руками. – Во всём театре нет девственницы, – можете себе представить, Крафт? Это же просто какое-то обрушение нравов! А в мое время они были. Поверьте, Вацлав Карлович, среди актрис попадались невинные создания.
– Хватит трепаться, Закревский, – притормозила расходившегося фюрера ведьма. – Девственницу буду играть я.
– Милая моя, – ахнул артист, – но какая же из вас девственница? Вы на себя посмотрите! Вас же не спасут ни грим, ни свет. Вы же типичная женщина-вамп. Как хотите, но это профанация, и закончится она весьма скверно, поверьте опыту старого артиста.
– Нет, вы только на него посмотрите! – взвилась Верка. – Он, видите ли, может сыграть фюрера, а я не смогу сыграть девственницу! Я хотя бы была когда-то ею, а из тебя Гитлер как из собачьего хвоста сито.
– Так я ведь и не спорю, Жанночка, драгоценная вы наша. Я ведь и уважаемому Варламову сказал – не смогу. Ну, не моя это роль. Всё-таки даже у очень хорошего артиста есть свой потолок. Скажите, а зверь действительно будет настоящий? Я его как увидел там, в Вавилонской башне, так у меня всё и оборвалось. До сих пор руки трясутся. Вот, можете полюбоваться.
Руки у Закревского действительно тряслись, но было ли это следствием пережитого страха или предчувствием новых ужасов, я судить не берусь. Честно говоря, я мало что понял из разговора ведьмы и артиста. При чем тут девственницы? Они что, сняли в аренду театр, чтобы провести здесь репетицию любительского спектакля? В таком случае на какую роль они пригласили меня – уж не на роль ли зверя апокалипсиса? О своем чудесном превращении в Вавилонской башне я уже слышал от Борщова, но не очень ему поверил – у страха, как известно, глаза велики. А потом, одно дело – Вавилонская башня и совсем другое – российский театр. Это же совершенно другой мир. Какие тут могут быть чудеса?
– Я всё-таки не понимаю, – опередил меня с вопросом Вацлав Карлович Крафт. – При чем здесь театр?
– Вы о магии искусства слышали? – обернулась в его сторону Верочка.
– Но ведь это же просто слова, драгоценная вы наша, – опять вмешался в разговор Закревский. – Я уже тридцать лет на сцене и с уверенностью могу говорить, нет здесь никакой магии. Понимаете? Нет! И зря уважаемый Варламов всё это затеял, ничего у него не получится.
– Тогда и вам, Закревский, волноваться нечего, – усмехнулся я. – Сыграете еще одну роль еще в одном спектакле, и точка.
– Я ведь за дело волнуюсь, молодой человек, – скосил глаза в мою сторону фюрер. – Люди большие деньги потратили, огромные усилия приложили, и вдруг – конфуз!
– Вам заплатили деньги, Закревский? – окрысилась на испуганного артиста Верочка. – Вы согласились участвовать в эксперименте? Вот и помалкивайте!
– Кто ж знал, что всё будет именно так, – вздохнул Вацлав Карлович Крафт.
Возможно, Цезарь сказал бы что-нибудь еще не менее крамольное и интересное, но в это мгновение дверь в гримерную распахнулась, и на пороге картинно возник мой старый знакомый ведун Варлав. Правда, на этот раз он был в белых брюках и рубашке крикливой расцветки. Ни дать ни взять режиссер провинциального и не шибко процветающего театра. На лице ведуна была написана решимость. Он наполеоновским взглядом оглядел свое оробевшее воинство и осмотром остался доволен.
– Все готовы? – спросил он слегка охрипшим голосом.
– Хохлова нет, – пискнул из угла фюрер.
– Бонапарт уже на сцене.
– А как же супруг Веры Григорьевны? – спросил Цезарь.
– Он явится в свой черед. Жанна, вы готовы?
– Внутренне да, но мне надо переодеться.
– Через пять минут начинаем, господа. Как прозвенит третий звонок – всем быть на сцене.
Варлав любезно подхватил порозовевшую Жанну под руку и покинул помещение, где в горестном недоумении застыли два потрясателя Вселенной и ваш покорный слуга.
– Это будет самый бездарный спектакль из всех, в которых я участвовал, – простонал Закревский.
– Чего уж там, – махнул рукой Цезарь и опасливо покосился в мою сторону.
– А я текст забыл, – спохватился я. – Видимо, перегрелся на солнце.
– Да какой у вас текст, молодой человек, – махнул рукой Закревский, – рычите только погромче и размахивайте руками. Мы тут недавно "Аленький цветочек" играли, вот там был текст! А как всё хорошо закончилось! Добрый молодец и красна девица сыграли свадебку. Я там был, мед-пиво пил…
– По усам текло, а в рот не попало, – дополнил фюрера Цезарь.
– Вы только нас не перекусайте, почтеннейший Вадимир, – заискивающе попросил Закревский. – Я ведь всего лишь подручный при благородном отце.
– А кто у нас благородный отец? – удивился я.
– Гай Юлий Цезарь, естественно, – пояснил мне актер. – У Гитлера, как вы знаете, детей не было. Вас что же, даже с сюжетом не ознакомили?
– Увы, – развел я руками. – Всё спешка, спешка.
– Вот это организация процесса, я вас умоляю, – возмутился Закревский. – Выталкивают человека на сцену, не объяснив ему сверхзадачу спектакля. Значит, так, молодой человек: вы Ромео, она Юлия из рода Юлиев. Девушка влюбилась в вас безумно, и вы в нее тоже. Но вы Ромео со специфической репутацией, то есть демон. А у Юлии есть жених, некий барон де Френ. И вот в самый ответственный момент он появляется на сцене с мечом в руке и пытается вас убить. Благородный отец Цезарь Цезаревич в ужасе. Его дочь спуталась черт знает с кем. Извините, конечно, за грубость, Вадимир, но из пьесы слов не выкинешь. Чтобы отомстить демону, соблазнившему его дочь и убившему будущего зятя, то есть вам, он обращается к знаменитому чернокнижнику, его играет, точнее, изображает господин Варлав (актер он никудышный, но это исключительно между нами), и этот колдун вызывает на подмогу доблестных воителей, то есть нас с Наполеоном. Дальше происходит битва демонических сил с нашими армиями, но это уже скорее за рамками сцены.
– А кто победит? – полюбопытствовал я.
– А черт его знает, – пожал плечами Закревский. – Финал у этого спектакля остался открытым. Тот же господин Варлав лишь загадочно улыбнулся в ответ на мой вопрос.
– Дешевая мелодрама с элементами фарса, – сделал я свой вывод.
– А я что говорю, – вздохнул Закревский. – Поручили бы дело профессионалам. А то ведь сюжетец – полное фуфло. Репетиций не было. Изволь играть с листа. Ну я-то ладно, уж фюрера как-нибудь слеплю. А вот у Вацлава Карловича очень сложная роль. Какая гамма чувств и переживаний! Это же надо сыграть. А он первый раз на сцене. Да, не забудьте переодеться, молодой человек. Костюм, правда, не Ромео, а герцога Орсино из "Двенадцатой ночи", но ведь и вы не юноша.
Скажу откровенно, я так и не понял, зачем Варлаву понадобился этот дурацкий спектакль. Что и кому он собирался этим доказать? Может, в этом была какая-то хитрость, какой-то отвлекающий маневр? Ведь собрал он на сцене почти всех людей, побывавших в Вавилонской башне, за исключением Борщова и покойного Чарноты. Впрочем, покойный Чарнота тоже был здесь, но Варлав, судя по всему, об этом даже не догадывается. И в эту минуту я не был уверен, помешает ли мое присутствие Варлаву в достижении цели или наоборот, поспособствует. А не пора ли уносить отсюда ноги и тем самым сорвать спектакль? Пока я раздумывал над вопросом, быть или не быть мне на сцене драматического театра, раздался третий звонок.